Он спускался вниз по Десбросс-стрит, пока не дошел до Кэнел-стрит. Здесь, на пересечении Кэнел-стрит и Бродвея, Николас заколебался. Его обычный путь пролегал по Бродвею до Астор-Хауз, где он останавливался во время коротких визитов. Его городской дом был закрыт.
Он так долго колебался, что прохожие удивленно разглядывали его, видя, что с этим высоким элегантно одетым человеком, творится что-то ненормальное.
Две молодые полногрудые женщины с фальшивыми локонами и неряшливыми кружевными шалями вышагивающие по Бродвею с вполне определенной целью, завидев Николаса, остановились и принялись зазывно хихикать.
— Разве он не красавчик? И какой франт! — заявила одна, намеренно громко. — И стоит как идол, а? Что это он высматривает?
— Должно быть, любуется в луже своим отражением. Может, он оглянется и поищет кого-нибудь, кем тоже можно полюбоваться!
Обе девушки из кожи вон лезли, взбивая свои кудри, от которых несло резким запахом пачули.
Николас продолжал хмуриться, уставившись на булыжники мостовой.
— Может, он боится девушек! — лукаво воскликнула одна из девиц, прибегая к очередной попытке.
Из всего этого разговора Николас услышал лишь одно слово из последней реплики. Он резко повернулся.
— Я ничего не боюсь ни на этом свете, ни на каком другом! — заявил он таким резким тоном, что девицы, вздрогнув, поспешно ретировались.
— Господи, мистер, — быстро забормотали они, — мы ничего такого и не хотели…
Николас, не слушая их испуганных извинений, стремительно зашагал по улице, расталкивая всех, кто попадался ему на пути, пока не дошел до закрытой двери в переулке у Мотт-стрит. Там он провел несколько часов, а когда вновь вышел через эту дверь, в его внутреннем кармане лежал маленький клейкий черный шарик, завернутый в рисовую бумагу.
Николас так и не признался себе в том, что это и было истинной причиной его спешного путешествия в Нью-Йорк.
Первый рейс «Мери Клинтон» оказался успешным, пароход показал хорошую скорость, легко обогнав «Северного оленя», который в этот день был его единственным соперником. Так легко, что никакого состязания по большому счету и не было. Николас был глубоко разочарован. Джефф мог бы решить, что для Ван Рина опасность была таким же сильным возбуждающим средством, как и наркотик. Случись на реке отчаянная, заставляющая биться сильнее сердце, гонка, и выйди из нее «Мери Клинтон» победительницей — а победа была бы за ней, — тогда удовольствие от всего этого сделало бы менее необходимым развлечение, даруемое черным шариком в кармане Николаса.
Когда Николас в самом дурном настроении сошел с парохода на пристань Драгонвика, его расшатанные нервы уже требовали опиума, в котором он так долго себе отказывал.
И вот тут он и обнаружил, что Миранды нет дома.
Николас поднялся по винтовой лестнице в башню, положил шарик в серебряную коробочку, но не стал там долго задерживаться. Он спустился вниз и послал за Пегги.
Маленькая горничная была перепугана, но сцепив зубы упрямо молчала. Она не знает, куда уехала хозяйка — может быть, поехала в гости к кому-нибудь из соседей. Нет, она не знает, к кому. Нет, раньше миссис никуда не уезжала, но должно быть, она устала все время сидеть дома.
— Нет, хозяин, я не знаю, где она.
И это чистейшая правда, думала Пегги. Я действительно не знаю, где она или что заставило ее помчаться отсюда как от огня, но я бы могла догадаться, если бы хотела. Она попала в беду и побежала к молодому доктору, но не допустят святые, чтобы он догадался об этом, ведь домой он вернулся в отвратительном настроении.
Она захромала прочь, подальше от этих ужасных глаз, и расположилась у окна на верхнем этаже в слабой надежде предупредить Миранду, как только коляска появится из-за поворота дороги.
Но когда ровно в семь Миранда вернулась, она не увидела встревоженного лица Пегги и ее отчаянных предупредительных знаков. Она увидела своего мужа, который с непокрытой головой ожидал ее у парадных дверей. При виде человека, которого, как она полагала, она больше никогда не увидит, Миранда на мгновение ощутила приступ мучительного страха, но потом тут же взяла себя в руки.
— Хорошо ли вы прокатились, любовь моя? — спросил Николас, предлагая ей руку, когда лакей открыл дверцу коляски.
— Нет, — ответила она, сделав вид, что не заметила его руки и прошла мимо него в дом. Она повернулась к лестнице, но Николас быстрым, кошачьим движением встал перед ней, загораживая дорогу.
— Вы странно встречаете мужа, которого вы не видели три дня, — мягко произнес он.
Мягкость, которая скрывала непередаваемую жестокость. Страстный огонь в этих глазах. Эти глаза не упустили ни одной детали ее внешности. Ее руки все еще были покрыты чердачной пылью точно так же, как и маленький фартук, который она забыла снять, когда сломя голову помчалась к Джеффу. Вечерний ветер и торопливо надетый капюшон растрепали ее прическу. Волосы рассыпались по плечам, а одна из накладных кос соскользнула прочь.
— Да, — подтвердила она. — Я не слишком хорошо выгляжу. Будьте добры, пропустите меня в мою комнату, Николас.
— С радостью, моя любимая. И я пойду с вами. Вы меня сегодня поразили. Я даже и не знал, что вы способны так меня удивить.
Он отошел в сторону, и она, не отвечая, стала подниматься по лестнице.
Как хорошо она знала эту игру в кошки-мышки, которой он всегда наслаждался! Позволить ей немного ускользнуть из его власти, чтобы потом неожиданно наброситься вновь. Он с успехом использовал свой сарказм, холод, сдержанный гнев, даже страсть, зная покорность ее тела, переходящую в покорность души, потому что она любила его.
Любовь? — подумала она с неожиданным отвращением. Была ли здесь любовь? Может ли любовь выжить при постоянном страхе?
Вместе они вошли в темную спальню. Николас подбросил полено в слабое пламя в очаге. Зажег свечи. Он сел в кресло у камина и наблюдал, как она наливает в таз воду, моет лицо и руки. Она быстро причесалась и поправила платье. Затем заменила брошь с ониксом и жемчужиной, скрепляющую воротничок ее платья, на свою старую, привезенную из дома.
— Вы не хотите переодеться? — спросил Николас. — Я хотел бы видеть вас в чем-то более элегантном. Зачем вы надели эту ужасную брошь? Возьмите что-нибудь из ваших драгоценностей.
— Нет, — решительно ответила она, вставая из-за туалетного столика и подходя к камину. — У меня нет прав ни на какие драгоценности, кроме этой.
Николас удивленно уставился на жену. Она стояла в нескольких шагах от него в темном утреннем платье, протянув озябшие руки к огню.
— Где вы сегодня были, Миранда? Если не хотите говорить, мне скажет кучер.
— Я и не собираюсь вам лгать. Я ездила в Гудзон, повидаться с доктором Тернером.
Она почувствовала его резкое движение и, повернув голову, заметила на его лице недоверчивую радость.
— Нет, Николас, — с горечью произнесла она. — Это совсем не то. Я никогда не подарю вам другого ребенка. Как и Джоанна.
При этом имени комната, казалось, заполнилась звенящей тишиной. Не было слышно ни звука, кроме потрескивания поленьев в камине.
— К чему вы говорите это? — он встал и теперь стоял рядом с ней.
Она судорожно схватилась за каминную полку. Не надо, испуганно твердил внутренний голос. Не говори ему. Может быть, ты ошибаешься. Может быть, Джефф не прав. Ты не можешь быть в этом уверена. Это твой муж в радости и горе…
— Я устала, — прошептала она, — и изнервничалась. Я не знаю, что говорю.
Напряжение в комнате сразу спало, исчезло. Он коротко рассмеялся, а потом обнял ее и притянул к себе. Его губы, которые всегда могли вызвать в ней ответное желание, коснулись ее губ. Она отвернулась, без сопротивления, но с холодной решимостью.
— Нет, — сказала она. — Все кончено, Николас, — потому что при его прикосновении ее слабость сразу прошла. — Теперь вы вызываете во мне только отвращение. Как и я сама. И я смертельно боюсь вас… как и Джоанна… и у меня есть основания…
Он убрал руки. На мгновение его лицо затуманилось перед ее взором, словно гигантская рука стерла его чеканные черты, растворив их в пустоте. И сразу же они вновь затвердели в напряженной настороженности. Но Миранда безошибочно разглядела в них панику. — Да, Николас, — с вызовом произнесла она. — Вы не так всесильны, как всегда полагали, не так ли? Даже вы не можете нарушать законы человеческие и Божеские безнаказанно. Даже вы.
Так они долго стояли по обе стороны камина, а минуты между тем медленно убегали прочь. Николас нарушил молчание первым.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, моя любовь, — спокойно произнес он, а затем повернулся и быстро вышел из комнаты.
Миранда осталась стоять на месте, ее глаза были устремлены на дверь до тех пор, пока шаги Николаса не стихли вдалеке. Горящее полено рассыпалось рядом с ней, и дрожь пробежала по ее телу. Этот неожиданный звук пробудил в ней мучительный страх. Быстро подбежав к звонку, она так сильно потянула за шнур, что он чуть было не остался у нее в руке. Она вновь принялась ждать. В комнате не было слышно ни звука, кроме тиканья позолоченных часов на каминной полке. Прошло десять минут, пятнадцать. Она открыла дверь, пугаясь тихого полумрака холла л напряженно вслушалась, не раздадутся ли шаги Пегги.
Ни звука.
Она вновь и вновь дергала шнурок звонка.
Часы стали негромко бить.
Миранда всхлипнула, схватившись за грудь, когда она услышала шум у северного окна — слабый настойчивый стук. Она медленно пятилась в другой конец комнаты, пока не услышала чей-то громкий шепот. Последовал новый град ударов по оконному стеклу. Из-за тяжелой шторы Миранда проскользнула в проем окна. В двадцати футах внизу на земле она разглядела чье-то белое лицо, устремленное вверх. Миранда отодвинула шпингалет и, высунувшись наружу, увидела Пегги.
— Я не могу добраться до вас, мэм. Я бросала камешки вам в окно. Все двери между комнатами слуг и вашим крылом закрыты. И наружные двери тоже.
Лицо Пегги расплывалось в неясном свете. Миранда уцепилась за наружный подоконник.
— Где он сейчас? — зашептала она в ответ и увидела, что горничная затрясла головой. Голос Миранды не доносился до служанки.
Миранда отбросила занавеску и оглядела свою спальню. Она по-прежнему была пустой и тихой. Она вновь высунулась из окна и спросила уже громче.
— Думаю, он в башенной комнате, — наконец ответила Пегги. — По крайней мере там виден свет. Мэм, что случились?
— Я должна выбраться отсюда. Скажи кому-нибудь из слуг, чтобы мне приготовили коляску.
— Они не сделают этого, мэм, — испуганно воскликнула Пегги. — Они все его боятся. И они не пустят меня. Может, мне предупредить Ханса? Я побегу в деревню.
— Да. Скорее…
Когда Пегги исчезла за деревьями, Миранда вернулась в комнату. Она подошла к затухающему огню в камине и стала подкладывать в него одно за другим поленья.
Так прошло немного времени.
Я должна согреться, думала Миранда. Я должна как-нибудь согреться. Я должна хорошо соображать, но не могу, когда я так замерзла.
В столовой есть графин с бренди. Бренди согреет тебя. Молодая женщина взяла подсвечник и вновь открыла дверь в холл. Кроме звона в собственных ушах, никаких других звуков она не услышала. Миранда быстро взглянула на маленькую дверцу в дальнем конце холла, дверцу, за которой начиналась лестница в башню. Она была закрыта.
Высоко держа подсвечник, Миранда побежала в столовую. Она нашла графин, поднесла его ко рту, и ее зубы начали отбивать дробь на его граненном горле. Но через несколько мгновений жаркое пламя разлилось по ее жилам. Она поставила подсвечник и прислонилась к буфету. В голове наконец прояснилось. Окна в нижнем этаже. Ну конечно.
На окнах были тяжелые ставни и чтобы открыть их, нужен был крепкий мужчина, но она как-нибудь справится и сама. Или воспользуется маленькой дверкой в музыкальной комнате. Может быть, он забыл запереть ее.
Миранда взяла стеклянную пробку и уже протянула руку, чтобы закрыть графин, когда с лестницы послышались чьи-то шаги. Пробка выскользнула у нее из пальцев и упала на паркет. Ее импульсивное желание задуть свечу и бежать прочь было подавлено последним усилием воли и она осталась на месте.
Николас вошел в столовую и остановился прямо у двери, с недоумением глядя на Миранду.
— Вы веселитесь, моя родная? — недоверчиво спросил он. — Я слышал, как вы смеялись и играли на пианино.
Она заметила лихорадочный блеск его глаз и подергивание мускулов на щеке. Собрав все свое мужество, она гордо подняла голову.
— Неужели вы считаете, что я буду сегодня смеяться и играть? Вы курили опиум, Николас.
Он отвел взгляд, и она почувствовала его нерешительность. Он стоял, склонив голову, словно к чему-то прислушивался.
— Почему вы заперли двери? — спросила она. Он вновь поднял глаза на Миранду, не не увидел ее.
— Я слышал, как вы смеялись внизу, Миранда. Я слышал музыку. Очень ясно.
Неожиданно она поняла. В полумраке столовой перекатывались волны страха, страха и ненависти. Но теперь эти волны не касались ее. Они плыли мимо нее прямо к темной неподвижной фигуре, стоящей в дверном проеме.
— Вы слышали Азильду, Николас, — спокойно ответила она. — Как слышала ее ваша дочь в ту самую ночь, когда умерла Джоанна. Она смеется, потому что в дом, который она так ненавидела, снова пришло несчастье.
— Вы лжете, — сказал он. — Я слышал вас.
— Нет, — ответила она.
Его глаза наполнились гневом, и он сделал стремительный шаг вперед. Она увидела, как его правая рука потянулась к карману. И тусклый блеск металла. Но даже тогда она не двинулась с места.
— Да, я совершенно беспомощна, — спокойно подтвердила молодая женщина. — Вы можете сделать со мной что угодно. Но на этот раз вам не удастся избежать возмездия, Николас. Слишком много людей посвящено во все это. Пегги известно, что вы меня заперли. А Джефф Тернер знает о Джоанне, он поедет к губернатору и все ему расскажет.
Его руки медленно упали вдоль тела. Она видела, какие усилия он прилагает, чтобы сдержаться, и как его лицо приобретает видимость прежней уверенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44