Один вид полных блюд и горячих тарелок вызывал у нее отвращение.
Она отодвинула стул и вызвала лакея, но тот уже ушел, справедливо полагая, что у него есть по крайней мере час, пока миссис Ван Рин будет обедать. Поэтому на звонок явилась Пегги.
— Да, мэм? — спросила она, приседая. — Вам что-нибудь надо?
Миранда кивнула, слабо махнув рукой на еду.
— Унеси это, пожалуйста… немедленно!
Она прислонилась гудящей головой к спинке кресла и закрыла глаза.
Пегги с удивлением взглянула на молодую женщину и послушно захромала к столу. Она посмотрела на толстой кусок кровавой говядины в холодном соусе, на пышную гору картофельного пюре, вокруг которого струился масляный ручей, на половину языка, куриное желе с трюфелями, и тихонько воскликнула.
— Пегги! — прикрикнула, поднимаясь, Миранда. — В чем дело? — Девушка закусила губу и быстро начала складывать тарелки.
— Это просто моя глупость, мэм. Это на меня находит с тех пор, как все это случилось…
— Что? — мягко настаивала Миранда, положив руку на плечо горничной.
Пегги подняла голову.
— Мама и малышка умерли в день святого Патрика, — растерянно сказала она. — В Ирландии страшный голод, мэм.
Миранда в ужасе посмотрела на девушку. В газетах иногда упоминалось о нехватке продовольствия в Ирландии, но это не производило на молодую женщину никакого впечатления точно так же, как и на всех остальных американцев.
— Я хотела бы тебе помочь, — медленно произнесла Миранда.
Деньги, думала она, крупная сумма, но у нее не было денег, во всяком случае не больше доллара в кошельке. Николас всегда платил слугам отеля в соответствии с их услугами, и он уже не раз отмечал, что Пегги неаккуратна и плохо обучена.
Пегги улыбнулась теплой улыбкой, осветившей все ее лицо.
— Благодарю вас, но не стоит беспокоиться. У меня есть мои руки и скоро я скоплю достаточно денег, чтобы вернуть долг отцу Доновану, который помог мне купить билет на пароход, — решительно заявила она. — Сядьте, мэм, сядьте, вы что-то побледнели. А я тут все болтаю, вместо того, чтобы заниматься делом.
Обогнув стол, она ненадолго исчезла, а когда вернулась с подносом, изумленно вскрикнула — Миранда, переживающая очередной приступ тошноты с трудом добрела до кресла, и без чувств рухнула в него.
Горничная бросила поднос и кинулась на помощь. Даже несмотря на свое ужасное состояние, Миранда ощущала нежность рук, поддерживающих ее голову, и слышала нежный шепот.
— Бедная, дорогая леди, все будет хорошо. Положите голову мне на плечо. Я протру вам лицо влажным полотенцем. А теперь в постель… быстро.
Миранда вдруг обнаружила, что лежит на кровати, над ней склонилась обеспокоенная Пегги, гладя ее по голове.
— Спасибо, — прошептала Миранда, стараясь улыбнуться. — Мне очень жаль. Наверное, во всем виновата вчерашняя рыба.
Глаза маленькой горничной заискрились.
— Не думаю, что это рыба, мэм.
— Но ведь это не может быть холерой! — встревоженно воскликнула Миранда.
Пегги весело рассмеялась.
— И не холера, я уверена.
Она наклонилась к молодой женщине и шепотом задала вопрос.
— Но… да, — ответила Миранда, мысленно подсчитывая дни, но все еще недоумевая. — Но что же?..
Миранда в изумлении замолчала. У нее не было никаких познаний на этот счет, за исключением того, что ей приходилось наблюдать у животных на ферме, но неожиданно она смутно вспомнила состояние Абигайль перед рождением Чарити.
— Да, мам, — ответила Пегги, одновременно забавляясь и умиляясь.
— Даже не могу поверить, — бормотала Миранда, по большей части обращаясь к самой себе. У нее не было радости, не было понимания неизбежных изменений, не было никаких мыслей, даже о Николасе, ничего, кроме непомерного удивления.
— Такова жизнь, — быстро заметила Пегги. — Сначала постель, потом колыбель, как говорила моя бедная мать. А теперь я пойду, а вы отдыхайте.
— Нет, пожалуйста, не уходи, — Миранда протянула ей руки. — Я не хочу оставаться в одиночестве. Я все улажу с твоими хозяевами, если ты боишься за работу. Только останься и поговори со мной.
Горничная вгляделась в бледное лицо Миранды. Жалобные нотки в ее голосе проникли в самое сердце. Как Пегги всегда казалось, бедной леди не стоило ни о чем тревожиться, кроме болей в животе, а вот однако же та сильно беспокоилась. Даже слепые летучие мыши могли бы это заметить. Да и правда, богатые не всегда счастливы, как бы не трудно было в это поверить.
— О чем мне говорить, мэм? — Теперь спросила она.
— Расскажи о своем доме в Ирландии… если, конечно, это не причинит тебе боль.
Миранде было все равно, о чем станет говорить девушка. Ей просто было нужно чье-то общество, пока она пыталась привыкнуть к этой удивительной перемене, которую в своей судьбе не была еще готова встретить.
Когда Пегги заговорила, ее ирландский акцент стал особенно силен, — она так увлеклась, что забыла и себя, и бедную леди в постели.
Пегги родилась в одном из самых красивейших мест в Ирландии, на берегах озера Лох-Лин в Килларни. Под соломенной крышей земляной хибары всегда царила бедность, но там присутствовала и любовь. Неважно, что молока в деревянных чашках было мало, а картошки раз, два и обчелся, с ними всегда было веселое остроумие красивой рыжеволосой матери, помогавшее им забыть о пустых желудках. А потом пала их корова Керри, и молока не стало совсем. Затем не стало и картошки. А однажды рыжеволосая мать тихонько легла на соломенный тюфяк вместе со своей малышкой на руках, которой был всего месяц от роду, и больше не встала. Все они голодали — и соседи их были в том же положении, — на помощь приходского священника и помещика рассчитывать было нечего. Эти двое, совершенно сбитые с толку ширящимся несчастьем своих горожан, делали все, что могли. Они отправили отца Пегги в Белфаст, где еще можно было найти работу. Они поместили трех оставшихся в живых детей О'Мелли в благотворительную школу, и смогли отправить Пегги и несколько ее ровесников в Америку, в страну изобилия.
Но Пегги рассказывала не только о прошедшей страшной весне, не только о двадцати одном дне, которые она провела, забившись вместе с другими эмигрантами в вонючий трюм. Она говорила о красоте Килларни, о трех его озерах, сияющих словно алмазы в мягкой дымке под горами. Она рассказывала о розах, которые в их теплом влажном климате растут сами по себе, вовсе не нуждаясь ни в каком уходе, и о земляничном дереве, из которого она и ее братья любили строгать душистые коробочки.
Миранда засмеялась.
— Пегги, благодаря тебе мне стало лучше, — она больше не думала о ней, как о невежественной и неловкой маленькой горничной. За прошедший час она стала думать о ней как о подруге. Симпатия между ними преодолела различие в воспитании и положении. Тем более, что их происхождение не так уж сильно отличалось, осознала Миранда с неожиданным потрясением. Она тоже воспитывалась на ферме, где выращивали картофель.
— Сколько ты получаешь в месяц, Пегги? — неожиданно спросила Миранда.
Девушка встревожилась: беспокойство часто охватывает нас при неожиданном милосердии, а работа эта была для нее так драгоценна.
— Четыре доллара в месяц, мэм… не считая чаевых, которые мне дают.
Миранда быстро села на постели.
— Можешь ты оставить это место и стать моей горничной? Я дам тебе… — она заколебалась, понимая, что здесь могут возникнуть трудности с Николасом. Затем быстро произнесла: — Двадцать долларов в месяц. Это поможет твоим младшим братьям, и ты отдашь долг отцу Доновану, хорошо?
Пегги попятилась от кровати, пристально глядя на леди, чье лицо, обрамленное длинными косами пшеничного цвета, было умоляющим, словно она просила о величайшей милости.
— Пресвятая Дева, а вы не смеетесь надо мной, мэм?
— Конечно, нет. Ты нужна мне, Пегги.
И как только она произнесла эти слова, она поняла причину своего желания. Она отчаянно нуждалась в Пегги, нуждалась в союзнике, который был бы с ней в том мире, где Николас подавляет своим присутствием все вокруг. Особенно в Драгонвике, потому что до этого мгновения Миранда и не подозревала, до чего же она страшится возвращения туда.
Пегги опустилась на колени перед кроватью и робко положила свою круглую голову на тонкие пальцы Миранды.
— Благослови вас небеса, дорогая леди, но разве вы забыли — она остановилась… — Моя нога сломана. Десять лет назад я упала со стога сена, и нога криво срослась… но так я сильная и все смогу для вас сделать, — пылко добавила она, чтобы предупредить жалость, которая могла за этим последовать.
— Все это неважно, — ответила Миранда. Она сжала руки девушки. — Так мы договорились?
И вот за два дня до приезда Николаса, Пегги утвердилась в качестве личной горничной Миранды, которая развлекалась, что одела девушку в новую форму. Она собственноручно заузила и укоротила свое хлопчатобумажное утреннее платье, сшила кокетливый чепец и передник и научила Пегги закалывать свои каштановые волосы двумя тугими баранками вокруг ушей. Превращение порадовало обеих. Пегги выглядела теперь очень хорошенькой и держалась гордо. В благодарность она выхаживала Миранду во время ее утренних приступов и следила за гардеробом своей хозяйки с пылким старанием, заставляющим ту мириться с недостатком умения. Сначала она выворачивала наружу металлические обручи кринолина, шиворот-навыворот шнуровала корсет из китового уса, пришивала золотые пуговицы корсажа на перчатки и лучшую белую шляпку положила в коробку для обуви. Но она быстро все схватывала, и ее смущение при подобных ошибках было сдобрено таким милым раскаянием, что Миранда веселилась и не раздражалась. Миранда подготовила сцену для возвращения Николаса с таким искусством, которого в себе даже и не подозревала. Она заказала изысканный ужин, состоящий из его любимых блюд: паштета из печени, филе заливного окуня и холодного белого французского вина-сотерн. С помощью Пегги Миранда, вымыв голову, тщательно расчесала волосы.
— Ему нравится, когда они распущенны, — задумчиво сказала она. — Мне кажется, мои волосы нравятся ему больше всего остального.
— Не удивительно, мэм, — ответила Пегги, глядя на сияющий золотой поток. — Вы не сможете оставить их свободными?
Обе они вошли в молчаливый заговор, прекрасно понимая, даже не упоминая об этом, что продолжение их новых взаимоотношений, которые так много значили в их одиночестве, зависят от подготовки и от использования любого мыслимого и немыслимого оружия.
Миранда покачала головой.
— Это неприлично. В качестве компромисса она спрятала всю сияющую массу волос под розовую сетку из синели, очень подходившую к ее воздушному платью из муслина такого же цвета.
— А теперь ваши драгоценности, мэм! — воскликнула Пегги, сжимая руки и восхищенно глядя на стоящую перед ней хозяйку.
Миранда улыбнулась и покачала головой.
— Это платье не нуждается ни в каких драгоценностях, кроме возможно, броши с камеей. Хотя, подожди немного.
Она замолчала, прикалывая камею. И тем не менее была одна драгоценность, подходящая к платью в совершенстве. Миранда некоторое время колебалась. Но в конце концов почему бы и нет?
Она отправила Пегги к сейфу отеля за большим кожаным саквояжем, а когда та принесла его, вытащила из него два поддона. На самом дне, в коробочке, обшитой бархатом, лежал рубиновый кулон. Она взяла его, и положив на ладонь, стала рассматривать с почти болезненным отвращением. Сколько же женщин — ныне навеки неподвижных — носило этот холодный и безразличный ко всему живому камень? Ей показалось, что он сияет со зловещей насмешкой.
— Что случилось, мэм? — прошептала Пегги.
— Последняя женщина, носившая этот камень, умерла, — вполголоса ответила она.
— Да защитят нас святые! — вскрикнула горничная и перекрестилась. — Не одевайте это, мэм, положите обратно!
Миранда не двигалась, по-прежнему не отрывая глаз от кулона. Затем ее взгляд медленно перешел на открытый ларец.
— Все эти драгоценности принадлежали умершей. А потом перешли ко мне.
— Ну что же, тогда конечно, — рассудительно заметила Пегги. — Большая часть дворянских владений переходит к новым хозяевам после чьей-нибудь смерти. Это ваше новое положение заставляет все видеть в мрачном свете. Вам, мэм, следует думать о новой жизни, которую вы носите в себе, а не тревожиться об ушедших.
Постепенно тень грусти исчезла с лица Миранды.
— Да, — согласилась она. — Полагаю, ты права. Она взяла кулон, обвила тонкую золотую цепочку вокруг шеи и склонила голову, чтобы горничная могла застегнуть замок.
— Вы просто королева, мэм! — воскликнула Пегги, восхищаясь полученным результатом.
Миранда слабо улыбнулась и взглянула на китайские каминные часы.
— Теперь иди. Время пришло.
Горничная кивнула и торопливо скрылась в своей каморке на чердаке. Она достала из-под набитой соломой подушки четки, вырезанные из земляничного дерева, поцеловала маленькое распятие и стала молиться за благополучный исход переговоров внизу.
Миранда сразу же с удовлетворением заметила, что Николас вернулся домой в прекрасном настроении. Сбор арендной платы прошел спокойно, без всяких эксцессов. Каждой арендатор отдал положенную плату, и бейлиф доложил ему, что дела идут хорошо. Дом тоже был готов.
Когда Николас, поприветствовал Миранду, сразу же похвалил ее наряд, и его глаза лишь на одно мгновение задержались на кулоне. Ей показалось, что он напрягся. В этот миг, пока он глядел на камень, Миранда подумала, что он велит ей немедленно снять его. Но она ошиблась. Вместо этого он довольно рассмеялся.
— Я вижу, что камень наконец-то нашел себе подходящего обладателя.
Он наклонился и поцеловал ее в грудь прямо поверх кулона.
После изысканного ужина — за что он вновь похвалил ее — он подвел ее к открытому окну. Была ясная ночь, и среди звезд высоко над темной долиной висел тонкий серп молодой луны.
После ее первых же восклицаний: «Николас, я должна вам кое в чем признаться. Пока вас не было…», он убрал свою руку с ее талии, затем закрыл окно и задернул занавески.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44