Когда они вышли на Митинг-стрит, Джо запросил отдыха. Улица была широкой; прямо перед ними высилась двухкупольная церковь, с кладбищем и садом чуть поодаль. Пинкни заторопился:– Мы уже дома, Тень!Окна дома Трэддов были плотно закрыты ставнями, но сквозь щели, оставленные осколками, просачивался свет. Они прошли мимо парадных дверей и высокой кирпичной стены к железным воротам, одна сторона которых провисла на погнутых петлях.– Обойдем дом, – шепотом сказал Пинкни, – надо бы привести себя в порядок, прежде чем являться на глаза дамам.Вспышка зеленой звезды над головой призрачным светом озарила его заросшее щетиной лицо и спутанные волосы.– Ты прав, капитан. – Джо стрельнул на мостовую струйкой табачного сока. Взглянув на высокие, призрачно белые колонны галереи, он пожал плечами и выплюнул комочек табака.Они прошли по длинной, вымощенной кирпичом подъездной дорожке к утоптанному двору, за которым начинался заглушенный сорняками сад. Во дворе молодая негритянка, спиной к ним, вешала белье на веревку, туго натянутую между двумя деревьями. В серых сумерках ее ситцевое платье и косынка были единственным ярким, красочным пятном. Дворовые постройки были сложены из уникального, произведенного в довоенном Чарлстоне серо-розового кирпича. Их очертания расплывались в полумраке. Изредка темнеющие стены озарял отблеск алой ракеты.– Софи? Это ты? – неуверенно спросил Пинкни. Негритянка выронила из рук скрученную мокрую ночную сорочку и повернулась на пятках.– Слава Богу! Мистер Пинкни! – Она прижала руки к груди.Они подошли к ней. Софи схватилась за голову.– Что я вижу? – простонала она. – Кожа да кости. И без руки! – Она тоненько завыла.– Софи, прекрати плакать! Так-то ты встречаешь героев? – Пинкни с трудом удавался шутливый тон. – Софи, я тебя умоляю.Пинкни долго готовился к тому, чтобы спокойно перенести реакцию семьи на его увечье. Он полностью держал себя под контролем. Но это было там, в Виргинии. Дома все его мужество улетучилось. Слишком много чувств разрывало его сердце. Ему хотелось упасть на землю родного двора и обнять ее. Ему хотелось, запрокинув голову, завыть от боли и от страха перед будущим при виде залепленных пробоин в стене дома. Но ни одно из этих беспорядочно нахлынувших желаний не отразилось на его исхудавшем лице. Он улыбнулся Софи и похлопал ее по плечу.– Порядок, – сказал он, – полный порядок. Девушка сунула в рот кулак, чтобы заглушить рыдания. Наконец она успокоилась.– Так-то лучше, – сказал Пинкни и указал на стоявшего с ним рядом Симмонса: – Это Софи, Тень. Она заботится о моей маме и ее нарядах, а теперь, похоже, ей приходится обстирывать всю семью.– Да, сэр, – пробормотала Софи. – И мисс Джулию особо.– Мисс Джулию? Разве она живет здесь?– Да, сэр. В доме мисс Джулии на Шарлотт-стрит поселился генерал янки.– Ясно. Что ж… Это мистер Симмонс, Софи. Он тоже будет жить с нами. Но ты не беспокойся. Что касается стирки, мы с ним не так щепетильны. Есть ли в чайнике кипяток?– Огонь погас, но воду я еще не вылила.– Пожалуйста, Софи, добавь дров и разведи огонь. Принесешь нам с мистером Симмонсом щетки и мыло, а потом прокипятишь одежду, что на нас.– Хорошо, мистер Пинкни. Я скажу Соломону, чтобы он поставил ванну в вашу комнату.– Ни в коем случае. Мы привезли с собой в одежде нежелательных пассажиров. Не хочу, чтобы они попали в дом. Мы вымоемся прямо здесь, во дворе. А ты – чур не подглядывать! Понятно?– Ах, мистер Пинкни… – Софи хихикнула.– Тогда все в порядке, ступай. Да, Софи, нам еще нужна бритва и чистая одежда. Я оставлял ее в шкафу. Она на месте?– Да, сэр.– Что ж, поторопись.– Иду, сэр. Мистер Пинкни… Ухожу, ухожу… Я только хотела сказать, что все мы рады вновь видеть вас дома. В доме должен быть хозяин.– А чистый хозяин еще лучше, правда?– Да, сэр. Я ушла. Девушка побежала к кухне.
Пинкни, высоко держа керосиновую лампу, проводил товарища в гостиную. Теперь они были чистые – и это все, чем можно было похвастаться. Довоенная одежда Пинкни висела на нем, Джо совершенно в ней терялся.– Моя тетушка Джулия – настоящая Горгона, Тень, – предупредил Пинкни. – Не огорчайся, что бы она ни сказала.Он постучался в одну из створок распахнутой двери.Джулия подняла глаза от пялец. Она штопала рубашку Стюарта той же атласной гладью, к которой прибегала при вышивке.– Добрый вечер, Пинкни, – спокойно сказала она. – Не стой в дверях, проходи и садись.Но Пинкни застыл как вкопанный. Он осматривал комнату, знакомую с первых дней жизни, отмечая следы разрушения и грабежа. Исчезли серебряные блюда, распространявшие над полированными, красного дерева столами изысканные ароматы. Исчезли хрустальные вазы, в которых всегда стояли свежие цветы. Нет фарфоровых собачек, что сидели на каминной полке, охраняя очаг. Пропали все фарфоровые безделушки: дрезденские пастухи и пастушки, некогда раздражавшие его своей жеманностью, маленькая китайская танцовщица с нарисованным на веере крохотным цветущим деревцем, шкатулки, в которых мама держала конфеты. Пропало и многое другое из того, что он помнил. Исчезли все легкомысленные завитушки красоты.Серебристо-голубой шелк, которым были обиты стены, испачкан, драпировок нет. Единственная в комнате картина висит слишком низко. Судя по пятнам сырости, она накрывает залатанную пробоину. Других картин нет, только прямоугольники темнеют вместо веселых, полных света и воздуха пейзажей.Половины мебели нет, оставшаяся обожжена. Глубокие борозды испещрили ножки стульев – память о людях, носящих шпоры. Аккуратные заплаты на прорехах в волосяной обивке – тонкая работа, которую успела сделать Джулия. Побитый пол натерт, но плитки паркета вылезают из пазов в тех местах, откуда сдвинули тяжелый секретер и тумбочки. И нет больше персидских ковров, чтобы прикрыть царапины.Пинкни заставил себя войти в комнату. Он осторожно ступал по голому, в выбоинах, полу. Джулия на миг широко раскрыла глаза, заметив его пустой, сколотый булавкой рукав.– Дорогой мой мальчик! Прости меня. Тебе было очень больно?– Теперь, слава Богу, не болит. Тетя Джулия, позволь мне представить своего друга, Симмонса. Когда я потерял руку, он спас мне жизнь.Джулия взглянула на паренька. Она даже не пыталась скрыть отвращения. Пинкни почувствовал бодрящий прилив гнева. Он взглянул на тетушку изменившимся стальным взором.– Что ж, добро пожаловать, мистер Симмонс, – сказала Джулия. Приглашение из-за ледяного тона не прозвучало убедительно.Пинкни повернулся к другу, все еще маячившему в дверном проеме.– Я же тебе говорил, – шепнул он. – Входи. Она лает, но не кусается. Мне очень жаль, Тень.– Я встречал и похуже, – сказал паренек. Он вошел в комнату, напустив на себя развязность. – Здр-расьте, мэм, – обратился он к Джулии.Затем Джо уселся в высокое кресло с надголовьем, в котором мог укрыться от взгляда Джулии. И она не была ему видна.Пинкни поставил стул рядом с креслом тетушки. Щеки его раскраснелись от гнева. Ему очень хотелось высказать все, что он думает, но Джулия была его теткой, значительно старше годами, и к тому же леди.– Благодарю за встречу с фейерверком, – натянуто пошутил он.От Джулии не ускользнула его ирония, однако она не переменила своей кислой, надменной мины. Не отрываясь от работы, она пояснила, в чем дело. Сегодня четвертая годовщина сдачи форта Самтер. Именно в этот день началась война. С тех пор как Объединенные Силы в феврале заняли Чарлстон, они сделали все, чтобы восстановить форт. Крохотный клочок земли в гавани, некогда символ Юга, сделался теперь символом Севера. В честь перепосвящения из Нью-Йорка и Бостона пришли пароходы с победными знаками движения аболиционистов, возглавляемого Генри Уордом Бичером. Майор, а ныне полковник Андерсон, который в апреле 1861 года сдал форт, приехал в Чарлстон, чтобы поднять флаг, спущенный им четыре года назад.– Весь день гремел оружейный салют. У меня разболелась голова. А теперь вот фейерверк. Он веселит всех пьяных негров, собравшихся в Уайт Пойнт Гарденс, и напоминает нам о том, что мы пережили за восемнадцать месяцев осады. Разумеется, я закрыла все ставни. Не хочу в этом участвовать, даже в роли свидетельницы.Пинкни находил утешительным раздражение своей тетушки. Джулия была все та же. Она ограничилась единственным замечанием по поводу его отнятой руки. Ее безразличие странным образом целительно действовало на Пинкни. Слушая резкий, раздраженный голос тетушки, он чувствовал себя дома, несмотря на все перемены.– А где же Стюарт, мама и Лиззи? – спросил он. – Уверен, они не смотрят на фейерверк.– Конечно нет. Лиззи, как всегда после ужина, уложили спать. А Стюарт теперь, хоть и с неохотой, сопровождает мать на вечера. Джентльменов теперь не хватает, и младшим сыновьям приходится исполнять свой долг.Пинкни засмеялся:– Бедняга Стюарт! Двенадцать лет не самый подходящий возраст, чтобы ухаживать за дамами. Но где же мама ухитрилась найти развлечение в такие дни?– Единственный вечер в городе, и только по пятницам. Салли Бретон – кто же еще? – собирает теперь всех вместе. Она избрала «голодные вечера». Их устраивают по очереди в домах, где имеется фортепиано. После полудня мальчишки передвигают мебель, сворачивают ковры и натирают пол воском. Вечером девчонки по очереди играют на фортепиано, пока молодежь танцует. В пуншевых кубках, для освежения сил, подается вода. Кто-то предложил назвать это водяными танцами, а не чайными, но Салли считает, что так будет недостаточно драматично.Пинкни мельком взглянул на сухощавое тело своей тетушки.– А что, люди голодают? Джулия поморщилась:– Мы на грани голода. Все съестные припасы у янки. Они выдают талоны от их комиссара – на рис, муку, уксус, соленую свинину, зерно. Все черные выстраиваются в очередь, чтобы получить эти продукты. Пэнси, Соломон, Хэтти полдня проводят там.– А не могут ли и белые пойти к комиссару? Джулия засмеялась. Ее смех прозвучал как ругательство.– Могут, конечно. Но не пойдут. Мы не доставим удовольствия голубым дьяволам. Война закончилась в Виргинии, а здесь она только началась. Мы против них.Пинкни засыпал ее самыми разными вопросами. Джулия бесстрастно и подробно рассказывала ему о событиях, случившихся в Чарлстоне со дня его отъезда, и о том, в каких условиях им теперь приходится жить.С начала оккупации Объединенные Силы конфисковали все неповрежденные здания в городе выше Калхоун-стрит, велев чарлстонцам переселиться в старую часть города. Солдаты сожгли склады с рисом и хлопком, что вывело из строя доки. Какое-то время казалось, что бесчисленное множество разъяренных воинов способно сжечь целый город. Однако офицерам удалось подчинить их. Единственный сгоревший дом принадлежал французскому посланнику. Там чарлстонские гугеноты хранили свои ценности, предназначавшиеся для взаимной выручки.Бывшие слуги и рабы с плантаций стекались в город в неисчислимом количестве. Ночевали они в разрушенных домах, парках, прямо на улицах. Полевой приказ Шермана № 15 гласил, что вся земля от Бофора вплоть до Чарлстона и далее на тридцать миль в глубь материка подлежит конфискации и распределению между чернокожими, которые проследовали вместе с армией через штат Джорджия. Под конфискацию подпадало и Барони. Один из генералов Шермана, Сэксон, предложил распределить 485 000 акров. Он заявил:– Я здесь, чтобы сообщить вам, – разбирайте землю.Чернокожие поняли это так, что могут занимать любые участки, которые им по вкусу. На улицах на каждом углу ловкачи продавали колышки, по доллару за штуку.– Везите их за город, – говорили они чернокожим, – и вбивайте где нравится. Сорок акров вокруг – ваши.– Представляю, – говорила Джулия, – сколько спорщиков поубивало друг друга. Не очень-то они счастливы со своими нынешними благодетелями.Возмущенные негры, чувствуя себя обманутыми, устремились назад в город. Они стали нападать на белых, даже на офицеров Объединенных Сил.Джулия улыбнулась.– Некий полковник Джорни вообразил, что нашел решение. Он посоветовал черным вернуться на плантации к северу от города и работать на белых за плату. Конфискованные южные земли только для тех, кто воевал в Джорджии. Всех мало-мальски пригодных мужчин принудили разбирать на улицах завалы, оставшиеся после бомбардировки. Бунты были необыкновенно шумными. Ночью невозможно было уснуть. Тогда офицеры обошли весь город, предлагая белым вооружаться дубинками, чтобы помочь янки усмирить чернокожих. Они даже предлагали за это плату. В город хлынули нищие подонки из белых. – Джулия метнула взгляд в сторону Джо, который сидел в кресле за спиной Пинкни. – Головорезы были счастливы разбить пару-другую голов, да еще за плату. Разумеется, никто из тех, кого я знаю, не пошел на это. Хотя Стюарт порывался. Ему казалось, что он убьет дубинкой нескольких янки и никто ничего не заметит. Пришлось мне с ним очень строго поговорить.– Стюарт? Но ведь он еще ребенок.– Погоди, ты его скоро увидишь. – Джулия продолжила свой рассказ: – В армии есть два отдела, осуществляющих контроль. Это регулярные оккупационные войска и так называемое Бюро по делам освобожденных граждан и беженцев в связи с покинутыми землями и имуществом. Назвали бы просто: Бюро конфискации. Они конфисковали все школьные здания, включая Каролин-холл, что по соседству, и открыли девять школ для негритянских детей и взрослых. Конечно, в городе нет такого количества школьных зданий. Многие держали репетиторов и открывали для своих детей частные классы. Так они используют все, что под руку попадет. Церковь Святого Луки разграблена вплоть до последнего алтарного покрова. И теперь там школа для негритянских девочек.Пинкни вспомнил рождественскую службу и смеющееся лицо Лавинии рядом с собой. Как-то она отнесется к его пустому рукаву? Он вновь сосредоточился, чтобы со вниманием слушать рассказ тетушки.– …честный кусок хлеба, по крайней мере. Проще выучить черную малышку алфавиту, чем научить ее правильно сидеть за столом.– Прости меня, тетя Джулия. Я прослушал, о чем ты говоришь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82