Не менее оживленно, хотя и не столь броско, прошло представление дебютанток. Девушки, пропустившие «свой» год, в белых платьях совершили большой парад с отцами, братьями или дедами. Все участницы с гордой улыбкой высоко держали головы, и веселы были зрители; никто как бы не замечал ни поредевших рядов мужчин, ни необычных пар, когда взрослую девицу сопровождал брат-малолеток. Мистер Энсон вел Лавинию, хотя девушка была уже помолвлена. Нельзя было лишать девушку ее выхода, который она будет помнить всю жизнь. Конечно же, Пинкни был записан в ее карточке на шестнадцатый танец – этот номер всегда оставляли для возлюбленных и мужей.Пышные бальные юбки покачивались и опускались в глубоких реверансах, платья были украшены извлеченными с чердаков пышными кружевами и только что срезанными белыми гардениями. Мамаши исподтишка взглядывали на белые лайковые перчатки дочерей. Их отчищали зерном со времени, как был объявлен бал. Некоторые чарлстонцы могли позволить себе приобрести новые, но они не хотели ставить в неловкое положение своих менее зажиточных друзей. У миссис Сиклз хватило такта почувствовать себя неловко в своем ослепительно свежем платье, туфельках и перчатках. Чарлстонские дамы были столь милосердны, что искусно скрыли величайшее удовлетворение, которое им доставило затруднительное положение миссис Сиклз.Прежде чем начались танцы, юные девицы успели украдкой бросить взгляд на свои танцевальные карточки. Как и на прежних балах, которые происходили более ста лет подряд, иные имена вызывали облегченный вздох, иные встречались с отчаянием и по крайней мере одно приводило в ужас. И все же это был настоящий бал, а для одетых в белое девушек – их первый в жизни бал. Музыка заставляла волноваться; мужчины и юноши выглядели очень романтично в своих бальных костюмах; возбуждение всех и каждого было заразительно. Вне сомнений, этот бал они запомнят на всю жизнь.Мистер Энсон учтиво поклонился миниатюрной девушке в белом атласном платье. Генерал Сиклз сделал было шаг вперед, но маленькая решительная рука удержала его.– Ведь вы не намерены устроить сцену, генерал, – прошептала Салли Бретон. Это была не просьба – требование.– На первый танец ему следовало пригласить мою жену, – сердито пробормотал Сиклз.– Но, генерал, – возразила Салли с очаровательной улыбкой, – тогда вам не следовало являться на бал святой Цецилии. Той, что вышла замуж перед самым балом, председатель Общества всегда оказывает честь, приглашая ее на первый танец. Я знала девушек, которые были готовы выйти замуж за кого угодно, лишь бы это случилось ко времени бала. Ах, наши бедные священники! Требуется великая дипломатия, чтобы составить расписание свадеб в эту пору. Но и опасность подружиться с бутылкой не менее велика.Сиклз улыбнулся.Назревавший конфликт благополучно разрешился.Долгий головокружительный вечер показался генералу Дэниэлу Сиклзу, герою Геттисберга, столь тяжким испытанием, что вся война вспоминалась теперь как пикник. Однако ни его, ни жену никто не оскорбил, не выказывал им неуважения даже вскользь. Напротив, и леди, и джентльмены Чарлстона были столь любезны и предупредительны и так искренне заботились, чтобы гости чувствовали себя хорошо и наслаждались весельем, что даже миссис Сиклз, дама на редкость малосообразительная, и та почувствовала какой-то неуловимый подвох. Несчастный генерал, который настаивал на приглашении только оттого, что жена замучила его просьбами, сделался неловким, почти неуклюжим. Он то и дело наступал на ноги своим партнершам, даже Салли Бретон, легкость которой в вальсе вошла в легенды. Дамы отказывались принимать его извинения и брали вину на себя, что заставляло его только сильнее почувствовать собственную неуклюжесть. Не прошло и часа, как он ужасно вспотел. Через два часа он готов был задушить свою жену. А к тому времени, как столы стали накрывать к ужину, генералу жизнь была не мила.Что же касается чарлстонцев, присутствие двух чужаков отточило их остроумие и придало изысканный оттенок удовольствию.– Только весьма культурные люди, – сказала Джулия Эшли своему племяннику, – способны оценить утонченность. У китайцев ножи столь остры, что человек видит себя в алых лентах прежде, чем почувствует порезы. Я давно так не наслаждалась.Завершая бал, оркестр исполнил вальс «Голубой Дунай». Губы Эммы Энсон задрожали, но она заставила себя удержаться от слез. Так же завершался последний предвоенный бал святой Цецилии. Музыка была тогда новой, как и наряды чарлстонцев, слушающих ее теперь, шесть лет спустя. Все было по-прежнему, несмотря ни на что. Эмма развернула старый голубой веер, чтобы скрыть за ним лицо, пока она вновь не успокоилась.– Я кокетничаю с тобой, Джошуа Энсон, – сказала она мужу, когда он с поклоном предстал перед ней.– Дорогая, ты похитила мое сердце. Давай-ка покажем молодежи, как танцуют вальс.Эмма Энсон встала и, сделав глубокий реверанс, шагнула в крепкие объятия своего супруга. Ей уже не было грустно.
В следующем месяце из Англии вернулись вновь отлитые колокола церкви Святого Михаила. Чиновник, назначенный Сиклзом, определил необходимую сумму в две тысячи долларов, но горожане щедро жертвовали из своих оскудевших кошельков. Удары колокола звучали каждый час со дня рождения каждого чарлстонца, и так же было во времена их отцов и дедов. С возвращением колоколов на башню вернулся и сторож, который объявлял время: «…часов, все в порядке». Привычный гул, расплывавшийся в воздухе, позволял верить, что это так. Горожане вновь обрели свое достояние.Вместе с балом, назначенным на март, должна была возродиться еще одна традиция – Котильон-клуб. Он был основан значительно позже, чем Общество святой Цецилии, дата его учреждения обозначалась 1800 годом. Вот почему обычаи его еще не устоялись. Членами клуба были чарлстонские холостяки. Из клуба выходили сразу после женитьбы и выбирали в него членов всего на один год. В Обществе святой Цецилии президент выбирался на пожизненный срок, а членство прочих представителей подтверждалось ежегодно, пока кто-либо сам не просил о выходе. Котильон-клубу еще предстояло заявить о себе. Пинкни был его членом, но никто не предписывал ему каких-либо четких обязанностей, за что молодой человек был весьма благодарен своим товарищам. В феврале он получил химический анализ образца грунта, и теперь его ожидала бурная деятельность.Цифры и формулы ничего не говорили ни ему, ни Симмонсу. Надо было расшифровать эти таинственные значки, прежде чем судить, хорошие это новости или плохие. Ясно, что заниматься этим должен был Пинкни. Хотя успехи Симмонса в освоении базовых дисциплин были поразительны, вряд ли он мог освоить какую-нибудь науку во всем ее объеме. Пинкни и насчет своих способностей сомневался, но уверенность в нем друга была неколебимой. Отступать было нельзя.Конечно, было вызовом с его стороны предложить Пруденс участвовать в работе. В конце концов, она учительница. И постоянный гость в доме Трэддов. К тому же это был повод, чтобы между ними установилась приемлемая обществом связь. Было и еще одно соображение – Пинкни хотелось делить с ней все.Кошмар лжи, который Пинкни терпел при каждом визите Эдвардсов, остался позади. Пинкни и Пруденс могли теперь открыто выказывать интерес друг к другу, по крайней мере как изучающие науку. Пока Мэри восхищенно ворковала по поводу речей Адама Эдвардса, молодые люди сидели, склонившись над книгами и бумагами, разложенными на столе в углу комнаты. Им понадобилось несколько недель, чтобы узнать то, что требовалось. Отложения минералов в Карлингтоне содержали до шестидесяти процентов фосфатной извести высокой концентрации. Фосфорная кислота, основной ингредиент минерального удобрения, вырабатываемого на фабрике, значилась на отметке «шесть» по принятой шкале. Во всем мире существовало только четыре основных месторождения фосфатов: Германия, Англия, Франция – близ Бордо – и почти недоступная, еле заметная точка на карте – остров Разу. Карлингтонские отложения были богаче, чем все европейские, находились куда ближе, чем Разу.Пинкни и Тень переживали эйфорию.– Говорил я тебе, – ликовал Тень, – деньги зарыты прямо в земле!Пруденс тоже была искренне рада за Пинкни. Уж она-то знала, с каким трудом ему приходится поддерживать семью. Но погруженность Пинкни в дела Карлингтона приводила к уменьшению ее власти. Теперь он не нуждался ни в ней, ни в ее теле, чтобы почувствовать себя счастливым и значительным. Новые интересы поглотили его энергию, предоставили поле деятельности его смелым порывам и заняли все его мысли. Любовь к Карлингтону была в нем сильней любви к какой бы то ни было женщине. Тайные встречи в школьном кабинете становились все реже. На ниву ее необузданного сердца упали семена гнева.Когда к ней в школу пришли представители Котильон-клуба и сказали, что зал понадобится им для танцев, семена дали крошечные ростки. Наверняка Пинкни участвует в клубных делах. Им придется выбирать другое время, чтобы встретиться наедине. Она пыталась не думать о Пинкни – под руку с Лавинией, а вокруг музыка и смех и все те чарлстонцы, которые с трудом терпят Эдвардсов в течение нескольких часов по воскресеньям. Ревность недостойна и ребячлива, напомнила она себе.Но когда Пинкни сказал ей, что пригласил на бал Симмонса, она едва не расплакалась. Почему мужчина, хоть и чужак, может переступить черту, которая вырастает в высокую стену перед женщиной? Ее не утешало, что Симмонс вовсе не желает идти на бал.– Ты, должно быть, спятил, капитан, – сказал он, когда Пинкни вручил ему карточку гостя.– Возможно, Тень, но только не по этому поводу. Ты отлично повеселишься.– Еще бы! Где-нибудь в другом месте.Но с Пинкни невозможно было спорить. Он допекал Симмонса целыми днями и в конце концов нащупал слабость, которой не преминул воспользоваться. Пинкни положил на кровать Джо костюм Энсона Трэдда. Он уже был перешит на паренька. Джо знал, что Пинкни боготворит покойного отца. Нетронутый костюм мог быть отвергнут, но перешитый – уже нет. Отдав должное памяти отца, можно было и другу доставить немного удовольствия. Симмонсу пришлось принять подарок. Подавив дурные предчувствия, он отправился к парикмахеру, побрился и привел в порядок ногти. Выходя из дома, он взглянул в большое зеркало в гостиной – и не узнал себя. Он приобрел солидность. Фрак еще можно было назвать красивым. Паренек приосанился. Его жесткие, выгоревшие волосы были приглажены и смочены маслом, так что он мог теперь сойти за блондина. Недавно пробившиеся спутанные усы были приведены в порядок, а висевшие до подбородка бакенбарды сбриты. Он выглядел как джентльмен.Лицо Пинкни появилось над его плечом.– Что скажешь? – Он с гордостью улыбнулся. Вокруг глаз Симмонса собрались морщинки.– Совру, если скажу, что узнал себя… Стоит ли спорить, если кто-то решит, что в моих жилах течет голубая кровь?– Перестань болтать, пошли. Я зайду за Лавинией и Люси. Встретимся на крыльце дома по соседству. А сейчас неизвестный зверек, что прячется за креслом, выйдет оттуда и выразит тебе свое восхищение.Лиззи рассмеялась и выбралась из укрытия. 20 – Как это у них получается, капитан?– Что у кого получается, Тень?– Да у всех у них… я имею в виду дам. Они обмахиваются веерами, и строят глазки, и танцуют болтая – как будто им ни до чего другого нет дела. Ведь каждая из них рассталась с половиной имущества, уж я-то знаю. Можно подумать, что их это совсем не беспокоит.Пинкни взглянул на танцующих. Из длинной бальной залы Каролина-холл вынесли парты и стулья, а пол натерли воском так, что впору было поскользнуться. В дальнем конце зала оркестр из восьми музыкантов, одетых во фраки, восседал на обрамленном цветами возвышении и беспрерывно играл вальсы. Подоконники были усыпаны цветками персика, которые роняли кремовые лепестки всякий раз, как в открытое окно веял бриз. За высокими застекленными створчатыми дверями лакеи в черных фраках разливали фруктовый пунш из двух огромных чаш, стоящих на обоих концах банкетного стола. Стол был уставлен тарелками с крохотными сандвичами. На просторной, с колоннами, веранде, где сейчас находились он и Симмонс, нарядные джентльмены толпились вокруг столика, у которого над огромным кубком пунша, широко улыбаясь, хлопотал Элия. Пинкни закурил тонкую сигару.– Что ж, Тень, постараюсь ответить, как смогу. Ты сердцем чувствуешь скорей, чем понимаешь. Каждый год, сколько я себя помню, Котильон-клуб устраивал бал в этой зале. Сейчас балы возобновились. Оркестр небольшой, угощение жалкое, дамы в старых платьях и без драгоценностей, но все веселятся. Это потому, что Чарлстон всегда был городом светских удовольствий – в отличие от пуританских обычаев Новой Англии, – а также потому, что мы с уважением относимся к традиции и гордимся своими предками. К тому же за последние два года, когда янки отняли у нас почти все, мы заметили, что с нами остается самое ценное – хорошее воспитание. В книгах по истории это обозначается словом культура, а сейчас это выражается в том, что никто не возьмет со стола более одного крохотного сандвича, стараясь сохранить впечатление, будто угощения достаточно. В прежние времена два-три окорока, две-три груды печенья, несколько галлонов тушеных устриц и полдюжины индеек выставлялись только для начала. Теперь тебе что-нибудь понятно?Вокруг глаз Симмонса собрались морщинки – так он улыбался.– Я бы не сказал, что очень понятно, но мне это по душе. – Он указал назад, через плечо, большим пальцем: – Но не думаю, чтобы это кого-то задело.На улице несколько солдат и броско разодетых горожанок стояли обернувшись в сторону музыки. Пинкни усмехнулся:– Они досадуют, что мы веселимся. Тем лучше. Давай-ка возьмем немного пунша у Элии. Здесь, на веранде, джентльмены могут покурить, а в пунш Добавлено бренди. А затем нам следует присоединиться к дамам.Как и ожидал Пинкни, Джо проигнорировал любопытные взгляды, которые украдкой бросали на него молодые девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82