Мадам отказалась принять его дочь, и он закрыл школу. Не знаю, как поступит Каролина Рэгг. Найдется ли у Элинор Олстон место для маленькой Каролины.У миссис Олстон нашлось место для Каролины. И для дочери Сиклза тоже. Мэри Трэдд в ярости налетела на нее:– Элинор, я не решаюсь верить тому, что мне сказали. А я-то думала, на вас можно положиться. Как вы позволите этому человеку навязать вам свою дочь? Место ли ей среди чарлстонских девочек? В тот самый день, как она переступит порог вашей школы, я заберу Лиззи.Элегантная утомленная вдовушка строго взглянула на Мэри:– Остановитесь и подумайте хотя бы раз в жизни, Мэри. Что бы ни сделали янки, мы не имеем права распространять войну на детей.Мэри пыталась возражать, но миссис Олстон урезонила ее:– Если хотите, я могу вычеркнуть Лиззи.Мэри отступила. Придя домой, она процитировала миссис Олстон, как если бы это были ее собственные слова:– Мы не должны воевать с детьми. Только янки способны сжечь Колумбию. Бедная мадам Тальван, где уж ей понять. Ведь она не из Чарлстона.– Ровно с шести часов пополудни, – прокомментировала Джулия.Мэри притворилась, что не слышит. Она отправилась к Софи поговорить насчет платьев для девочки. Если нельзя еще раз выпустить подол, придется перешить несколько старых платьев Мэри. Школа открывается первого октября, осталась всего неделя. 14 – Ослы! – Пинкни скомкал газету.– Без крайностей, – пробормотала Джулия, не отрываясь от шитья.– Что случилось, Пинни?– Политика, мама. Тебе это не интересно.– О-о… – Мэри удовлетворил его ответ. – Прости, дорогой. Почему бы тебе не поговорить об этом с Эндрю? Вы, мужчины, хорошо разбираетесь в таких вещах.Пинкни раздражало ее непрестанное воркование. Он вышел из комнаты. Джо, выждав минут пять, присоединился к нему на веранде.– Покурим, капитан?Пинкни, пробормотав слова благодарности, взял сигару.– Ты уже знаешь, что произошло? Они погубят нас. Симмонсу все было известно заранее. Ему довелось услышать разговор тех, кто имел отношение к делу. Военное правительство позволило открыться местным органам законодательной власти. Туда входили уроженцы Южной Каролины. В газете сообщалось об их деятельности. Помпезные политиканы, они выпустили ряд законов – так называемый Кодекс для черных, – в коих отменялись все законы, за которые голосовали негры, и учреждались раздельные избирательные округа и правила голосования для белых и черных.– Ты понимаешь, Тень, что может за этим последовать?– Новая заварушка в Колумбии. И уроженцами Южной Каролины будут считаться только черные. Из отеля побегут постояльцы. Они всю неделю пакуют чемоданы.Его предсказания, как всегда, оправдались. Через неделю Джеймса Орра, ведающего в правительстве поставками, заменил армейский полковник. На конец октября были назначены новые выборы. Новое правительство на две трети состояло из негров. Большинство белых прежде работали в Бюро Освобождения. Начались радикальные перемены.
Военное правительство рассылало свои бланки в тонких желтых конвертах. В первый понедельник ноября группы военных маршировали по улицам. Остановившись у какого-нибудь дома, солдаты вставали по стойке смирно. Офицеры вручали хозяевам канареечно-желтого цвета конверт, в который были вложены «Объявление о налоге на собственность» и «Размеры налогов». Чарлстонцы обязаны были уплатить налог до конца месяца.Во вторник появились спекулянты. Они стучались в дверь, а если хозяев не было дома, оставляли записку. С улицы доносились их громкие крики. Они обещали позаботиться о вдовах, сиротах, раненых. Предлагали хозяевам продать дом за сто, двести, пятьсот долларов. Тогда вас освободят от налогов, заявляли они, как не имеющих собственности.– Стервятники! – фыркнула Джулия. – Умеют выбрать жертву. Они чувствуют слабых, таких, как Сусанна Эдисон, вдова с тремя детьми. Вот увидите, к нам они не осмелятся заглянуть. Я приняла надежные меры против их кошачьего концерта.– Мы заслужили это, Джулия. Бог наказывает нас за грехи и суетность.– Не говори чепухи, Мэри. Не то я стукну тебя. Взглянув на сердитое лицо сестры, Мэри вернулась к чтению Книги Иова. Она уже отметила несколько мест, о которых хотела поговорить с доктором Эдвардсом.Джулия пошла разыскивать Пинкни. Может быть, драгуны примут какие-то меры и обуздают крикунов?Драгуны ничего не могли поделать против крикливых спекулянтов. Но горожане вынуждены были что-то предпринять. В течение месяца повсюду в городе проходили встречи и совещания. Тех, кто был испуган и растерялся, утешали друзья, обладавшие большей сообразительностью и твердостью духа. Юристы изучали акты, завещания, дарственные. Женщины откладывали вещи, которые можно продать. Люди молились друг за друга – вместе и поодиночке. Нежданная солидарность, высказанная в словах, приносила утешение и надежду на будущее.Многие избежали краха, отдавая свои наследственные драгоценности Пинкни. Оказавшись в роли посредника, он испытывал горечь, гнев и отчаяние. Но продолжал исполнять отвратительные ему обязанности, относя свертки с драгоценностями Джо и с болью передавая владельцам тоненькие пачки денег. Он мог еще смириться с тем, что дельцы обманывают его друзей, ведь он не был знаком с покупателями, а безликое зло переносится легче. Но его доводила до отчаяния благодарность тех, кто отдавал в его руки свое состояние. Все, что он мог для них сделать, – постараться, чтобы их обманули как можно меньше. Сердце Пинкни готово было разорваться от стоической любезности чарлстонских дам, которые благодарили его так, будто он дарил им драгоценности, а не отбирал их.Несмотря на горестные события, Пинкни не прекращал свои ежедневные визиты к Лавинии. Девушка весело болтала о достижениях маленького Эндрю, о ближайшем «голодном» вечере, о блестящей идее Люси перешить свое платье для Лавинии, сплетничала об общих друзьях и их успехах в сердечных делах. Ее злила рассеянность Пинкни. Весь день она прихорашивается, чтобы ему понравиться, и думает о том, как развлечь его. Когда наконец он извинялся, уходя к Эндрю, Лавиния, хотя и сердилась, испытывала облегчение.Быть помолвленной не так легко, как казалось. И все же она могла считать себя счастливицей. У многих окружающих ее девушек был теперь усталый, покорный взгляд. Они уже примирились с тем, что никогда не выйдут замуж, – не хватало женихов, считая даже тех, кого искалечила война. А насчет Майкла Джонсона она не ошибалась. Он сделал предложение Саре Лесли. Пинкни оставался единственным, на кого она могла рассчитывать. Придется уж потерпеть. Пусть Эндрю возится с его меланхолией. Ей нет до этого дела.В отличие от Лавинии, Эндрю был молчалив. Мужчины пили, пока не пустел графин или пока Эндрю не засыпал. А засыпал он обычно прежде, чем кончалось виски. И Пинкни отправлялся домой, чтобы лечь в постель и долгие часы, глядя во тьму, мучиться от бессонницы.Но к счастью, декабрь миновал. Еще немного – и Пинкни не выдержал бы. Однако с уплатой налогов было покончено. Прекратились выселения, и оставшиеся без крова пристроились у родственников. Чарлстон пережил и это потрясение, как до того он восставал из пепла пожарищ, из-под обломков после урагана, после опустошительных эпидемий, осады индейцев или испанцев в былые времена и англичан – дважды за сорок лет. Первого декабря «голодный» вечер был многолюдней, чем обычно. Танцевали до наступления ночи, презрев и комендантский час, и учредившее его правительство.Чарлстонцы были унижены, но солидарность их оказалась несокрушимой.– Я рада, что ты снова стал похож на себя, Пинкни, – сказала Лавиния. – Наконец-то завершилась оплата этих ужасных налогов. Сейчас только и разговоров, что о Рождестве. Мы замечательно повеселимся.
Джо Симмонс рассматривал лежащий у него на ладони оранжевый шар. Он не знал, что это такое, и не понимал, почему Пинкни устроил такой переполох, когда он вытащил его из подвешенного чулка. Он не вполне понимал, зачем вообще в каминную полку вбиваются гвозди и подвешиваются изъеденные молью старые чулки. Тот, что дали ему, был самый целый. Но Джо ни о чем не расспрашивал. Он только присматривался и пытался до всего докопаться сам. Когда, позавтракав, домочадцы вошли в кабинет и набросились на набитые чем-то чулки, Джо понял, что так они празднуют Рождество. В честь Рождества они посещали церковь вчера вечером и опять отправятся туда сегодня перед обедом. Но никто не требует, чтобы он шел туда. Даже мать Пинкни, хотя она куда как набожна.– Что это? – Голосок Лиззи дрожал. Она тоже держала таинственное сокровище. – Как пахнет! Это лекарство?– Глупая! – презрительно изрек Стюарт. – Это апельсин. В чулки всегда кладут апельсины.Лиззи закусила губу.– Джентльмены не разговаривают так с дамами, – заметила Джулия.Мэри обняла девочку.– Бедное дитя! – простонала она. – Она уже забыла.Лиззи съежилась в объятиях матери. Пинкни мягко отстранил Мэри.– Дай-ка я покажу ей, – сказал он. – У нас всегда было это угощение на Рождество, Лиззи. Но Санта-Клаус не мог прорваться через блокаду.Он умолк, раздумывая, как объяснить появление других подарков во время войны.– Я знаю, что никакого Санта-Клауса нет, – мрачно сказала Лиззи. – Мне Стюарт сказал.Стюарт поспешил укрыться от сердитых взглядов старшего брата и матери.Пинкни снова взглянул на Лиззи:– Апельсины очень вкусные. Сладкие. Они разделены на маленькие дольки. Надо только снять кожуру. Смотри.Пинкни, поддев большим пальцем кожуру, тщательно очистил апельсин. Сноровка, казалось, далась ему без усилий.– Попробуй, малышка. Уверен, тебе понравится.Не сводя глаз с Лиззи, Джо быстро очистил свой апельсин. Он зачарованно взглянул на равные дольки и вдохнул экзотический аромат. И вдруг сердце его наполнилось чувством, названия которому он не знал. Эти Трэдды, как они не похожи на людей, с кем ему доводилось иметь дело прежде! Как они – с их суетой о всяческих правилах и вечными рассуждениями о том, как поступают леди и как не поступают джентльмены, – легко приняли его в свою семью, будто не понимали, кто он такой. А уж он-то знал, кто он такой. Белое отребье. Слуги называют его захребетником, не заботясь, слышит он или нет. Трэдды были для него загадкой. «Возьму пример с Лиззи, – сказал он себе. – Обмозгую это как следует».– Ты любишь апельсины, Тень? – спросил Пинкни. – Если нет, мы с Лиззи можем съесть твой.– Я их очень люблю, капитан. – Джо положил в рот дольку и с радостью обнаружил, что и в самом деле очень любит апельсины.
На рождественской неделе празднеств было едва ли не больше, чем до войны, хотя они значительно уступали довоенным в пышности. К услугам Энсонов и Трэддов была старая лошадь и коляска Джошуа Энсона. Они без устали колесили по гостям. Джо понимал, что, хотя он и на особом счету в семье Трэддов, вряд ли его примут их многочисленные родственники и знакомые. Паренек стойко уклонялся от приглашений поехать вместе со всеми. Ему и не хотелось ехать: у него были собственные планы.Каждый день он отправлялся исследовать город. Но теперь он не искал деловых связей. Ему хотелось лучше понять семейство, которое его окружало. Его отец говаривал, что чарлстонцы из другого теста. Слова его дышали ненавистью. Но Джо знал, что его папаша ненавидит всех и вся, и потому не очень-то верил ему. Теперь Джо сам видел, что его отец был отчасти прав. Чарлстонцы сильно отличались от прочих людей, но не заслуживали ненависти. Джо пытался разобраться в своих впечатлениях. Устав доискиваться их смысла, он медленно бродил по узким улочкам старого города, выискивая тихие, безлюдные. Там не веселились и не торговали, и только высокие деревья шелестели, осеняя дома. Шел он неторопливо, и мысли его были также неторопливы.И как в конце прогулки он неизменно возвращался в дом на Митинг-стрит, так мысли его неизменно возвращались к Пинкни. Он не раздумывал над своей преданностью ему с самой первой встречи. Так сложилось, и здесь не о чем было размышлять. То был капитан.Но Пинкни не был капитаном. То есть, конечно, он был капитаном. Но это далеко не все, что можно было о нем сказать. Капитана он знал как огневого кавалерийского офицера. Но Пинкни Трэдд не был только офицером. У него было множество других занятий и обязанностей. Так, он был главой семейства и в то же время почтительным сыном и племянником. Он сопровождал дам на балы как денди, а днем работал до пота, помогая Соломону в плотничьих трудах; как неженка, пил чай из тончайших фарфоровых чашечек, к которым Джо опасался даже прикоснуться, и без последствий поглощал такие дозы спиртного, от которых любой другой свалился бы с ног. Он мог прийти в ярость из-за пустяка и равнодушно отнестись к грозящим крупным неприятностям. Он тщательно соблюдал не имеющие никакой цены для Симмонса условности и с безрассудной смелостью боролся с опасностями, вновь и вновь выходя победителем. Однако все эти противоречивые качества и настроения: веселость, отчаяние, заботливость, ярость, разочарование, безразличие, дружелюбие, холодное неодобрение – не нарушали его цельности. Она незыблемо лежала в основе его характера. Проявлял ли себя Пинкни так или иначе, он всегда оставался самим собой. Это было загадкой.Кроме того, Джо хотелось понять, как ему следует относиться к городу. Город тоже был загадкой. Симмонса уже не пугали высящиеся над ним дома, и он перестал чувствовать себя слабым и ничтожным. Теперь ему было любопытно, как располагается город, чем старая часть отличается от прочих и каким образом получается так, что каждый дом имеет свой собственный облик и тем не менее неотъемлем от единого целого. Понять город было так же трудно, как человека со сложным характером, то и дело преподносящим сюрпризы. Город сулил неожиданности. Где еще найдешь столько домов, выкрашенных и голубой, и розовой, и зеленой краской? А выбеленные известью безо всякого замысла соседствуют с кирпичными. Почему самый мрачный, самый ворчливый человек в городе живет в доме со стенами нежно-розового цвета, напоминающем коробку с леденцами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82