«и Генриетта решили переехать к Элизабет на Митинг-стрит. Стюарт собирался изводить армейских рекрутеров, Генриетте хотелось быть поближе к сыновьям.Они могли оставить казармы, чтобы поужинать на Митинг-стрит, но для поездки в Барони времени бы не нашлось.
– Привет, Кэтрин. Ты цветешь, как весна. Что случилось, Бесс? – Гарри держал в руке записку, которую Элизабет приколола к его двери.– Я хочу, чтобы ты проводил меня домой. Мне надо поговорить с тобой о Трэдде.Элизабет наспех поцеловала дочь и внука:– До свиданья, милые, я приду завтра.– С Трэддом что-нибудь случилось? – спросил ее Гарри, когда они вышли на улицу.– Нет, с Трэддом все в порядке. А как быть нам с тобой, я не знаю. – Она сообщила ему о приезде Стюарта и Генриетты. – Я не смогу приходить к тебе в комнату. Стюарт убьет меня, если что-нибудь заподозрит.– И повесит мою голову на стену, как охотничий трофей. – Гарри с улыбкой сорвал длинный побег жимолости и протянул его Элизабет. – На нем есть бутоны. Пей сок из них, пока будем гулять. Мы идем в парк.Поднявшись по ступеням на дорожку вдоль дамбы, они медленно прогуливались. Было время прилива, с моря дул свежий бриз. Ветер, вспенивая волны, бросал их на стену Ист-Бэттери. Брызги летели прямо в лицо. Где-то далеко позади под возгласы командира чеканили шаг рекруты. На ярко-голубом небе не было ни облачка.Гарри прижал руку Элизабет к своему левому боку. Она чувствовала, как бьется его сердце.– Сними эту ужасную шляпку, – приказал он. – Я хочу видеть, как солнце играет у тебя в волосах.– Гарри, это неприлично.– Что значат для нас приличия? Если ты не послушаешься, я сам сниму ее с тебя.– Я сама сниму. Ты только заколки растеряешь. Едва она сняла шляпу, волосы тут же обрызгало морской пеной.– Ты выглядишь превосходно, – сказал Гарри, – солнце превратило брызги на твоих волосах в алмазы. Тебя всегда надо так короновать. – Он высвободил ее руку и взял жимолость. – Открой уста, Глориана, я наполню твой рот нектаром.Глаза его горели. Элизабет совсем позабыла, что сквозь цветочный заслон на верандах их легко могут увидеть из домов через улицу. Она запрокинула голову и высунула кончик языка, чтобы выпить сладкие капли.Когда все бутоны были опустошены, Гарри бросил гибкий побег в волны. Они дошли до конца Хай-Бэттери. Гарри остановил ее, прежде чем они сошли по ступеням на нижнюю прогулочную дорожку и оттуда – в парк.– Мне нравится смотреть отсюда, – сказал он. Невысокие очертания форта Самтер вдали обозначали выход из гавани в океан. Далее, у горизонта, виднелись стаксели шхуны, ожидавшей, когда лоцман проведет ее через канал. Направо расстилалась волнующая гладь гавани.– Как красиво, – сказал Гарри.Элизабет чувствовала глубокое удовлетворение. Шум казарм был где-то далеко, его заглушал смех детей, гуляющих с нянями в парке. Это был Чарлстон, он и потом будет таким же. Когда-то она гуляла там среди других детей, потом настал черед Кэтрин и Трэдда, а скоро там будут гулять ее внуки. И внуки ее внуков, и так далее, поколение за поколением.– Я уезжаю, Бесс.Слова Гарри разрушили ее мир.– Нет, – сказала Элизабет. – Ты дразнишь меня. Это одна из твоих игр.– Это не игра, любовь моя. Я должен уехать. Мне давно уже не терпится.– Значит, все дело в войне. Ты точь-в-точь как все мужчины.– Да, я отправляюсь на войну. Но не как все мужчины. Я не собираюсь убивать молодых несчастных испанских крестьян, посланных умирать за величие Испании на остров, о котором они никогда не слышали. Просто я хочу увидеть войну, вот и все. Войны составляют историю, а я еще не видел ни одной войны. Я нанялся репортером в одну из газет Сан-Франциско. Мне предоставят транспорт, и я увижу все из первого ряда.– Тебя убьют.– Ирландца не так-то легко убить… Но я все равно не вернусь, Бесс. Когда мне наскучит на Кубе, я отправлюсь в другие края. Я никогда тебя не забуду. Я любил тебя больше всех женщин, которых когда-либо знал.Элизабет хотелось плакать, кричать от боли, исцарапать лицо и рот, которые она так любила. Но на них смотрели. Она не могла устроить сцену.– Почему? – спросила она упавшим голосом. – Если ты так любишь меня, почему ты уезжаешь?– Это держит меня в плену, Бесс. Твой город – Занаду. Ты знаешь, как шутят чарлстонцы: «Это там, где реки Эшли и Купер образуют Атлантический океан». – Гарри взглянул туда, где сталкивались потоки. – И они почти верят в это. Я сам на какое-то время поверил. Здесь царят волшебство и живет королева фей. Ты и твои чарлстонцы зачаровали меня, я никогда и нигде не задерживался так долго.– Останься, Гарри, не разрушай колдовство. Ты вовсе не обязан ехать.– Но я поеду. Я всегда оставался самим собой. Я бродяга, Бесс. Ты это знала.Ей нечего было возразить. Да, она знала, но не верила. Теперь приходится поверить. По его голосу она слышала, что все кончено.– Когда ты едешь?– В полночь. Мы воспользуемся ближайшим приливом.Значит, не будет прощанья, не будет последней ночи в его объятиях. Стюарт и Генриетта будут дома к тому времени, как они с Гарри вернутся. И спать гости улягутся поздно.Не будет даже прощального долгого поцелуя. На них сейчас смотрят – нет возможности даже коснуться друг друга.Элизабет почувствовала горечь.– Неплохо ты все обставил, – сказала она. – Тебе, наверное, нередко приходилось прощаться.Гарри не отрицал.– Надеюсь, молодой испанский крестьянин выстрелит тебе прямо в сердце, Гарри. Я буду молиться об этом. Умирая, ты успеешь почувствовать то же, что теперь чувствую я… Я вернусь домой одна. Не смей заходить в дом. Вещи свои, когда стемнеет, возьмешь в каретном сарае. Я не желаю, чтобы Трэдд опять увидел тебя.Гордость придала ей сил спуститься по ступенькам и пройти через парк. У начала Митинг-стрит Элизабет не выдержала и оглянулась, чтобы увидеть его в последний раз.Гарри не было. 60 Война, столь ненавидимая Элизабет, явилась для нее Божьим благословением. Все были так поглощены сплетнями, новостями и деловой активностью, что не замечали, как она сделалась молчалива. Джо Симмонса трудно было обвести вокруг пальца, но он строил новое помещение для банка на Брод-стрит, и она почти не виделась с ним. Люси Энсон сразу бы все поняла, но она была поглощена собственной неожиданной удачей. Эндрю послали в Чарлстон, чтобы наблюдать за отправкой войск, когда подоспеет время. Пробыв дома менее недели, он заявил матери, что больше никогда не покинет Чарлстон.– Я не понимал, как неповторим этот город, пока не пришлось провести столько времени вдали от него. Когда моя работа здесь будет завершена, я сложу с себя свои обязанности и стану просто мистером Энсоном.Эндрю было теперь тридцать пять лет. За пятнадцать лет службы он превратился в сухощавого загорелого мужчину. Это – и привычка командовать – придавало ему уверенности. Прежде чем был отправлен первый батальон, Эндрю обручился с девушкой, первой красавицей года, и он уже подыскал себе работу. Четырнадцатого июня корабли с войсками отплыли. Неделей позже Эндрю приступил к работе в качестве вице-президента в банке Джо Симмонса. Он отвечал за строительство.– Ничего, если он меня обмишурит, – говорил Джо, – но я буду взбешен, если мы это прохлопаем. Я уеду с Викторией в Нью-Йорк после того, как завершатся занятия в школе. Следи за ним как ястреб.Когда войска покинули Чарлстон, Стюарт и Генриетта вернулись в Барони. Ночью Элизабет плакала – впервые за два месяца с тех пор, как уехал Гарри.Но не потому, что рассталась с братом и невесткой. Стюартово «это кто старый?» превратилось в навязчивый рефрен к ее собственному несчастью. «Я!..» – хотелось ей закричать. Вот почему Гарри бросил ее. Надо быть идиоткой, чтобы верить, будто Гарри не надоест женщина семью годами старше его. В первый же день приезда в Гавану он нашел себе шестнадцатилетнюю возлюбленную.Она плакала в ту ночь, потому что знала: никто, даже случайно, не услышит ее приглушенных рыданий.«Мне нужно побыть одной, чтобы исцелиться, – думала она, – невыносимо, когда что-либо напоминает мне о нем». Она предложила Кэтрин и Лоренсу поехать на остров.– При условии, что вы возьмете Трэдда, – сказала она. – У меня множество дел в городе, и я не смогу поехать.Делия осталась с Элизабет. У Кэтрин были свои служанки.Первого июля Трэдд погрузил свои вещи на паром. Элизабет освободилась от постоянного напоминания о Гарри. Мальчик говорил о нем все время. Он был убежден, что краткая прощальная записка Гарри связана с необходимостью секретной миссии, которую только он мог выполнить.Четвертого июля Элизабет с бокалом шампанского забралась на крышу дома, чтобы посмотреть фейерверк и поздравить себя с безраздельным обладанием пустым домом. И некому было запретить ей сидеть на такой высоте, потому что это опасно или потому что леди так себя не ведут. Она была целиком в собственном распоряжении.– Что с того, что я больше не королева? – спросила она вслух. – Я король на собственной крыше. Сегодня День Независимости.Слеза скатилась у нее по щеке и упала в шампанское. «Что с того? – подумала она. – Это скучно». Она нашла в комнате Гарри откупоренную бутылку – сувенир того мира, который она хотела забыть.Двенадцатого августа война закончилась. Остров Куба более не принадлежал Испании. То же случилось с Пуэрто-Рико, Гуамом и Филиппинами. Испанская империя приказала долго жить, а Америка стала повелительницей морей. В Чарлстоне было множество фейерверков, но Элизабет не надоедало смотреть на них с крыши. В ее душе тоже прекратились военные действия, хотя праздновать было рано.Когда Трэдд уехал на остров Салливан, она впервые в жизни осталась одна. Вокруг нее всегда была семья – мать, братья, муж, дети. Собственные интересы Элизабет давно были на последнем месте. Надо было угождать другим, подчиняться другим, заботиться о других. Поначалу она не знала, возмущаться ли ей или жалеть себя. Элизабет то воспаряла ввысь, то валилась в грязь.Затем ей начала нравиться тишина дома. Дом казался таким мирным. Ставни были затворены, и в комнатах сохранялся полумрак и утешительная прохлада. Стулья, с их потрепанной старой обивкой, казались старыми друзьями; линии были гармоничны и приятны для глаз. Когда поднимался вечерний ветер, Элизабет растворяла ставни, и волнующиеся летние занавески обнимали ее.– Я люблю тебя, дом, – громко шептала она. Она краснела за собственную глупость, за то, что разговаривала с домом, и тем не менее чувствовала прилив счастья.Каждый день прибавлял ей сил. Временами она ощущала утрату и предавалась отчаянию. Порой она приходила в сумерки в комнату Гарри и ложилась лицом вниз на его кровать, вдыхая тонкий аромат мыла, которым еще пахла подушка. Тело жаждало его, сердце мучительно билось в груди, Элизабет хотелось умереть. Но запах становился все слабей, и уменьшалось ее горе.Делию она отпустила на весь сентябрь, и теперь никто не нарушал ее одиночества. Никто не подавал ей горячий обед в половине третьего, ни чай к пяти часам, ни ужин к семи. Не надо было составлять меню или список покупок. Для Элизабет настала безмятежная пора потакания своим слабостям. Она сама отвечала на крики уличных торговцев и покупала товар без предварительных прикидок. Она покупала все, что ей нравилось, без разбору. Однажды она купила арбуз на завтрак, дыню на ужин, а без обеда вовсе обошлась. Она то экспериментировала с новыми рецептами, а то как-то купила много мороженого и удовлетворила свое детское желание наесться им досыта. Она жила настроениями и порывами.Вольная жизнь опьяняла ее, и понемногу Элизабет начала понимать Гарри Фицпатрика, чего ей трудно было достичь раньше. Это так соблазнительно – жить такой жизнью. А ведь Гарри живет именно так, только с большим размахом. Нет нужды искать в себе изъяны: он не бросил ее, а ушел вслед за сиреной гедонизма. Он не льстил ей, говоря, что очарован, и потому оставался так долго. Теперь очарована она.«Я за многое должна быть благодарна тебе, Гарри, – думала Элизабет. – Без тебя я никогда бы не научилась нарушать правила, предписывающие регулярно питаться, ложиться в постель, когда на колокольне пробьет девять, и запрещающие вылезать на крышу. Надеюсь, испанец все-таки не убьет тебя».В середине сентября волнующий холодок свободы перестал ее завораживать. Она рассталась с вольной жизнью без сожалений: теперь все ее интересы были сосредоточены на будущем. Она разбиралась с книгами Компании, обращая внимание на даты, образцы договоров, реорганизацию в лавке для рабочих.Джо был прав – как всегда. Цены росли, заказы увеличивались. Война полезна для бизнеса. Элизабет сравнила возможность дохода с собственной серной кислотой и без нее и поняла, что цены на необработанную серу, должно быть, изменились с тех пор, как в 1893 она отказалась от проекта; Элизабет написала и отправила письма с запросами.Сад разросся, как джунгли. Почему она так долго этого не замечала? Обычно Трэдд выпалывал сорняки и подрезал траву. Элизабет забралась в «дом на дереве» и оттуда наметила план новой разбивки сада. Кое-что легко изменить: плющ под кустарником вытеснит сорняки и защитит корни от палящего солнца, вместо лужайки сделать гравиевую площадку, тогда не надо будет косить. Трэдд закончит школу Портера только через два года. Если у нее будут деньги, он сможет учиться в колледже. Следует внимательней относиться к саду, но она не может тратить время на выпалывание сорняков. Есть занятия поинтересней. После долгих лет стагнации наконец-то появилась возможность оживить Карлингтон. А еще существует множество книг, которые она хотела бы прочесть. Ей следует записаться в общественную библиотеку, прогулки туда пойдут ей на пользу. Надо также навести порядок на чердаке. Там все еще хранятся старые игрушки Кэтрин и Трэдда. В первый же дождливый день она достанет их и посмотрит, подойдут ли они для Мэна.И все же роскошно, что дом так долго принадлежал ей одной, – вместе с ветерком на веранде, уверенным голосом сторожа на колокольне и музыкой колоколов. Подойдет к концу лето, вернется Трэдд, и возобновится череда визитов и званых ужинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82