Ей казалось, что ее беременность самое важное событие на свете. Это давало ей право отнимать у Элизабет время и высказывать матери собственную точку зрения по любому поводу. Кэтрин пришла в ужас при виде загорелого лица Элизабет.– Ты стала похожа на издольщицу, – возмущенно сказала Кэтрин.Мать рассмеялась в ответ. Кэтрин ударилась в слезы, пришлось ее утешать.– Не сердись, золотко. Все говорят, загар не так уж плох. Многие леди собираются загорать следующим летом. На смуглой коже не так видны морщины. Молодежь не задумывается о подобных вещах.Элизабет продолжала вести прежнюю устоявшуюся жизнь: утром делала визиты, вечером посещала балы. Знакомые с искренним восхищением отвечали на ее ослепительную приветливость. Она принимала их комплименты с загадочной улыбкой Джоконды.Дети были не единственным источником хлопот. Надо было вести хозяйство. И потом, была еще фосфатная компания «Трэдд–Симмонс». Деньги нужны были более, чем когда-либо. В Америке у нее контрактов не было. Покупатели были в Англии, и приходилось платить за тару, за переправку в доки, за погрузку на корабли. Если корабль запаздывал и приходилось ждать, плата за дополнительное время хранения уносила половину выручки. Рабочие увольнялись, несмотря на то что контракты были заключены до конца года. Они уезжали в растущие города Севера и Запада. Оборудование разрушалось, и на новые станки вот уже четыре года не было денег – с тех пор как паника, деформация металла и коррозия стали взимать свою неизбежную дань. Если бы ее жизнь сейчас не была переполнена радостью, Элизабет впала бы в отчаяние. Размышляя над тем, что заложить – фабрику или ожерелье Мэри, она остановилась на ожерелье. Отправляясь к ростовщику, решила Элизабет, она наденет густую вуаль. Элизабет считала, что за ожерелье выручит больше, чем за фабрику, даже если продаст ее по самой выгодной цене.Но пришло письмо от Джо. Он возвращался в Чарлстон.– Тьфу! – сказала Элизабет. – Его следует заложить.Она положила ожерелье в шкатулку и понесла ее на чердак. Но на верхней ступеньке остановилась и озорно улыбнулась.Этим же вечером она постучалась в дверь к Гарри, надев свой длинный бархатный халат. Улыбка ее была плутовской.– Ты всегда интересовался старыми семейными традициями, – сказала она, войдя в комнату. – Одну из них я унаследовала от матери.Она рассмеялась и сбросила с плеч халат. Теперь на ней были только алмазы.– Великолепно, – сказал Гарри, обняв ее.– Суть в том, что я сейчас как бы профессиональная куртизанка, а ты мой скучающий клиент. Ты неправильно играешь. Прекрати меня обнимать.Гарри обнял ее еще крепче.– Потом поиграем, – сказал он. – Я сейчас никак не могу скучать.Но они так и не поиграли в эту игру. Вместо этого Гарри скрепил концы ожерелья тонкой проволокой, превратив его в высокую, пышную корону.– Ваше величество, – сказал он, водрузив корону на ее волнистые, сбившиеся волосы. – Вот это ложе. – Он расстелил на полу ее халат. – Сэр Уолтер Ралли позволяет себе вольности по отношению к царственной особе. – С этими словами Гарри поднял ее и посадил на расстеленный халат.– С меня свалилась корона, – сказала Элизабет.– Кому до этого дело? – прошептал Гарри прямо ей в ухо.– Только не царственной особе, – ответила Элизабет.
– Ты отлично выглядишь, Элизабет, – сказал Джо Симмонс. За время отлучки он располнел и облысел. Элизабет он показался старым. И очень грустным. Сама она была переполнена счастьем, и ей было больно видеть, что старый друг отчаивается. Она поразмыслила, чем бы развеселить его.Бог знает, о чем он грустит, подумала Элизабет. О смерти Эмили Джо писал как о благополучном избавлении. Последние ее месяцы были мучительной агонией; Джо никогда не покидал ее. Страдал он не менее жены – от своей неспособности облегчить ей муки. Он свозил Викторию в Баден-Баден на воды и в Париж – обновить гардероб. Отцу хотелось развеять ее меланхолию. Девочка чувствовала себя несчастной в пансионе; смерть матери глубоко потрясла ее. Джо боялся за ее душевное здоровье. Казалось, ничто не пробьет скорлупку молчания, в которую она заключила себя.– С тобой тоже было такое однажды, Лиззи, когда ты была маленькой девочкой. Но я всегда знал, как тебя рассмешить. А с Викторией я ничего не могу поделать.Я привез ее домой, в Чарлстон. Здесь она была счастлива, здесь ее школьные подруги. Надеюсь, возвращение исцелит ее.– Но занятия в школе начались месяц назад, Джо. Примет ли ее миссис Смит с таким опозданием.– Девочка пойдет в школу после Рождества. Пока я нанял для нее гувернантку. Она не должна отстать в занятиях.Элизабет взволнованно покачала головой:– Ничего удивительного, Джо. Девочка многие месяцы разлучена со своими ровесниками. Ты для нее, конечно, близкий человек, но в пятнадцать лет появляются ухажеры. Послушай-ка меня. В следующую субботу День Благодарения. Стюарт и Генриетта устраивают в Барони большое барбекю, Барбекю – туша, зажаренная целиком, а также празднество на открытом воздухе, во время которого туши жарятся целиком.

с жареными креветками, после утренней охоты. В девять утра ты и Виктория заедете за мной, и мы отправимся туда вместе. И не позволяй ей надевать парижские платья. Ну да она в таких вещах сообразительней, чем ты. Пусть портниха сошьет ей что-нибудь по чарлстонским фасонам. Если она будет упираться, намекни ей, что младшему Стюарту семнадцать лет и он чертовски красив.
– Стюарт не позволил мне приготовить павлина, несмотря на то что у нас их более трех дюжин, – сказала с нервным смешком Генриетта. – Ты ведь знаешь его. Авраам Линкольн сделал День Благодарения праздником, но Стюарт этот праздник не признает. Я заколола пять лучших поросят. Стюарт-младший говорит, что это самая подходящая еда, потому что Линкольн был свиньей.– Это глупо, – сказала Элизабет. – Я бы не позволила ему так поступать. Ради Бога, война закончилась тридцать лет назад.– Но не для Стюарта. И так же он воспитал мальчиков. Но я его не виню. Янки отняли у нас все, Элизабет. Я удивляюсь, как ты смогла это забыть.Элизабет удалось сохранить спокойствие. Между ней и братом была огромная разница. Доказывать было бесполезно. Стюарт был так напорист, что сумел сообщить свои симпатии и антипатии всему своему семейству. И все же он остается джентльменом. Виктория не услышит ничего обидного, несмотря на то что ее мать из Нью-Йорка.Девочка казалась очень милой и была совершенно счастлива. Ее светло-русые волосы были убраны в сетку из шерстяных лент, что было явно не по возрасту. Однако темно-голубое кашемировое платье было сшито просто, и белый воротник и манжеты были льняными, а не кружевными. Щеки девушки слегка разрумянились, хотя утром она была ужасно бледна. Глоток воздуха пошел ей на пользу. И подвижность. Все юные девицы сновали взад-вперед от кухни к длинным столам на лужайке, нося тарелки, салфетки и столовое серебро. Элизабет спокойно сидела в кресле, радуясь, что она старая леди, которой только и остается что наблюдать. Она с улыбкой повернулась к Джо.– Ты, должно быть, чувствуешь себя мусульманином в гареме, – сказала она.Мужчины еще не вернулись с охоты. Джо и четыре престарелых джентльмена бросались в глаза посреди более чем сорока дам различного возраста.– Я чувствую себя превосходно, – сказал он. – Ты сделала чудеса с Викторией.– Не говори глупостей. Я тут ни при чем. Между прочим, спать я легла поздно из-за тебя. Трэдд и Гарри уехали около пяти, чтобы добраться сюда пораньше. Я не могла спорить, потому что мне тоже надо было ехать сюда. Ты сделал со мной чудо.Джо отвел глаза. Он боялся, что она заметит его чувства. К своему неизбывному стыду, Джо думал о ней даже в последние месяцы жизни Эмили, несмотря на то что не отходил от постели больной. Конечно, он верил, что возвращение в Чарлстон благотворно повлияет на Викторию, но вернулся бы, даже не веря в это. Он любил свою дочь, но Лиззи Трэдд он любил сильней. В течение долгих месяцев за границей он тосковал по Чарлстону и по Элизабет. Время траура закончится через полгода. Тогда он предложит ей выйти за него замуж. И она сама даст ему ответ, а не опекающий ее брат. И если Элизабет ответит «нет», он будет спрашивать вновь и вновь, пока она не скажет «да». Он сможет не беспокоиться, ведь двадцать лет уже прошли в ожидании.– А вот и они! – воскликнула Элизабет.Джо взглянул на нее, и сердце его сжалось. Она была так взволнована! Должно быть, к кому-то она неравнодушна, подумал Джо.Охотники пересекали поросшую сорной травой лужайку, шумно радуясь своим успехам. Позади негритята попарно несли восемь оленьих туш, привязанных к шестам за копыта. Один из охотников спешился и направился к Элизабет. Он был бледен от гнева.Джо не знал его, однако сразу понял, кто это такой. Даже не глядя на Элизабет, он почувствовал ее тревогу. Глаза его привычно сузились. «Смешной парень, – подумал он, – совсем еще юнец. Хотя, возможно, я ошибаюсь».– Бесс, пойдем со мной, а не то я убью кого-нибудь. Пойдем, пока во мне не взыграла ирландская кровь.Элизабет встала и взяла его за руку.– Разумеется, – сказала она быстро. – Но сначала познакомься с моим другом, Джо Симмонсом. Джо, это Гарри Фицпатрик.Джо поднялся, чтобы пожать новому знакомому руку. Оба обменялись приветствиями, и Гарри увел Элизабет к реке.Элизабет почти бежала, чтобы поспеть за ним. У пристани оба остановились. Она так запыхалась, что едва могла говорить.– Что случилось, Гарри? Я никогда не видела тебя таким сердитым.– Ничего, кроме старого южного гостеприимства. Господи Иисусе! Пресвятая Дева! Почему ты считаешь, что это должно доставить мне удовольствие? Мы добрались сюда на рассвете и встретили твоего братца, западного сквайра и судью, за глотком виски, которым он угощал своих друзей в окружении охотничьих собак. В жизни я не встречал ничего более отвратительного. Разогревать кровь, а затем вламываться в лес, чтобы убивать этих восхитительных животных. Да пусть бы они перестреляли друг друга и оставили оленей в покое. По крайней мере, олень исполнен достоинства, чего не скажешь об охотниках.Элизабет коснулась рукой его щеки:– Скорее всего, нет. Но тебе ли не знать, до чего может дойти сборище мужчин. Ты мне сам рассказывал, как в Калифорнии передрались и перестреляли друг друга в пьяной перепалке. А ведь это похуже, чем убивать оленей.Гарри взял ее руку и прижался к ней дрожащими губами:– Ты права, любовь моя. Я впал в истерику. Прости меня. Давай немного посидим. Меня ноги не держат.Он продолжал держать ее руку в своей. Собственно говоря, его потрясла церемония, через которую должен был пройти Трэдд. В это утро он убил своего первого в жизни оленя. В знак торжества паренька вымазали оленьей кровью.– Тебе знакома эта церемония, Бесс?– Да. Она отвратительна. Но все мальчишки проходят через нее, Гарри. Это традиция.– Это варварство. Стюарт-младший, который с меня ростом, поднял за рога оленью голову. Трэдд должен был перерезать горло. Его дорогой дядя и кузены ловили струйки в ладони и мазали Трэдду лицо. Затем они вымазали ему волосы и рубаху. Меня затошнило. И все еще тошнит.– А что Трэдд?– Он держался великолепно. Делал вид, будто это было нечто грандиозное. Но и ему стало плохо, как только он отошел за деревья. Я привел его в чувство.– Хорошо, теперь все позади. Пора бы это забыть.– Я не могу забыть, потому что стоял молча, как восковая кукла. Надо было дать им ногой в пах, когда они попытались вымазать меня. Но я не сделал этого ради Трэдда. Я должен был помочь ему пройти через это в первый же раз, чтобы не пришлось все проходить заново. Я знаю, что так бывает. Проклятье. Как только вы, матери, позволяете детям участвовать в подобных церемониях?– Гарри Фицпатрик собирается поучать меня, чтобы я лучше опекала Трэдда?Он хотел что-то ответить, но молчал. Элизабет ждала. Через несколько минут он откинул голову и расхохотался.– Сражен! Сражен наповал! – рычал он. – Ты, рыжеволосая колдунья! Ты пронзила мою епископскую глотку.Он обнял ее за талию и зашептал на ухо:– Я обожаю тебя. Давай ускользнем в лес и поиграем в нимфу и Пана. Я буду насвистывать античные мелодии, преследуя тебя.– Гарри. Перестань. Нас могут увидеть.– Зато не услышат. Я буду нашептывать непристойности в твое прекрасное, как раковина, ухо.– Ничего подобного. Пока не вернемся домой. А потом я буду нашептывать, преследуя тебя.– Бесс, я люблю тебя. Ты необыкновенное, величественное, совершенное создание. Пойдем, Я буду держаться как кельт и очарую твоего отвратительного братца.– Прекрасно. И юную девушку по имени Виктория. Это дочь Джо, я тебе говорила.– Бедняжка. Я расскажу ей об эльфах и о трилистнике. Прибегнуть ли к ирландскому акценту?– Как тебе угодно.«Делай что хочешь, любовь моя, – подумала Элизабет, – только бы ты был счастлив». Реакция на «посвящение» Трэдда взволновала ее. О Гарри она думала больше, чем о сыне.Интуиция Элизабет не была безошибочной, но она не подвела. Гарри беспокоился все сильнее. Он устал от Чарлстона.– Бесс, – сказал он ей однажды, когда они неспешно возвращались к оставленной компании. – Ты бы не хотела получить Лондон в качестве подарка ко дню рождения? Он через неделю, а я еще не выбрал, что тебе подарить.Элизабет рассмеялась:– Слишком экстравагантно, ирландец. Я бы предпочла Луну – хочется отведать зеленого сыра.Прежде чем Гарри успел что-либо ответить, к ним подошли другие гости.Двое негров лопатами швыряли устриц на раскаленный лежащими под ним углями железный лист. Гости аплодировали. Барбекю начался. Через несколько минут устрицы изжарились, раковины раскрывались, выпуская пар. Их стряхивали на подносы, и лопаты наполнялись вновь. До вечера успели пережарить несколько ванн устриц.Генриетта и девушки принесли огромные чаши с овощами и горячими лепешками и тарелки с ломтиками приправленного специями барбекю. Служанки уже ставили на столы подносы с жареными устрицами.– Садись рядом со мной, Джо, – пригласила Элизабет. Виктория уже сидела вместе с семейством Трэддов.Гарри сидел рядом, закручивая какую-то историю и заставляя Викторию улыбаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82