https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/prjamougolnye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Вдруг он обмяк. Пинкни отпустил его руку.– Впервые ты не справился со мной в индейской борьбе. Давай попробуем, две попытки из трех.Минут через пять Лавиния, осторожно постучавшись, вошла, неся поднос с графином и бокалами. Она пришла в ужас при виде мужчин, которые, сцепив руки, изо всех сил напрягли мускулы. Лица друзей были красны.– Что вы делаете? – воскликнула Лавиния. – Эндрю, тебе нельзя так!На нее не обратили никакого внимания. Девушка выбежала с подносом в руках, бокалы опасно позвякивали. Когда Лавиния вернулась с Люси, рука Пинкни была плотно прижата к кушетке. Эндрю сжимал ее, вдавливая в волосяную обивку. Оба улыбались, как мальчишки.– А ты точно мне не поддался?– Не будь ослом. В следующий раз я одержу верх. Но они не успели начать: обе женщины бросились к кушетке. Лавиния, притворившись сердитой, распекала Пинкни, и ямочка ее розовела; Люси утирала пот со лба Эндрю крошечным платочком, обшитым кружевами.По джентльменской традиции мужчины подчинились. Пинкни взял у Лавинии поднос и разлил по бокалам виски. Эндрю улыбнулся Люси. Румянец борьбы уже сошел с его лица.– Люси, – сказал он, – ты ведь знаешь – не принято пить в присутствии дам.Просительно взглянув на Эндрю, Люси вместе с Лавинией вышла из комнаты.Пинкни протянул другу бокал. Эндрю, осушив его, поставил обратно, чтобы наполнить вновь.– Они собираются убить меня, – мрачно сказал Эндрю. – Они заласкают меня до смерти.Пинкни отставил свой бокал в сторону.– Я хочу отыграться, – заявил он. – Мы договорились, две из трех.Эндрю покачал головой:– Попробуем завтра. Если женщины куда-нибудь уйдут. Я не хочу расстраивать Люси.Его бокал снова был пуст. Пинкни поставил графин на столик перед кушеткой.– Я буду свободен к четырем. Если дамы уйдут, пришли сказать мне. Я зайду и задам тебе жару. Ты должен дать мне возможность сравняться.Пинкни подмигнул Эндрю и вышел. Как он и ожидал, Люси вертелась подле комнаты Эндрю. Пинкни отвесил поклон и попрощался. С вымученной улыбкой Люси устремилась в комнату мужа.У ворот дома Джулии Пинкни на минуту задержался. Солнце садилось. Алое небо на западе было испещрено пурпурными полосами. Осадная артиллерия умолкла с полудня на время необъявленного рождественского перемирия. Было очень тихо. Пинкни достал длинную, тонкую сигару и не спеша выкурил ее. В доме одно за другим загорались окна – слуги зажигали газовые лампы. Затем полосы света сужались и исчезали – на окнах задвигали занавески. Наступила темнота. Пинкни, стряхнув уныние, вошел в дом.Канун Рождества считался семейным праздником. В очаге постреливали искрами сосновые шишки. Пинкни уселся в большое кресло с крылатым навершием над изголовьем и посадил Лиззи к себе на колени. Мэри, Джулия и Стюарт устроились на стульях.Когда все уселись, Пинкни откашлялся и открыл толстую книгу в кожаном переплете, которая уже лежала на столе.– Наступила рождественская ночь, и все в доме… Но вот чтение закончилось, и Лиззи с неохотой согласилась отправиться спать, а то не придет Санта-Клаус…Девочка медленно, насколько могла, обошла взрослых. Сделав книксен, она пожелала каждому доброй ночи.Когда Лиззи ушла, Пинкни высыпал из корзины в огонь остаток сосновых шишек и, снова устроившись в кресле, вытянул ноги к теплу. Мэри принялась пересказывать сплетни, накопившиеся за два года его отсутствия. Распростертые над спинкой кресла крылья осенили Пинкни своей тенью. Он смежил веки…Стюарт разбудил его:– Мама велела мне растолкать тебя. Ты еще успеешь поужинать, а потом мы отправимся в церковь.– Который час?– Начало одиннадцатого. Ты проспал целых три часа. Мы тебя опередили и уже поужинали. Тетя Джулия сказала, что ты больше нуждаешься в отдыхе, чем в еде.Пинкни встал и потянулся:– Ох! У меня шея затекла и в животе пусто. Приходи поболтать, пока я буду ужинать.Разделываясь с куриным пловом, он отвечал на нетерпеливые вопросы Стюарта о том, как сражаются на войне. Рассказывал в основном о лошадях. Наскоро поев, Пинкни пошел переменить помятый костюм.Когда он вернулся, все уже собрались в холле, готовые выходить. Рядом с Мэри стояла Лавиния.– Надеюсь, вы простите мое вторжение, – сказала она. – Мама и Люси остались с Эндрю, и я упросила кузину Мэри взять меня с вами. Не стоит приказывать Джереми запрягать лошадей ради меня одной.Епископальная церковь Святого Павла на Энн-стрит была набита битком. Ее конгрегация пригласила прихожан других церквей присоединиться к ним, едва город стали обстреливать. Старики теснились внизу на фамильных скамьях, молодежь отослали на галереи, где она толпилась вместе со слугами. После службы прохладный вечерний воздух приятно бодрил. Из-за множества свечей и сгрудившихся тел внутри было одуряюще душно. Люди, выбравшись на воздух, задерживались на ступеньках и на дорожке, обмениваясь рождественскими приветствиями. Пинкни был в центре внимания. Юноша отвечал на вопросы о сыновьях и мужьях и ободряюще отозвался о фронтовом житье-бытье в Виргинии. Несколько молодых девиц, побудивших своих маменек протиснуться сквозь толпу, чтобы «узнать о папе», были удивлены и раздосадованы, увидев рядом с Пинкни Лавинию. Девушка радостно улыбалась каждому. Она не сводила широко открытых глаз с Пинкни, когда он говорил, и порой легко касалась его руки. Но Пинкни, увлеченный разговором, ничего не замечал.
Рождественским утром все в доме поднялись спозаранок. Лиззи от волнения крутилась волчком. Повсюду был слышен ее тоненький голосок:– Могу я спуститься вниз, Джорджина? Санта Клаус уже приходил?Взрослые улыбались и торопились одеться.Когда таинственное содержимое было извлечено из подвешенных чулок вплоть до последнего мандарина, все, кроме Лиззи, отправились завтракать.– Я покормлю мисс Лиззи позже, – решительно сказала Джорджина, – завтрак не уляжется в животе, пока она не успокоится.Ясный неяркий зимний свет падал отвесными лучами сквозь окна столовой. Он рассеивался в рыжих волосах юноши и мальчика и бросал темно-алые блики на столешницу красного дерева. Слуги в белых перчатках под наблюдением Элии чинно двигались вокруг стола. Они разносили серебряные кубки и плоские блюда с яйцами – яичницы-болтуньи и глазуньи, яйца вкрутую и пашот, а также груды хрустящего бекона и пухлых сосисок, пирамиды тоненьких сладких креветок и жареных устриц, горы блестящей белой мамалыги. Перед каждым были поставлены подставки в виде филигранной работы лодочек. Льняные салфетки, вложенные в них, свисали над дымящимися горячими оладьями, дрожжевыми рулетами и сухим печеньем на пахте. Полупрозрачные сырники с яйцом и хлебной крошкой громоздились подле стоящего рядом масла. Это был обычный чарлстонский завтрак.Пока дамы беседовали между собой, Стюарт хвастался перед Пинкни собственными подвигами. Вместе с другими чарлстонскими парнями, которые были слишком молоды, чтобы идти на войну, Стюарт после школы должен был дежурить при новой артиллерийской батарее конфедератов, возведенной на берегу реки Эшли.– Собачья работа, надо сказать. – Стюарт разыгрывал скромность. – Мы доставляем почту, приносим воду и пересчитываем снаряды, защитные мешки с песком и прочее. Если янки изловчатся и соорудят батарею на противоположном берегу залива Ваккамау, они выбьют нас с моста к дороге на Саванну. Мы готовы к тому, что поблизости вот-вот начнут рваться ядра.– Стюарт, отложи бекон и возьми вилку, – перебила Мэри.Стюарт, нахмурившись, повиновался.– Пальцы были созданы раньше вилок, – пробормотал он.Пинкни прибегнул к салфетке, чтобы скрыть улыбку.– Далеко ли от огневой точки ипподром?– Она прямо на ипподроме. Хватает места и для повозок с провизией, и для свалки, а конюшни пригодились для армейских лошадей.Стюарт вдохновенно описывал находчивость генерала Борегара.Пинкни слушал его краем уха. Мать писала ему о разрушенном центре города, о сгоревших домах, об улицах, полных битого стекла, о садах, заросших сорняками; но он не думал, что Чарлстон пострадал непоправимо.Дома можно подправить или вновь отстроить. И жалобы Мэри на отсутствие бальных зал не производили на него впечатления. Жизнь города текла почти как всегда. Но потеря ипподрома, конечно, огорчила его. Величайшим событием в его жизни до войны была неделя скачек. Пинкни любил обсуждать с владельцами достоинства их животных, привезенных из Саратоги, Англии и Ирландии. И волнение состязаний, несмотря на то, что его ставки были значительно меньшими, чем ставки взрослых, производило на его душу сильнейшее впечатление, с которым ничто не могло сравниться, даже устраиваемые отцом визиты в изысканно благоухающий дом на Чалмер-стрит, который обслуживал только джентльменов. Пинкни не успел выиграть ни одного приза, тогда как его отец много раз бывал победителем, и все же юноша возлагал большие надежды на жеребца по кличке Гордость Мэри. Но война разочаровала его. Жеребец находился теперь где-то в Виргинии – один из сотни чистокровных скакунов, переданных чарлстонцами кавалерии конфедератов. Пинкни удавалось не думать о том, что происходит в Чарлстоне. Но сейчас это захватило его. Война изувечила все то, за что он ушел сражаться.– Ты готов, Пинкни? – Голос Джулии вывел его из мрачной задумчивости. – Будут приходить с визитами.– Сейчас, тетя Джулия. – Пинкни положил на стол салфетку и пошел вместе со всеми в гостиную.Круглый год чарлстонцы были заняты тем, что наносили и отдавали визиты: поздравляли молодых матерей и молодоженов с новосельем, обменивались новостями о детях и родственниках, сплетничали, выражали взаимное восхищение садами и делились друг с другом горем. Перед ежегодными поездками в деревню соседи приходили попрощаться. Вернувшись с плантаций, заходили сообщить о своем приезде и расспросить о городских событиях за месяц отсутствия. Каждый знал, в какие дни та или иная семья дома и ждет визитеров. В некоторые дни, как, например, на Рождество, взаимные посещения были менее упорядочены. Иные наносили визиты утром и принимали визитеров днем. Другие поступали наоборот. Когда посетители не заставали хозяев дома, они оставляли визитные карточки и рождественские открытки – залог того, что визит будет возвращен. Не сегодня, так завтра или послезавтра.Трэдды и мисс Эшли принимали рождественские визиты утром. В течение трех часов приходили и уходили люди. Порой человек тридцать гостей пили в большой гостиной чай или херес с сырным печеньем. Отчетливая мелодия чарлстонского говора звучала чинным бедламом, который пронизывал легкий английский акцент Пинкни.
Обед был, как обычно, в половине третьего. Лиззи позволили сесть вместе со взрослыми по случаю Рождества, но она угощалась недолго. Девочка с обожанием смотрела на Пинкни, она заткнула ладонями уши, а он взорвал ее хлопушку. Призом оказался браслет из поддельного жемчуга. Пинкни помог Лиззи надеть браслет на руку. В хлопушке Пинкни было ожерелье, под пару браслету. Пинкни дал его девочке, Лиззи восторгалась так шумно, что мать пригрозила отослать ее из комнаты:– Леди говорят спасибо, а не визжат, как поросята. Обед продолжался. Как и повсюду в Чарлстоне, блюда предлагались на выбор. И всегда подавали рис, основу плантаторской экономики. Все чарлстонцы ели рис каждый день, иногда даже два раза в день. Когда слуги принесли суфле, фруктовый торт и ореховый пирог, Пинкни отрицательно помотал головой.– Сладкое оставлю на ужин, – сказал он. – А теперь, леди, я должен посоветоваться с вами относительно своего распорядка. Могу ли я завтра не пойти на танцевальный вечер к Уоллерам?– Нет, нет! – Мэри была непреклонна. – Мы идем ради Луизы, я уже обещала ее матери, что ты там будешь. Мужчин так мало, что даже не с кем танцевать. Ты ей понадобишься, Пинни.– Хорошо. Тогда я прямо сейчас отправлюсь на плантации. Я предполагал поехать туда завтра утром, но никогда не удается вернуться вовремя.Мэри начала выдвигать весомые причины, почему Пинкни должен сопровождать ее в дневных визитах, но Джулия перебила сестру:– Хватит болтать, Мэри. Мне нужно кое о чем поговорить с Пинкни. – Она взглянула сквозь дверной проем на кладовую для столовой утвари. – Мы пойдем в библиотеку. Он и я.В комнате с высоким потолком, уставленной книгами, Джулия подошла к письменному столу с двумя тумбами, обитому сверху кожей, и отперла один из выдвижных ящиков. Пинкни почувствовал еще большее обожание к своей тетушке, когда увидел документы, которые она оттуда достала. Это были приходо-расходные книги Карлингтона, плантации Трэддов. Джулия пояснила основные пункты: порт, который является основным источником дохода, блокирован, и невозможно вывезти тонны риса. Операция обходится слишком дорого.– Посмотри, Пинкни. Ты живешь на основной капитал. А вот мой капитал на сегодняшний день. По мере необходимости я продавала железнодорожные акции. Вот список того, что ты мне должен, заверенный нотариусом. Тебе следует доверить мне ведение твоих дел. Я уже велела твоему управляющему Инграму не сеять рис в следующем году. Я тоже не буду сеять рис. К чему выращивать культуру, за которую ничего нельзя выручить? Все склады уже переполнены. И потом, твои люди развратились от болтовни о свободе. Пусть попробуют, что значит жить, ничего не делая.Под его людьми Джулия подразумевала рабов в Карлингтоне. Чарлстонцы никогда не употребляли это непривлекательное слово, считая чернокожих как бы членами одной большой семьи. Они предпочитали не замечать, что подразумевают отношения, при которых один человек владеет другим. Так было всегда, и никто над этим не задумывался.Джулия рассказала о нескольких случаях побега из дома слуг, дотоле считавшихся преданными. Они изменили своим хозяевам, едва началась бомбардировка. Рассказывала она спокойно, но Пинкни был догадлив и понял ее опасения. На одного белого приходилось пятеро чернокожих в городе и сто на плантациях. Страх восстания был постоянным, хотя такой возможности никогда не допускали. Чарлстон за всю свою историю пережил два восстания рабов, завершившихся потерями с обеих сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82


А-П

П-Я