— обратилась Кэмпион.
— Да.
Наступило молчание. Кэмпион надеялась, что он добавит что-нибудь еще. Деворэкс пил. Тоби посмотрел на камин, потом снова на полковника.
— Моя мать говорит, что Кит Эретайн был самым красивым и остроумным мужчиной в Европе.
Деворэкс невесело усмехнулся:
— Очень может быть.
Показалось, что больше он уже не вымолвит ни слова, но он подался вперед; охнув от того, что затекли суставы.
— Но он изменился. Кэмпион напряглась.
— Изменился?
— Он состарился. Он слишком многое повидал. Он говорил, что остроумие — это иллюзия, а иллюзии невозможно сохранить, когда шлепаешь по колено в крови. Чересчур умный, у него были от этого одни неприятности.
Тоби подождал, но продолжения не последовало.
— Вы хорошо его знали?
Серые глаза воззрились на него. Человек с лицом в шрамах кивнул:
— Я-то его хорошо знал. Несчастный мерзавец.
Он усмехнулся сам себе.
Кэмпион опять попыталась разговорить его.
— Он вам нравился?
Деворэкс задумался.
— Он мне нравился. Кит всем нравился. Его невозможно было не любить. Он принадлежал к числу тех, кто всегда способен рассмешить собравшихся. — Слова полились легче, язык у полковника развязался. — Он даже на шведском умел всех веселить. Рассказ за рассказом. Мы сидели вокруг костра, и, пока с нами был Кит, все было терпимо. Можно было продрогнуть, проголодаться как черт, враг мог отставать всего на полдня пути, но Кит всегда знал, как кого развеселить. У некоторых людей просто бывает такой дар. Но Кит изменился.
— Как? — Кэмпион вся обратилась в слух, полуоткрыв рот. В свете камина Тоби увидел ее профиль и ощутил знакомое восхищение ее красотой.
Деворэкс вытер губы замызганным рукавом кожаной куртки.
— Он влюбился. Он вечно влюблялся, но на сей раз все было по-другому. Он говорил мне, что это была вторая женщина в его жизни, которую он по-настоящему любил. Первой была ваша мать. — Он указал кивком на Кэмпион. — Эта же была шведкой. Она была хороша собой. Настоящая красавица! Все его женщины были что надо, но эту Бог явно слепил в удачный день. — Он ухмыльнулся. — Волосы у нее были, как у вас, леди Кэмпион, только коротко остриженные. Она следовала за Китом, понимаете ли, а с длинными волосами очень много хлопот, если спать приходится по-солдатски без всяких удобств. Она поехала с нами в Германию.
Деворэкс был где-то очень далеко, заново переживая дни шведских набегов на северные католические районы.
— Кит говорил, это будет его последнее сражение. Он женится, осядет в Стокгольме, но этому не суждено было произойти. Она умерла. — Он поднял бутылку. — И он стал совершенно другим.
Кэмпион простонала чуть слышно:
— Это ужасно.
Деворэкс продолжал:
— Еще страшнее, чем просто ужасно. Я все помню, — повествовал он. — Мы стояли в маленьком городке и думали, что проклятые католики где-то за много миль от нас. Оказалось, нет. По-моему, мы как раз напились — мы часто напивались, — и той ночью подонки вошли в город. Факелы, мечи, пистолеты. На половине домов в городе полыхала солома, кругом католики топтали лошадьми умирающих протестантов. Боже мой! Такая неразбериха кругом! В ту ночь убили человек сто и половину наших лошадей забрали.
— Ее убили? — воскликнула Кэмпион.
— Нет. — Он снова выпил, прикрыв глаза, когда опрокидывал бутылку. На улице застучали подковы, где-то, в доме скрипнул пол. — Кит сражался с этими мерзавцами, уложил, наверное, с полдюжины. В ту ночь, куда ни глянь, — везде были враги. Они появлялись отовсюду — из переулков, из домов. Он был на улице, орал на них, рубил мечом. Сражался он пешим, но никому из них даже дотронуться до него не удавалось. Дело подходило к концу, когда это произошло. Шведка застала его врасплох. Она вышла из их домика в темной накидке, а ее волосы он принял за шлем. Внезапно она появилась в дверях, и он выстрелил. Бах. Прямо в живот, где она носила ребенка. — Он сделал паузу. — Он говорил, что до этого момента совершенно забыл, что при нем был пистолет. Она умирала полночи. Зрелище не из приятных.
Он снова опрокинул бутылку и отхлебнул глоток.
— Вот история вашего отца, леди Кэмпион, и если ходите моего совета, а я уверен, что не хотите, то лучше бы вам никогда с ним не встречаться. Он стал другим. Это был уже не тот человек, которого любила ваша мать.
Кэмпион сжимала руку Тоби. На лице была написана невыразимая грусть. Деворэкс посмотрел на нее:
— Вы спросили, я рассказал.
Она покачала головой и с неподдельной болью произнесла:
— Как это страшно.
— Если не можешь отличить девушку от солдата, а волосы от шлема, нечего носить оружие за поясом. Наверное, все мы тогда напились. — Он поднялся. — Я вас покину.
Кэмпион тоже встала. Рассказ потряс ее, поразила бесстрастность Деворэкса, но так хотелось побольше услышать об отце.
— Не останетесь отобедать с нами?
— Нет. — Деворэкс поправил меч. — У меня свои развлечения в гостинице. — Он показал рукой за окно. — Вы появитесь в Брэдвелле?
Вставая, Тоби кивнул.
— Мы отправимся в путь с вами?
— Нет. Я поеду один. Но я буду вас ждать. В понедельник вечером, в восемь.
Он оставил их и, прихватив с собой бутылку, вышел на блестевшую от измороси улицу.
Провожая его взглядом, Кэмпион увидела, как он подошел к всаднику, державшему свободную лошадь. Они скрылись в сторону Карфэкса, оставив ее потрясенной. А еще ей было страшно от предстоящей поездки на восток, в самое сердце пуританских районов, где должны были быть собраны печати. Утешала лишь мысль про Лэзен, про то, как она вернет замок семье, принявшей и полюбившей ее, членом которой она и сама теперь стала. Она цеплялась за Тоби в растерянности от того, что в мире Господнем столько горя. Она отправится на восток ради Тоби и его матери.
В паре сотен ярдов от них, там, где пожар только что стер с лица земли часть Оксфорда, Вэвесор Деворэкс швырнул пустую бутылку на развалины, от которых все еще тянуло дымом. Он посмотрел на Мэйсона:
— Ну?
— Сэр Гренвилл Кони послал в Брэдвелл дюжину своих людей, сэр.
Деворэкс кивнул.
— А мистер Слайз?
— Он тоже там будет, сэр. В семь. По его словам, сэр Гренвилл прибудет с ним.
— Славно, — Деворэкс потер руки. — Сколько людей у Слайза?
— Он говорит, шестеро.
— Хорошо, хорошо. Мы сумеем позаботиться о дюжине людей сэра Гренвилла.
Мэйсон зевнул.
— Сэр Гренвилл наверняка приведет с собой еще. Деворэкса это не обеспокоило. Его людей и людей Слайза хватит, чтобы перебить охрану сэра Гренвилла и отправить небольшую группу в деревню Брэдвелл, чтобы проводить Тоби и Кэмпион к сараю и отрезать им путь к отступлению. Мэйсон глянул на полковника.
— Девушка там будет, сэр?
— Да, — сказал Деворэкс — И она, и ее муж. Оба.
— Они ничего не подозревают?
— Они думают, что Кони умер, — засмеялся Деворэкс — Она придет, Джон, ради своего отца.
Он снова засмеялся. Он наблюдал за ней, пока рассказывал подлинную повесть шведской возлюбленной Кита Эретайна. Он видел сострадание и боль на лице Кэмпион.
— Она романтична, — насмешливо заметил он и обратился к Мэйсону. — Пошли, Джон. Подыщу тебе проститутку. После понедельника сможешь со мной расплатиться!
Вэвесор Деворэкс громко расхохотался, довольный собой, потому что устроил такое, что большинство сочло бы невозможным. Печати Матфея, Марка и Луки должны были быть собраны на берегу моря, и все это устроил Деворэкс, солдат и пьяница. Печати будут собраны.
Глава 32
На следующий день Тоби и Кэмпион в одиночестве покидали Оксфорд. Джеймс Райт умолял взять его с собой, но Тоби приказал ему оставаться с матерью.
Леди Маргарет обняла обоих.
— Не верю я этому Деворэксу. Думаю, не надо бы вам ехать.
Кэмпион улыбнулась:
— А что бы вы сделали на моем месте?
— Конечно же, поехала бы, дитя, — ответила леди Маргарет.
Они не знали, когда вернутся. Деворэкс сказал Кэмпион, что Мордехай Лопес ждет их в Амстердаме, что сначала они должны будут представить печати в банк, а потом под руководством еврея взять на себя управление всем богатством Договора. Это, по словам Деворэкса, будет долгая и нелегкая процедура. Тоби поцеловал мать, вскочил в седло.
— Может, мы еще к Рождеству вернемся, мама.
— Если не раньше, — добавила Кэмпион.
— Я решила выращивать яблони, — без всякой связи сказала леди Маргарет. — Эндрю пишет, яблони хорошо растут в Уилтшире.
Кэмпион поцеловала ее.
— Мы будем без вас скучать.
— Конечно, будете, дорогая.
Они поехали верхом, потому что в повозке за четыре оставшиеся дня до побережья Эссекса было не добраться. Дни становились все короче. Путников было мало, дороги развезло. Ехали они в основном по широким травянистым обочинам, выбирая такое направление, чтобы обогнуть Лондон далеко с севера.
В субботу они уже сильно углубились в пуританские районы Восточной Англии. Из лачуг в Эссексе до них снова и снова доносились злобные призывы свергнуть короля, унизить дворян, сделать всех людей равными. Война больше уже не велась из-за налогов и прав парламента. Теперь это был крестовый поход за свержение старого порядка. Слышался древний лозунг крестьянских восстаний: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда господином?»
Тоби не походил на джентльмена. Он ехал как солдат, пристегнув меч к кожаной куртке, заткнув пистолет за пояс и повесив шлем на седло. Он был похож на всех остальных солдат, возвращавшихся после сражений этого года. За ним следовала вьючная лошадь, а на третьей ехала жена. Кэмпион оделась как пуританка. Она купила себе пару жестких кожаных туфель с плоскими боками, под длинной черной накидкой на ней было пуританское платье с широким белым воротником и накрахмаленным фартуком. Волосы скромно спрятаны под чепец. Захватила она и другую одежду, ту, что приличествовала леди Лэзендер, но та была убрана в тюки на вьючной лошади.
Несмотря на скромное платье и внешнюю сдержанность, надежды у нее были самые радужные. Мордехай Лопес сделал то, что обещал, устроил так, что печати будут собраны, и сейчас она ехала исполнить веление своего странного отца. Ее почти не опечалила смерть сэра Гренвилла Кони и уж совсем не огорчила кончина Верного До Гроба Херви. Она надеялась, что с убийствами теперь покончено. Печати уже получили свою кровавую дань, теперь же они должны принести богатство, которое поможет ей восстановить благосостояние семьи Лэзендер. Она ехала с нетерпением, не обращая внимания ни на пронизывающий ветер, ни на осенний дождь, ни на холод, предвещавший морозы, которые превратят раскисшую грязь на дорогах в обледеневшие твердые колеи.
Они проехали сквозь Эппингский лес — двое в тишине природы. Листья пожелтели, опали от ветра и ковром устилали их путь, иногда где-то в тени Кэмпион различала неподвижную фигуру оленя, наблюдавшего за их передвижением. Однажды они проехали мимо лагеря заготовителей древесного угля, чьи временные земляные хижины они заметили лишь тогда, когда лошади подошли уж совсем близко. Обложенные землей печи для обжига изрыгали клубы голубого дыма. Угольщики продали им зажаренное в глине мясо ежей. О войне они ничего не знали, кроме того, что за их древесный уголь хорошо платили порохом.
В воскресенье Тоби и Кэмпион не смогли продолжить путь, потому что местность была пуританская и день Господа здесь свято соблюдался. Они выехали из леса на холмистую плодородную равнину, где повсюду встречались большие деревянные сараи. Они заняли единственную отдельную комнату в таверне, чьи стены были оклеены сообщениями о победах парламента. Для спанья им предоставили чистую солому.
Они заглянули в церковь, ибо пропустить одну из трех воскресных служб — значило навлечь ненужные вопросы и подозрения. Тоби, который не смог отказать себе в удовольствии попаясничать, представился как капитан Праведность Восторжествует Ганн и пояснил, что они держат путь в Мэлдон, где живет семья его жены.
Проповедник, серьезный молодой человек, который только что молился за то, чтобы «выкосить всех роялистов и чтобы кровь их удобрила земли пуритан», смотрел на Кэмпион. Они стояли перед церковью среди древних могил, окруженнные деревенскими жителями.
— А где именно в Мэлдоне живет ваша семья, миссис Ганн? Моя мать тоже там живет. — Вопрос застал Кэмпион врасплох, и она разинула рот.
Тоби взял ее руку в свои и извиняющимся голсом обратился к проповеднику:
— Всемилостивый Господь счел уместным сделать мою любимую женушку глуповатой, сэр. Будьте с ней ласковы.
Женщины, сидевшие с Кэмпион в женской половине церкви, сочувственно зашумели. Проповедник с грустью покачал головой:
— Я помолюсь за нее во время вечерней службы, капитан Ганн.
Позже, когда в таверне они ели холодную закуску, Кэмпион в ярости зашипела на Тоби:
— Ты сказал, что я глуповата. Он хлопнул ее по плечу:
— Тсс! Не забудь пустить слюну во время еды.
— Тоби!
— И ради Бога, сделай что-нибудь, чтобы не казаться такой довольной. Они догадаются, что мы самозванцы, если заметят, как мы счастливы.
Она отрезала ему сыру.
— Уж и не знаю, почему я люблю тебя, Тоби Лэзендер.
— Потому что ты глуповата, любимая.
На следующий день они выехали рано и пересекли плодородную, хорошо напоенную водой местность. Крылья ветряных мельниц все еще вращались после сбора урожая. Многие хижины были оштукатурены и украшены лепниной, изображавшей снопы пшеницы или гирлянды фруктов. Ветер дул им в спину, гоня на восток высоко по небу облака и покрывая рябью поверхность широких ручьев, текших к Северному морю. Сегодня вечером, думала Кэмпион, она впервые увидит море, она поплывет на большом корабле, отправится за границу. Ее тревожила неизвестность, к которой влекли ее печати.
У них оставался этот последний день. Местность стала равнинной. К вечеру Кэмпион показалось, что такого огромного неба, как то, под которым они теперь скакали, она никогда еще не видела. Линия горизонта была совершенно ровная, нарушаемая лишь несколькими согнутыми деревьями да каким-нибудь сараем или фермерским домом. В воздухе появился привкус соли, говоривший о том, что берег уже близок, а долетевшие до них первые крики чаек подтвердили, что их путешествие близится к концу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61