Он мог бы с равным успехом излагать доктрину Троицы.
— Вот, брат Слайз, соски, чтобы давать молоко детям. Ведьма не воспользуется ими, когда кормит дьявола, потому что эти груди от Бога.
Пальцем он тер ее соски. Руки заскользили вниз на живот, разминая ей ребра.
— Мы ищем другую отметину. А! — Он ткнул в родинку над пупком, над которой на Рождество подшучивал Тоби. — Вот она! Вот колдовская метка!
Его руки даже после того, как нашли родинку, снова поползли к груди.
— Сэр! Взгляните! — Гудвайф держала печать. — Вы не это искали?
— Это! Это!
Верный До Гроба был вынужден помочь Гудвайф снять печать. Высвободившись из цепких рук, Кэмпион свернулась клубочком и зарыдала, уткнувшись лицом в покрывало. Ей казалось, будто ее замарали грязью, замарали навсегда.
— Посмотрите! — Эбенизер развинтил печать и показал распятие Верному До Гроба.
— Папистская ведьма!
Кэмпион было уже все равно. Она летела в пропасть, смутно слыша, как Верный До Гроба декламирует 23-й псалом, как брат позвал стражу, а потом, благодарение Богу, потеряла сознание. Они завернули ее в одеяло, не желая, чтобы подчиненные полковника Фуллера догадались о том, что они делали, и отнесли вниз в заранее приготовленный дилижанс.
Эбенизер повернулся к Верному До Гроба Херви:
— Вы были правы, брат.
— Бог был к нам милостив.
— Да, да.
Верный До Гроба торжественно промолвил:
— Она должна предстать перед судом, брат.
— Должна, конечно должна, — поддакнул Эбенизер. Он подошел к окну и посмотрел вниз, туда, где Гудвайф провожала Кэмпион до дилижанса. Теперь уже можно с уважением обращаться с его сестрой. Закон будет безжалостен, ее отправят либо на костер, либо на эшафот. Он посмотрел на Верного До Гроба.
— Наверное, она ведьма.
— Так оно и есть.
Эбенизер вздохнул и захромал назад в длинную галерею. Он обвел взором декоративную языческую лепнину, шторы, ковры, картины, изящную инкрустированную мебель.
— Должно быть, она прибегла к колдовству, чтобы проникнуть сюда. Иначе, зачем они приютили ее?
Он не стал слушать, что ответит Верный До Гроба Херви. Вместо этого он с ненавистью разглядывал богатое убранство комнаты. Комната была красива, а это — грех. Она принадлежала привилегированным людям — лишний повод для ненависти. Эбенизер всегда ненавидел привилегированных.
Правда, теперь он сам был одним из них. Со смертью Скэммелла он стал законным владельцем печати святого Матфея и мог получать деньги Договора. Он разбогатеет. Но, теребя в пальцах кружевную скатерть, Эбенизер решил, что найдет деньгам лучшее, чем до сих пор, применение. Он будет работать на благо Англии, которая станет покорна Богу, благочестива и законопослушна. Он понимал, что такой стране потребуются суровые дальновидные хозяева. Придет царство Господа, и он станет одним из регентов. За последний год он обнаружил, что наделен даром руководить, хотя все еще побаивался людей старше себя, имеющих власть и опыт. Им он не забывал льстить.
Он снова повернулся к Верному До Гроба, узрев в нем будущего последователя. Голос у Эбенизера был резкий и скрежещущий, как и подобает завоевателю.
— Я полагаю, слова благодарности Господу будут уместны, брат.
— Воистину.
Они опустились на колени под языческими лепными узорами и возблагодарили Всевышнего за его милость, за доброе провидение, приведшее их к этой грандиозной победе.
— Аминь, — сказал Верный до Гроба, — и еще раз аминь.
Глава 19
«Человеку, рожденному женщиной, отведено не много времени на жизнь, и оно полно несчастий». Слушая слова преподобного Перилли, леди Маргарет думала, что в них нет правды. Сэр Джордж вовсе не был несчастен. Забот у него хватало, но он познал и большое счастье.
«Он поднимается, а его срывают, как цветок». Вот это, думала она, верно, если только по цветку когда-нибудь в упор стреляли из мушкета.
Она стояла в проходе на плитах лэзенской церкви. Как и приличествовало случаю, день был сумрачный, собирался дождь, и свет, сочившийся сквозь окна, лишенные своих изящных витражей, усиливал безрадостное впечатление. Гербы Лэзена и Лэзендеров были исколоты пиками, а каменные изваяния предков сэра Джорджа, под чьими взорами его укладывали на вечный покои, были сначала расстреляны из мушкетов, а потом заляпаны штукатуркой. Сейчас они напоминали прокаженных.
Сквозь вуаль леди Маргарет смотрела на отверстие, образовавшееся после того, как подняли четыре плиты. Из церковного погреба тянуло сыростью. Ей был виден сгнивший конец какого-то старого гроба, упиравшегося в гроб сэра Джорджа, который только что опустили. Однажды, подумалось ей, и она будет лежать в этой яме, вечно глядя на склонившихся над ней почитателей. Потом, осознав вдруг, что мир перевернулся с ног на голову, она поняла, что, наверное, вообще никогда не будет лежать рядом с сэром Джорджем. В то самое время, пока Саймон Перилли вел заупокойную службу, комитет по конфискации заседал в огромном зале Лэзена. Лэзен отберут у нее, отберут у сэра Тоби, законного наследника.
Это жестоко, несправедливо, но она ничего не могла предпринять. Злорадно наслаждаясь победой, комитет назначил такое время похорон, чтобы семья никак не смогла присутствовать на заседании. Джон, граф Флит, только что возвратившийся из действовавшей на западе армии графа Эссекса, все же принял участие в работе комитета. Леди Маргарет не верилось, что ему удастся чем-то помочь. Справа от нее стояла Анна, графиня Флит, а слева — Кэролайн. Тоби лежал в спальне, и было пока непонятно, не окажется ли и он вскоре рядом с отцом.
Перилли заговорил громче: «Милость Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Господа, и братство со Святым Духом да пребудут с нами отныне и во веки веков. Аминь».
Леди Маргарет постояла, всматриваясь в ровные чистые доски гроба своего мужа, потом отвернулась.
— Идемте.
Она остановилась перед церковью рядом с почерневшим островком травы, где победоносные пуритане сожгли ограду алтаря, и поблагодарила жителей деревни, арендаторов и слуг за память о муже. Она была признательна им за это, но не могла ничего обещать на будущее. Она посмотрела на мистера Перилли:
— Спасибо, Саймон. Вы хорошо отслужили обряд. Будущее преподобного Перилли, чьи теологические взгляды были не по вкусу победителям, было столь же туманным, как и у леди Маргарет. Он сложил наплечник поверх молитвенника:
— Он воскреснет, леди Маргарет.
— Надеюсь, мистер Перилли, в день воскресения Бог даст время отомстить.
Она отвернулась и через опустошенный сад повела дочерей к Новому дому.
Наверху в спальне Тоби леди Маргарет увидела, что доктор пускает кровь ее сыну.
— Опять?
— Это наилучшая тактика, леди Маргарет.
Доктор Силлери выпустил целую чашку крови из руки Тоби и теперь укутывал пациента одеялами.
— Ему станет легче, если он пропотеет.
Леди Маргарет подавила желание сказать, что до сих пор от этих пусканий легче не становилось. Она присела рядом с сыном, положила руку ему на лоб. Он горел. Она знала, что чаще всего такой жар кончается могилой. Она посмотрела на Силлери:
— А как раны?
— Рука заживает хорошо, даже очень хорошо, а вот плечо… — Он не договорил.
Леди Маргарет снова посмотрела на покрытое испариной лицо Тоби. Левое плечо было повреждено мушкетной пулей, которая размозжила сустав и, пройдя навылет, сильно повредила подмышку. От выстрела Тоби упал на землю. Потом последовал удар мечом, отхвативший два пальца на левой руке. Обрубки пальцев заживали хорошо, кожа была розовая, без неприятного запаха, но вот плечо гноилось. Силлери ежедневно нюхал рану, хмурился, а потом пускал кровь, чтобы восстановить баланс соков. Перилли ежедневно молился за больного, но леди Маргарет боялась, что вскоре ему придется молиться уже за умирающего. В другой комнате Нового дома на постели сидел Полковник Вашингтон. В том месте, где когда-то были глаза, лицо у него было забинтовано.
— Мама? — Анна заглянула в комнату.
— Иду.
В длинной галерее, которую не тронули победители, ее ждал граф Флит, с напряженным, взволнованным лицом. Он разрывался между своими убеждениями, диктовавшими верность парламенту, и своими обязанностями перед семьей жены. Он грустно воскликнул:
— Леди Маргарет?!
— Да, Джон? Судя по твоему лицу, новости плохие?
— Да. — Он беспомощно развел руками. — Я сделал все, что мог, но мы не смогли предложить достаточно денег. Не смогли.
Лицо леди Маргарет оставалось таким же спокойным и суровым, как во время похорон мужа.
— Могу я поинтересоваться, кто предложил наибольшую сумму?
Граф Флит сдвинул брови, заерзал, подошел к ближайшему окну.
— Денег не предложили. — Он поднял руку, предупреждая возможные вопросы. — Видимо, имение будет передано в награду за предоставленный парламенту заем. Сумма названа не была.
— И кому же станет вознаграждением мой дом?
Граф Флит посмотрел ей в глаза и смущенно потер руки:
— Сэру Гренвиллу Кони.
— А. — Леди Маргарет напряглась. — Надеюсь, этого мерзкого дерьма сейчас нет в замке?
— Нет.
— Я также полагаю, что вся собственность конфискована? Не продана?
Флит опустил голову.
— Конфискована.
— Значит, я осталась без гроша?
— Нет, мама, — возразила Анна.
Граф Флит, потупившись, прошел назад к камину.
— Часть собственности сэра Джорджа не обсуждалась. Шропширская земля… — Он замолчал, зная, что его слова не приносят облегчения.
Леди Маргарет вспыхнула:
— Шропширские земли придется продать, и, не сомневаюсь, за смехотворную цену. Я полагаю, на продажу лондонского дома мне рассчитывать не приходится?
Граф Флит развел руками.
— Лондонский комитет наверняка передаст его как вознаграждение.
— Наверняка. И наверняка тоже Кони.
— Есть еще столовое серебро, леди Маргарет, — сказал граф Флит. — Я заметил, оно исчезло, но полагаю, сэр Джордж позаботился о том, чтобы оно оказалось в надежном месте.
Леди Маргарет не торопилась с ответом. Сокровища Лэзена, замурованные в погребе, по-прежнему оставались в замке, и она испытывала некоторое удовлетворение от того, что победители не смогли ни сами найти их, ни склонить кого-нибудь из немногих посвященных слуг показать тайник. Она взглянула на зятя.
— Его нет.
— Нет столового серебра! — Граф был озадачен.
— Джон! — Анна посмотрела на мать. — Что же отец с ним сделал?
— Врагов короля это не касается.
Наступило неловкое молчание, которое нарушил граф Флит:
— На то, чтобы оформить все бумаги, потребуется некоторое время. Вам не придется уезжать немедленно. — Он старался сохранять спокойствие. — Мы, конечно же, рады будем видеть вас у себя. Мы сочтем это честью.
— Спасибо, Джон. — Леди Маргарет улыбнулась зятю и дочери. — И тебе спасибо, Анна. Есть еще кое-что, что ты бы могла для меня сделать.
— Что? — с нетерпением спросил граф, радуясь возможности переключиться с обсуждения дурных вестей.
— Здесь была девушка, некая Доркас Слайз. Она исчезла. Я хочу знать, где она.
— Мама!
Анна, которая после падения замка пробыла здесь дольше мужа, помрачнела. Она считала, что именно присутствие Кэмпион навлекло все несчастья на ее родителей, и, напоминая о крови в спальне, попыталась убедить леди Маргарет, что девушка или ранена, или мертва.
Леди Маргарет велела дочери замолчать.
— Я хочу знать, что с ней. Солдаты говорят, ее повезли в Лондон. Могу я положиться на тебя, Джон?
— Да, конечно. — Он бросил взгляд на жену. — Думаю, Анна права, леди Маргарет. Из-за этой девушки у вас сплошные неприятности.
Ледяным голосом леди Маргарет проговорила:
— Не угодно ли объяснить это сэру Тоби, когда он выздоровеет?
Графиня Флит возразила.
— Тоби как-нибудь переживет, мама.
— Надеюсь, нет. Если Лэзен пал для того, чтобы мои враги смогли уничтожить эту девушку, тогда я твердо намерена спасти ее. Я не дам им насладиться своей победой.
Граф Флит встал рядом с женой:
— Даже если мы разыщем ее, леди Маргарет, сомневаюсь, что в этой ситуации мы сможем что-то для нее сделать.
— Ты хочешь сказать, что теряешь влияние в комитетах моих врагов.
Флит сдвинул брови.
— Большим оно никогда и не было.
Леди Маргарет посмотрела в сторону комнаты, где лежал ее раненый сын. Если лихорадка у него пройдет, она не представляла себе, как сообщить ему о судьбе Кэмпион. — Найди ее, Джон! Дай мне знать, а там посмотрим, до какой степени мы беспомощны. Я хочу, чтобы ее нашли!
А Кэмпион была в обиталище воронов — в Тауэре.
Река омывала его южную стену, с трех остальных он был окружен грязным вонючим рвом, одновременно служившим сточной канавой. На холме к северо-западу собирались толпы лондонцев поглазеть на публичные казни.
Лондонский Тауэр был одновременно и королевским дворцом, и оружейной палатой, и гарнизоном, и зверинцем, и самой надежной тюрьмой в городе. В его казематах томились духовенство и знать, военные и штатские — все заклейменные как враги помазанников Божьих. Его обитатели были не обыкновенными заключенными, не убийцами и ворами, а врагами революции. Самым печально известным был Уильям Лод, архиепископ Кентерберийский, хранитель божественого права королей.
Ночью, когда Кэмпион впервые предстала перед воротами, назначенный парламентом комендант Тарра был озадачен и даже раздосадован.
— Кто она такая?
— Доркас Слайз.
— Ну и что. — Он неохотно взял ордер, поданный ему одним из солдат, и засопел, разглядев печать комитета безопасности. — В чем обвиняется?
— Колдовство и убийство. Комендант презрительно обронил:
— В камеру ее.
Преподобного Верного До Гроба Херви комендант Тауэра не смутил.
— Возможно, выяснится, что она папистская шпионка.
— Мм… — Комендант морщился, вчитываясь в ордер. — Здесь об этом ничего не сказано.
— Можете не соглашаться с комитетом безопасности. Если хотите, могу попросить сэра Гренвилла Кони все вам объяснить.
Комендант поднял глаза.
— Сэр Гренвилл? Тогда дело другое.
Он забрался на подножку дилижанса и заглянул внутрь.
— Ей какие-нибудь привилегии полагаются?
— Никаких.
Комендант, разозлившись из-за того, что капитан стражников поднял его среди ночи разбираться с неожиданно прибывшей арестанткой, рявкнул, чтобы капитан сам занялся бумагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61