Во времена правления багдадских халифов здесь сначала располагался лагерь паломников. При первых крестоносных королях это место облюбовали воры и проститутки, тут собиралось все палестинское отребье. Бодуэн IV предпринял усилия к тому, чтобы вымести мусор из-под окон собственного дворца. Это ему удалось, хотя и не полностью. Какой-то таинственно-преступный дух остался в здешних руинах и зарослях. Сюда приходили рыцари, чтобы с помощью оружия урегулировать вопросы чести, здесь хоронилось несколько отшельников. В сопровождении четырех телохранителей Д'Амьен пересек это неприятное место ни с кем не столкнувшись, и ему открыли одну из тайных калиток в ограде дворца. С недавних пор все, более менее значительные места вокруг его величества Бодуэна IV, были заняты ставленниками иоаннитов, они полностью заменили собою тамплиеров. Также как и их предшественники они и охраняли короля, и следили за ним. Порыв короля к свободе закончился обретением другой формы плена. Зато великий провизор не испытывал при передвижении никаких затруднений по дворцовым покоям и пристройкам. Дворец был довольно велик и вряд ли имелся человек, которому была бы досконально известна вся его запутанная схема. Но в основной части этого многоэтажного, полуподземного лабиринта хозяйничали люди Госпиталя.
Великий провизор вошел в комнату Бодуэна IV без доклада и застал его в том виде, в котором он был описан выше. То есть плачущим в темноте.
— Прошу прощения, государь, что врываюсь без предуведомления. Иоанниты, в отличие от тамплиеров, не считали излишним соблюдение приличий. Наверное потому, что им не было известно, кем на самом деле является король.
— Что?! Кто это?! — Бодуэн громко всхлипнул, переворачиваясь на спину. Скупой свет, падавший сквозь щель в портьере, отражался в его влажных глазах.
— Только дело чрезвычайной важности заставило меня ворваться к вам подобным образом.
Король услышал знакомый голос и это его несколько успокоило.
— Граф?
— Да, Ваше величество, это я.
Бодуэн промокнул остатки слез краем одеяла. Пока он занимался этим, Д'Амьен не мог не подумать о той игре династических сил, что возвела на трон этого слабого, вздорного, в общем-то ничтожного человека. Был бы сейчас на этом месте его дед, насколько легче шли бы дела, насколько решительнее была бы приближаема победа.
Подойдя к окну, граф слегка отделил портьеру, впуская в комнату немного неистового палестинского солнца. Королю это вторжение не понравилось. Он мрачно щурился и размазывал остатки слез по щекам. Неуклюже сполз с кровати и, как был, в одной ночной рубахе, сел к столу в углу комнаты. Д'Амьен подошел и устроился напротив.
— Говорите, граф. Я немного в расстроенных чувствах, но это не помешает мне понимать вас как надо.
— Несколько часов назад я получил важнейшее известие из Рима.
— Умер папа?
Д'Амьен удивленно поднял брови.
— Вы уже об этом знаете?
Король шмыгнул носом.
— Нет, кто же мне расскажет. Я просто догадался. Потом вы столько говорили о желательности этой смерти…
— Да, да, вы правы. Пока лишь одно остается неизвестным — причина ухода Луция из жизни.
Бодуэн опять шмыгнул носом.
— А ему, пожалуй, уже все равно, убит он или преставился по естественной причине.
— Я уважаю ваш философский настрой, но речь должна сейчас идти о практических вещах. Смерть эта, от чего бы она не происходила, это сигнал, которым мы не можем пренебречь. Это мнение поддержали все. Мы начинаем.
— Когда, граф?
— Самое позднее — через пять дней. Или шесть.
Король зажмурился. Он думал, что впереди по крайней мере месяц. И даже имея его, целый месяц запасе, он изнывал от страха и был поражен полным параличом воли. Что же теперь будет, когда в одно мгновение месяц сократился до недели?! Неделя это совсем мало, это почти ничто, это уже чуть ли не завтра!
Граф что-то говорил быстро, дельно, no-существу, но слова его звучали как бы за стеною, пропускающей только звук, но задерживающей смысл сказанного.
— А нельзя ли… — неуверенно улыбаясь, начал говорить его величество.
— Я опять с прискорбием отмечаю, что вы готовы впасть в сомнение!
— Как вам сказать. Я…
— Это, наконец, странно, Ваше величество, признаться очень странно. Обычно вы высказываетесь энергичнее всех, требуете действий немедленных, без всякой подготовки, подавай вам реки тамплиерской крови, и вот, когда страстные ваши желания оказались так близки к исполнению, вы начинаете другие совсем речи.
— Да, все вы говорите справедливо. Да, я требовал, да я… но сейчас другое, поймите.
— Какое другое, Ваше величество! ? — чувствовалось, что верховный иоаннит с трудом удерживает закипающую ярость. Этот небольшой, сухощавый человек, мог, если ему было нужно, выглядеть страшным.
— Мне трудно, — ныл и корчился король, — мне трудно вам сказать и объяснить.
— Все гарнизоны нашего ордена вот уже месяц спят с оружием в руках. Раймунд и Конрад прячут свои передовые дружины в масличных рощах вокруг Иерусалима, они не смогут делать это слишком долго. Наконец, папа умер и даже формально Храм лишен на время своих привилегий. Можем ли мы упустить такой момент только в угоду приступу вашей хандры. Может быть вы просто боитесь?!
Тут король неожиданно рухнул на колени и сложив руки на груди забормотал с горячечной торопливостью.
— Боюсь! Да, боюсь! Очень, давно, сильно! И умоляю вас отложить, отменить все, граф. Ради благодетеля и охранителя вашего св. Иоанна.
— Да что это с вами?! — вскочил Д'Амьен, — откуда в вас этот страх. Вы король, понимаете король! И даже в случае относительной неудачи нашего начинания, ничем особенным эта история для вас не чревата. Даже тамплиеры не посмеют… вы дрожите не сообразно опасности!
Бодуэн упал на пол и обхватил руками самого великого провизора.
— Умоляю вас граф, умоляю, отложите, отложите все. Ибо есть, есть причина, чтобы мне так бояться. Клянусь св. Бонифацием, на благоволение коего только ныне и рассчитываю, хотя и очень согрешил против.
— Какого Бонифация? — Д'Амьен брезгливо освободил ноги из липких королевских объятий.
— Умоляю вас, граф!
— Нет, Ваше величество, слишком большое дело в руках моих ныне оказалось, этого не могло случиться иначе, чем по воле господней. Отступиться не имею я права и сам, и другому не позволю.
— Это гибель для меня, полная гибель, изничтожение и плен. Слишком дорого заплачу я за краткий миг торжества, если даже он и явится.
Король лежал ничком на полу и бил по каменным плитам своими бледными безвольными кулаками. Д'Амьен почувствовал, что здесь не просто истерика или приступ трусости. Смысл сказанного ничтожным венценосцем был темен, но за ним что-то стояло такое, что нуждалось в понимании. Укротив свой гнев, великий провизор присел рядом с королем и спросил ровным, спокойным голосом.
— Откройтесь мне, государь, какая змея сосет ваше сердце. Ведь я друг ваш, и может статься смогу помочь.
Бодуэн, все еще всхлипывая и задыхаясь, приподнялся с пола и сел, растирая дрожащими ладонями щеки.
— Облегчите душу, Ваше величество, что бы вы мне не сказали, я пойму правильно и не оставлю своими заботами. Отчего вы сделались так не похожи на прежнего Бодуэна, на настоящего короля.
— Я вообще не похож на короля, — вдруг спокойно сказал Бодуэн, — и знаете почему, граф.
Иоаннит ничего не ответил, он молча ждал, предчувствуя большое открытие.
— Потому что, на самом деле, никакой я не король.
И граф, несмотря на всю свою собранность, не удержался от элементарного и, в общем-то, глупого вопроса.
— А кто вы?
Его величество, кряхтя поднялся с пола, переместился на свое ложе и, откинувшись на еще мокрые от его слез, подушки, подробно и неторопливо поведал об удивительно наглой и блестяще, тем не менее, удавшейся тамплиерской интриге. Иоаннит оценил размах и изящество замысла. Взять и заменить короля! Да на такое могли пойти только они.
— И все эти годы?..
— Уже пять лет.
Д'Амьен с чувством выругался по-немецки, ибо во французском языке не имелось столь полноценного набора подходящих выражений. Но на самом деде внутренне он оставался почти спокойным.
Он размышлял следующим образом: всему на свете приходит конец, где-то лицо платья обязательно переходит в изнанку, и даже столь удачно сработанная марионетка взбунтовалась.
— Отчего же они не спешат вас уничтожить, раз вы вышли из под их подчинения?
Король помолчал.
— Не знаю. Но можете поверить, жду этого каждый день. Теперь вы видите, что весь ваш замысел рушится, когда у них в руках оказывается такой аргумент против моего указа.
Д'Амьен тоже присел на край ложа.
— На первый взгляд, да. Что же вы раньше не сообщили мне об этом чудовищном маскараде?
— Я боялся, что вы не захотите иметь со мною дела.
— Возможно так бы оно и было, — задумчиво и медленно сказал великий провизор. — Возможно. Вот чистоплюй Гонорий отказался бы точно. Да и итальянец, весьма возможно, тоже постарался бы оградить себя от такой дрожащей твари, какою являетесь вы, ваше подставное величество.
Иоаннит говорил бесстрастно, отчего его слова производили особенно сильное впечатление на слушателя. Дыхание короля стало прерываться.
— Но оставим смакование этих «если» до лучших времен, прежде всего надлежит разобраться, в каком положении мы пребываем сейчас.
— В ужасном, — пробормотал король.
Д'Амьен прошелся по комнате, машинально одернул кисейную хорасанскую занавесь и, пока она бесшумно рушилась, в голове великого провизора произошло калейдоскопическое перестроение мыслей, он снова был готов к борьбе.
— Хватит причитать. Вы мне вот что скажите, Ваше величество, где сейчас находится настоящий Бодуэн.
Ненастоящий помотал головой.
— Не говорили мне ни тогда, ни тем более, теперь.
— Жив ли он?
— И этого тоже, ничуть не знаю.
— Но какие-нибудь косвенные приметы, детали. Не казалось ли отношение к вам графа де Торрожа вдруг необъяснимо менялось. Не проскальзывало ли что-нибудь в его словах? Ведь, если бы он умер или опасно заболел, ваш статус несколько, ну, становился бы более весомым, понимаете?
— Заболел? — король приподнялся на локте, — в самом начале, когда эта история только начиналась, кто-то из них проговорился, что король заболел проказой…
— Проказой?! — глаза великого провизора вспыхнули. — Проказа, это не так мало.
Бодуэн его не понял.
— Да, тяжелая болезнь, — сказал он.
Король был доволен, что хоть чем-то угодил графу. Он вообще испытывал огромное облегчение оттого, что поделился с ним своею тайной. Гром не грянул, Иерусалим не провалился под землю.
— Чему вы так обрадовались! — осторожно спросил он Д'Амьена.
— Тому, что мне не придется перетряхивать всю Святую землю в поисках этого истинного Бодуэна. Прокаженных, как правило, держат в лепрозориях, а их в королевстве ограниченное количество.
— А почему вы уверены, что он именно в Палестине, они могли увезти его в Константинополь или на Сицилию.
Граф поморщился, ему было лень объяснять самоочевидные вещи.
— Им все время нужно было иметь его под рукой, чтобы в случае нужды, доставить в Иерусалим в течении двух-трех дней, не более.
— А, понятно. Прямо за западной стеной города есть какой-то лепрозорий. Граф кивнул.
— Знаю. Держать его здесь было бы слишком рискованно. Но не будем отбрасывать никаких возможностей. С нашего городского прибежища прокаженных и начнем. Я еще вот что хотел у вас спросить.
— А почему вы так уверены что Бодуэн, этот настоящий, все еще жив? Все-таки пять лет болеет, проказа все-таки.
— Если бы он был мертв, тамплиеры вели бы себя по-другому по отношению к вам. Они давно бы вас или прирезали, или… А так они спокойно сносят ваши шалости, зная, что все равно вы у них в руках. Д'Амьен уже полностью оправился после испытанного шока. Если в первый момент ситуация показалась ему катастрофической, то теперь, по зрелом размышлении, он был склонен признать ее лишь слегка усложнившейся. Были даже свои плюсы в том, что вдруг выяснилось. Во-первых, он нашел объяснение странному, самоуверенному бездействию тамплиеров в ситуации, когда они не могли не догадываться о предпринятых против них приготовлениях. Они явно уповали на этот свой самый мощный аргумент. Главная сила его была в том, что он был неизвестен иоаннитам. Теперь слава богу, все открылось. Теперь стала известна реальная сила врага. Лучше знать насколько он в самом деле силен, чем шарахаться, опасаясь того, чего может и не быть.
На сухом птичьем лице великого провизора появилась улыбка, которую вполне можно было счесть зловещей. Увидев ее, его величество осторожно спросил.
— Что же теперь будет, граф?
— Ничего, — бодро ответил тот, — вернее, все будет по-прежнему.
— Я понимаю, — вяло ответствовал король.
— Вы облегчили душу, Ваше величество, — продолжил граф, — но избави вас боже, откровенничать еще с кем-нибудь. Это для вас смертельно опасно. Это вы понимаете?
Бодуэн понимающе закивал.
— Помимо того, что молчание послужит безопасности вашей персоны, вам, согласитесь, будет приятнее общаться с патриархом, Раймундом и Конрадом, если они будут по-прежнему видеть в вас настоящего монарха.
— Да, да, конечно.
— Выступление наше не отменяется. Готовьтесь произнести перед собранием выборных свою речь. День выступления даже не будет перенесен, если я сумею за неделю отыскать настоящего короля.
— Вы хотите привезти его сюда? — тревожно поинтересовался Бодуэн.
— Я хочу его зарезать, — сухо ответил Д'Амьен. Этот ответ вполне устроил заплаканного двойника.
— Да, — граф остановился в дверях перед тем как выйти, — я забыл сообщить вам еще одно радостное известие.
Король напрягся, ожидая еще какой-нибудь неприятности.
— Умер, оказывается не только папа, но и великий магистр ордена тамплиеров.
С этим Д'Амьен вышел.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ПОВТОРНАЯ ВСТРЕЧА
Шевалье де Труа домчался до Агаддина меньше чем за полтора дня. Он не стал приближаться к стенам крепости, которая явилась для него воротами в новый мир. Он свернул с каменистой выжженной тропы и пересек оливковые и апельсиновые рощи, окружавшие крепость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78