Мы вернулись – ни пианино, ни дома. В развалинах отец откопал только кусок черного дерева и помятый шарик от кровати…
Ринтын удивлялся: никто из стоящих вокруг особенно и не прислушивался к тому, что говорила Наташа. Видимо, для них все это было привычно. Очень возможно, что многие пережили нечто более страшное, чем просто разрушенный дом.
Пока шли от вокзала, Ринтыну на глаза несколько раз попадались руины, обнесенные заборами. Трудно было не обращать на них внимания. Каждая рухнувшая стена, голый остов бывшего человеческого жилья, отгороженный пустырь возвращали его к тому, что было здесь совсем недавно.
В подъезде Наташа взяла Ринтына за руку, как малыша, и повела за собой по лестнице. На площадке третьего этажа она выпустила его руку и сказала:
– А теперь сам нажми рыбий глаз.
Ринтын растерянно огляделся.
– Да вот он на стене, глаз-то,– показала Наташа.– Кнопка. Ты забыл, что по-чукотски кнопка называется “рыбий глаз”?
– Забыл,– пробормотал Ринтын и нажал черный сосочек, торчащий в стене. Он недоумевал, на каком таком чукотском языке эта штука называется рыбьим глазом, но он был в гостях и не должен задавать вопросы.
Дверь открыла пожилая полная женщина.
– Мамочка! Папочка! – закричала Наташа.– Я его привела!
Она подтолкнула Ринтына в прихожую. Набежало откуда-то много народу. Ринтына окружили и разглядывали с откровенным любопытством.
– Ринтын по национальности чукча,– объявила Наташа.– Он приехал из самой-самой далекой земли и учится вместе со мной в университете.
– Студент, значит,– сказал пожилой человек в очках.– Будем знакомы: Петр Петрович, отец Наташи.
Ринтын пожал протянутую руку.
– Твоя понимай по-русски? – спросил Петр Петрович.
– Понимай,– невольно подлаживаясь под его тон, ответил Ринтын.
Петр Петрович обнял гостя за плечи и повел в комнату, где от стены до стены тянулся большой стол, уставленной закусками, напитками и цветами. Следом из прихожей двинулись гости. Они громко обсуждали внешность Ринтына.
– Симпатичный паренек,– сказал кто-то.
– Скромный,– похвалил другой.
– Опрятно одет,– заметил третий.
Петр Петрович посадил Ринтына на диван, сам пристроился рядом и сказал:
– Говоришь, твоя учится вместе с Наташа?
Ринтын кивнул.
– Вы знаете, какой это замечательный народ чукчи! – обратился к гостям Петр Петрович.– Я читал роман Семена Зернова “Человек уходит в море”. Советую всем познакомиться с этим произведением. Необыкновенная честность, выносливость, правдивость отличают этих людей. Одним словом, экзотика!
Петр Петрович засмеялся и нагнулся к уху Ринтына:
– Твоя слушай-слушай – моя говори.
В дверях показалась Наташа.
– Папочка! Что ты как-то странно разговариваешь с моим гостем?
– Как странно? Чтобы ему легче было понимать,– заявил Петр Петрович.– Твоя-моя, и все ясно как на ладони.
– Да Ринтын лучше тебя знает русский язык,– сказала Наташа.
– Неужели? – смутился Петр Петрович.– А я-то с ним чуть ли не по-китайски говорю!
Гости оживились.
Наташа села рядом с Ринтыном, оттеснив отца. Она ласково смотрела на парня. Такого с ним никогда не случалось: на душе смятение, и в то же время он был по-настоящему счастлив оттого, что такая девушка обращается с ним как со своим близким, явно предпочитает его всем другим.
В комнату вошла хозяйка и пригласила гостей к столу.
Ринтына посадили на почетном месте – между Петром Петровичем и Наташей.
– Дорогие друзья! – торжественно сказал Петр Петрович, высоко подняв рюмку.– Позвольте мне вас поздравить с праздником Октябрьской годовщины и пожелать вам всего хорошего.
– Ура! – крикнул хорошо одетый мужчина, сидевший напротив, и опрокинул в рот содержимое рюмки.
Ринтын сразу же обратил на него внимание. Человек этот был не только лучше всех одет, но и отличался высоким ростом и полным, пышущим здоровьем, румяным лицом.
Все выпили, и некоторое время в комнате слышался только звон вилок.
– Товарищи! – теперь рюмку поднял хорошо одетый мужчина.– Я предлагаю тост за нашего гостя, представителя Ледовитого океана. Как вас зовут? – обратился он к Ринтыну.
– Меня зовут Анатолий, по отчеству Федорович.
– Позвольте! – вмешался Петр Петрович.– Почему Анатолий Федорович? Я читал, что настоящие чукчи не имеют имен и отчеств. У них одно имя, как у римских императоров и прочих королей. Правда?
– Но меня все же зовут Анатолий Федорович, а фамилия моя Ринтын.
Хорошо одетый мужчина вежливо ждал, пока выскажется хозяин. Тот перегнулся через стол и виновато произнес:
– Ты уж, брат, извини нас. Мы мало знаем ваш народ, ваши обычаи и ненароком можем ляпнуть такое, что тебе будет не очень приятно. Заранее, таким образом, извиняемся. И все-таки мне хочется выпить за тебя, будь ты просто Ринтын, и будь ты трижды Анатолий Федорович!
Все выпили. Петр Петрович задумчиво пробормотал:
– Но все же как это так? Я же своими глазами читал про имена…
– И так тоже правильно,– успокоил его Ринтын.– Когда я появился на свет, мне было дано имя Ринтын. И я с этим именем прожил до шестнадцати лег, пока не пришел срок получать паспорт. Я работал тогда в порту Гуврэль. Начальник Гуврэльского отделения милиции товарищ Папазян сказал мне, что это непорядок: иметь паспорт без имени и отчества. “Как хочешь,– сказал он,– но без имени и отчества за паспортом не приходи”. На мое счастье, в тот год начальником Гуврэльской полярной станции был мой давний знакомый, которого звали Анатолий Федорович. Он разрешил мне взять свое имя и отчество…
– Испортили человеку имя! – выслушав рассказ Ринтына, проворчал Петр Петрович.– Бюрократы!
– Как сказать! – возразил хорошо одетый мужчина.– Ведь таким образом Ринтын как бы породнился с русским народом, с нами. Поэтому я предлагаю выпить за это.
Петр Петрович, огорченный тем, что его книжные сведения о чукчах оказались не совсем точными, как бы нехотя выпил и долго ловил ускользающий от него кусок селедки.
Ринтын чуточку захмелел. Он стал громко разговаривать и много есть. Наташина мама все подкладывала ему закуску, просила попробовать то одно, то другое. Ринтын попробовал студень и сказал:
– Самый лучший холодец – из моржовых ластов.
Это услышали все, и кто-то попросил:
– Расскажите о своей Чукотке. Нам интересно.
Ринтын положил вилку и задумался.
– Сейчас у нас уже настоящая зима,– медленно начал он.– Снег выпал. Чистый, белый, скрипучий. Может быть, бушует пурга, заметает новый лед на море, на лагуне. Улакцы самыми первыми в стране закончили демонстрацию. Пели, били в бубен. Собаки бродят под стойками для байдар и вельботов. Одним словом, очень хорошо на Чукотке…
Ринтын рассказывал, и перед ним вставала зимняя Чукотка с пронзительным сильным ветром, зимняя луна в окружении полярного сияния, слышался глухой раскат ледового сжатия.
Столы отодвинули к стене, включили радиолу, и начались танцы. Наташа подбежала к Ринтыну, но парень горестно развел руками:
– Этого я не умею.
– Как жаль,– сказала Наташа.
– И мне жаль,– сказал Ринтын.
Он сидел на диване, смотрел на танцующих и корил себя за то, что не научился этому важному делу. Ведь вроде так просто – шаркай по полу подошвами, обнимай девушку… В педучилище девчата предлагали научить его, а он отказывался. Болван! Теперь сиди кусай локти, смотри, как Наташа улыбается другому, танцует с этим красивым мужчиной, который двигается так, будто танец для него самое естественное дело.
В общежитии педучилища тоже иногда танцевали. Холод был такой, что никто не раздевался. Танцевали в шапках, валенках и рукавицах. Возле раскаленной печки сидели музыканты и играли танец тустеп, завезенный на берега реки Анадырь еще в довоенные годы.
Петр Петрович подсел к Ринтыну. Он был настроен благодушно.
– Милый мой,– обратился он к Ринтыну.– Как хорошо, что ты пришел к нам в гости! Ты, можно сказать, украсил наш вечер.
– Кто этот человек? – спросил Ринтын, показав пальцем на Наташиного партнера.
– Этот? – переспросил Петр Петрович.– Валькин муж. Заведующий мясным отделом нашего “Гастронома”. Видный мужик. В своем деле король! Ну кто, глядя на него, скажет, что Коля мясник? Никто. Посмотри, как он одет, как себя держит! Ну прямо хирург, а не мясник! Эрудирован! Не гляди, что он не читал романа Зернова “Человек уходит в море”. Обязательно прочтет!.. А не выпить ли нам с тобой? А? Пока наши дамы танцуют?
– Не могу больше.
– Это хорошо! – обрадовался Петр Петрович.– Сказано прямо: не могу. Другой бы стал ломаться, изображать из себя черт знает что, а он – чистосердечно, откровенно. Вот что значит неиспорченность! Вот народ!
Ринтын подумал: предложили бы кому-нибудь в Улаке выпить, с руками бы оторвали.
– Когда Наташа сказала, что пригласит чукчу на наш праздник, все ожидали тебя с большим нетерпением. Думали: вот приедет дикарь. Какой-нибудь Гайавата с томагавком… Кстати, у вас томагавки есть?
– Нет.
– Я так и думал… А Колька спросил: может, принести сырого мяса? А я ему: не надо, студент все же. А ты им всем нос утер. Обыкновенный парень, культурный и,– Петр Петрович немного отодвинулся,– симпатичный.
– Замучили тебя? – спросила подошедшая Наташа. Она слегка запыхалась.
– Да нет,– вежливо ответил Ринтын.– Мне очень интересно.
Петр Петрович часто прикладывался к бутылке и скоро совершенно окосел. Он привалился к плечу Ринтына и продолжал бормотать о томагавках и вигвамах.
Гости понемногу расходились. К Ринтыну подошел Коля-мясник.
– Как настроение, Анатолий Федорович?
– Отличное.
– Хвалю, хвалю,– Коля снисходительно похлопал Ринтына по плечу.– Ты, парень, себе на уме. Не пропадешь в городе.
Коля ушел, и тут Ринтын обнаружил, что из гостей он остался один. Петр Петрович тоже каким-то образом исчез. Должно быть, перебрался в спальню.
Ринтын посмотрел на стенные часы. Начало двенадцатого! А ведь надо еще ехать на поезде, потом с вокзала добираться до общежития.
– Я тебя провожу,– сказала Наташа и оделась.
Открыв дверь на улицу, Ринтын вскрикнул от неожиданности – шел мягкий первый снег. Он нежно ложился на черную землю, и, как ни было тепло, на земле успел образоваться слой снега, на котором темнели наполненные талой водой многочисленные следы.
– Как хорошо! – не сдержавшись, сказал Ринтын.– Снег идет.
Наташа подставила ладонь, поймала несколько снежинок и протянула Ринтыну:
– Тебе в подарок.
Ринтын заглянул, но там уже ничего не было. Только крохотные капельки воды на узкой девичьей ладони.
Наташа засмеялась и поднесла руку к лицу Ринтына. Он, даже не думая о том, что делает, коснулся губами теплой, чуть шершавой кожи и ощутил прохладную капельку.
– Спасибо за подарок,– тихо сказал он.
Наташа прятала лицо от снега, а Ринтын шел, расправив грудь, вдыхая приятный прохладный воздух.
Вино еще шумело в голове, и Ринтыну было легко. Он подумал, что Колька-мясник в общем-то неплохой парень, особенно когда не прижимает во время танца Наташу. А Петр Петрович просто забавный старик. Одним словом, Ринтыну было хорошо. Может быть, влюбился? А почему и нет? Разве Наташа плохая девушка? Пусть не такая, какой он себе ее представлял.
До вокзала путь был неблизкий, к тому же дул встречный ветер. Наташа взяла Ринтына под руку. А он был готов вот так бесконечно до самого утра шагать вместе с ней.
И опечалился, когда они дошли до вокзала. На перроне собралось много народу. Высокий парень с волосами, запорошенными снегом, играл на гармошке, а вокруг него вился хоровод девушек и парней. Они вдруг расступились, заключили в круг Ринтына и Наташу. Гармонист громко сказал:
– Поцелуйтесь!
– Ребята, ну не надо, выпустите нас,– взмолился Ринтын.
– Вон уже поезд идет,– сказал гармонист,– если не поцелуетесь, останетесь здесь.
Ринтын двинулся на крепко взявшихся за руки ребят и девчат, но его отпихнули обратно в круг, туда, где стояла растерянная Наташа.
Приближался поезд. Огненный глаз паровоза уже пробивал толщу летящего снега. Послышался свист.
И в эту минуту Ринтын почувствовал на своих губах прохладные, как ягоды недозрелой морошки, губы Наташи.
Круг распался, молодежь кинулась в вагоны.
Ринтын смущенно, наспех попрощался с Наташей и вскочил в вагон. Он нашел место у окошка. Поезд тронулся, проплыл занесенный снегом циферблат вокзальных часов, а под ним тонкая фигурка девушки.
6
– Сколько мы живем в Ленинграде, а не были ни в театре, ни в музее,– сказал как-то Кайон.– Может быть, для начала сходим в Эрмитаж?
О намерении ребят узнала Наташа и обрадованно сказала:
– Я пойду вместе с вами!
– И покажешь музей,– подхватил Ринтын.
– Я ведь в нем тоже не была,– смущенно призналась Наташа.
Кайон как-то странно моргнул и вопросительно посмотрел на Ринтына. Наташа объяснила:
– Музей был закрыт всю войну, а до этого я была маленькой.
На Дворцовом мосту Наташа принялась оживленно показывать во все стороны:
– Вот Петропавловка, а над ней шпиль, а на шпиле…
– Ангел,– сказал Кайон.
– Разве ангел, а не крест? – удивилась Наташа и замолчала, поджав губы.
На мосту дышалось легко, как в море. Вырвавшийся из каменных городских закоулков балтийский ветер терял запахи бензиновой гари, угольного дыма.
Ближе к Университетской набережной из воды торчали сваи рыболовного сооружения.
– То, что вы видите,– заговорил Кайон, показывая на них,– это древнейшее орудие рыбной ловли.
– Почему древнейшее? – с раздражением спросила Наташа, догадываясь, что Кайон ее передразнивает.
– Мы слушаем курс истории материальной, культуры,– ответил Кайон.– Вчера профессор показывал в окно на эти сваи и говорил, что такой способ ловли был известен еще в эпоху неолита.
Кайон быстро освоился в городе. Сегодня, глядя, как он уверенно шагает по ленинградским улицам, трудно было предположить, что не так давно он страдал от жестокой ностальгии и проклинал этот каменный город, который даже по ночам шумит, как неспокойный осенний океан.
На перилах моста лежал свежий снег. Ринтын собирал его в ладонь и кидал в темную, закрученную водоворотом невскую воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75