Scan, OCR, SpellCheck: Алексей Соколов, 2003
«Рытхэу Ю. С. Время таяния снегов: Роман-трилогия»:
Аннотация
Юрий Рытхэу – писатель, на котором держится литература огромного региона – Чукотки. Он стал первым автором, рассказавшим в своих книгах о Чукотке: о полярных ночах и северном сиянии, о нравах и обычаях ее коренных жителей-чукчей, об их мифах и легендах.
«Время таяния снегов» – самая известная книга автора, грандиозное эпическое полотно о судьбе целого поколения.
Юрий РЫТХЭУ
ВРЕМЯ ТАЯНИЯ СНЕГОВ
Книга первая

1
Вдоль неширокой галечной косы, отделяющей большую лагуну от Чукотского моря, протянулись два ряда яранг; светлыми пятнами выделялись среди них деревянные домики магазина, сельского Совета и правления артели; самый большой дом – школа. Немного дальше к западу отколовшимся стадом сбились в кучу несколько домиков полярной метеорологической станции.
В густой, как остывшая черная кровь, темноте ярче кажутся отблески догорающих костров и одинокие освещенные окна деревянных домов.
Вот уже несколько дней тяжелые осенние облака плотно закрывают небо. В воздухе тысячами капель висит дождь; он еще больше сгущает темноту.
Из раскрытых дверей яранг тянет дымком. Там, где уже потухли костры, дрожит пламя горящего мха в светильниках.
У дяди Кмоля кончают вечернюю еду. На низеньком столике, приставленном вплотную к изголовью полога, стоят выцветшие от времени чайные чашки. На одной из них едва можно различить рисунок, изображающий не то диковинный цветок, не то расколотый на куски лунный диск.
Дядя Кмоль пьет из самой большой чашки, принадлежавшей, по семейному преданию, еще деду Кымыну. Чашка вся изборождена трещинами и держится лишь благодаря оплетке из медных проволочек и полосок жести.
Высокий и широкоплечий дядя Кмоль сидит спиной ко входу в ярангу, закрывая собой свет костра. На его гладко выбритой, похожей по цвету на моржовый клык макушке пляшут багровые отблески пламени. Он молча пьет чай и не обращает внимания на разговор, который давно ведут между собой тетя Рытлина и бабушка Гивынэ.
Уже несколько дней женщины горячо обсуждают предстоящий приезд Гэвынто, второго сына бабушки Гивынэ, родного брата дяди Кмоля.
– Пусть живут где хотят, а в свою ярангу я их не пущу! – визгливым голосом сердито говорит тетя Рытлина.
– Яранга не твоя, а общая,– спокойно, с достоинством возражает бабушка.– Ее выстроил мой муж для своих детей. Поэтому мой сын будет жить в яранге своего отца.
Второй сын, Гэвынто, был ее гордостью. Никто еще из жителей стойбища Улак не достигал такого высокого положения. Он даже ездил в Ленинград, в Институт народов Севера. Правда, по болезни ему пришлось через полгода возвратиться домой, но даже это короткое пребывание в далеком городе и рассказы самого Гэвынто о Ленинграде и разных диковинных и необычных вещах сильно подняли его в глазах земляков. Никто поэтому не удивился, когда в стойбище Улак он получил самую почетную должность – стал заведовать Магазином. “Так и надо,– сказали охотники.– Он единственный из нас, кто обладает необходимыми для такого сложного и ответственного дела знаниями”. Став заведующим магазином, Гэвынто женился на самой красивой девушке Улака – длиннокосой Арэнау. Его не могло остановить то, что Арэнау была предназначена в жены другому – пастуху из стойбища Выенто – и ждала от него ребенка. Да и Арэнау сама давно заглядывалась на важного, казавшегося особенно красивым за прилавком молодого человека.
Это были годы, когда только создавался Чукотский национальный округ. Каждый грамотный человек был на особом счету: для новых учреждений нужны были люди, знающие местные порядки и обычаи.
Гэвынто вызвали в Анадырь, и он, надутый от важности, уехал с женой, оставив на попечение дяди Кмоля своего трехлетнего пасынка. Изредка до Улака доходили слухи, что Тэвынто стал оленным начальником – приказывает оленеводам кочевать только в указанных им местах, распределяет по своему усмотрению пастбища и даже советует, как нужно лечить оленей. Охотники рисовали его по-своему: сидящим за большим столом с чернильницей и счетами и прикидывающим на костяшках, сколько нужно в этом году убить моржей, лахтаков, нерп и другого зверя; он распоряжался и тем, как и какую приманку для песцов нужно вывозить в тундру. Ходили и такие слухи, будто Гэвынто торгует в большом анадырском магазине. Писем домой он не писал – в семье не было грамотного человека,– ограничивался устными посланиями о своем благополучии. Переходя из уст в уста, эти слухи искажались до неузнаваемости.
Гэвынто действительно занимался и вопросами оленеводства и морского зверобойного промысла и служил продавцом в магазине. Ни на одной должности он долго не удерживался, очень скоро обнаруживая свою непригодность. Дольше всего он пробыл продавцом – некоторый опыт в торговле у него все-таки был. Но настало время, что и с этой работы Гэвынто пришлось уходить. Пора было возвращаться домой, в родной Улак…
– А с меня довольно и его Ринтына, которого я кормлю целых пять лет,– говорит тетя Рытлина, указывая пальцем с черным ногтем на мальчика, сидящего на китовом позвонке.
Воспользовавшись тем, что тетя и бабушка заняты разговором, мальчик берет большой кусок сахару и кладет за щеку.
Тетя Рытлина подозрительно смотрит на него и отодвигает сахар.
– А вдруг они не захотят его взять? Ведь он ему не родной сын,– говорит она вполголоса.
Ринтын часто слышал эти слова – неродной сын. Но какая разница между родным и неродным сыном – он этого не знал. Он только чувствовал, что приезд родителей коренным образом изменит его жизнь, его мучило любопытство и желание поскорее увидеть их – ведь с тех пор как Ринтын стал себя помнить, он только и слышал разговоры об Арэнау и Гэвынто.
Улегшись на свою постель – оленью шкуру с круглой плешью посредине,– мальчик долго не мог уснуть. Тревожное ожидание большой перемены в своей жизни волновало его, будило неясные мысли…
2
Ринтын проснулся раньше всех. К этому его приучил дядя Кмоль. В пологе до сих пор висит на видном месте пучок оленьих жил, при помощи которого дядя будил Ринтына, если он просыпал или нежился в постели и недостаточно проворно выскакивал на улицу голым, чтобы “посмотреть погоду”.
Ринтын высунул голову в чоттагын . Слева от него спал дядя Кмоль. Он по обыкновению сильно храпел, точно тащил по камням пересохшую моржовую кожу. Интересно, похож ли отчим на дядю? Такой ли он отважный и смелый охотник?
Дядя Кмоль, несмотря на огромную силу, был человеком очень застенчивым. Своих детей у него не было. Тетя Рытлина рожала чуть не каждый год, но дети ее, прожив несколько месяцев и не успев даже привыкнуть к имени, умирали. Дядя Кмоль любил Ринтына и хотел сделать из него настоящего охотника. Заметив, что постель, на которой спал Ринтын, бывает по утрам сырой, дядя заставлял мальчика носить оленью шкуру вокруг яранги, пока она не высыхала. Походив несколько дней с такой позорной ношей, Ринтын навсегда отучился от слабости и выбегал на улицу в любое время года и в любую погоду.
Пушистый щенок, позевывая, подошел к спящему дяде Кмолю и лизнул его несколько раз в лицо. Дядя Кмоль зашевелился и закашлялся. Ринтын выскользнул из полога, быстро оделся и отправился за водой.
– Сегодня мы с тобой пойдем за корнями,– сказала бабушка, успевшая проснуться, пока Ринтын ходил за водой.– Отыщи мотыжку.
Ринтын обрадовался. Ему нравилось ходить с бабушкой, хотя она была вздорной старухой и любила побраниться с соседями. Она обшивала всю семью и за шитьем часто бормотала себе под нос. Однажды, прислушавшись, Ринтын узнал, что бабушка бранится с воображаемым противником. Когда Ринтын принес домой первую утку, пойманную им эплыкытэтом , бабушка надела ему на шею ожерелье из тюленьих зубов с маленькой, потемневшей от времени деревянной собачкой. Она же внушила мальчику множество запретов, касавшихся, к удивлению и огорчению Ринтына, в основном еды. Нельзя есть мясо на ластовых костях тюленя: можно сломать руку. Когда ешь из общего блюда, бери только те куски, которые ближе к тебе, а если будешь выбирать, то гарпун, брошенный твоей рукой, полетит дальше цели. Обгладывай начисто кости, а то зверь, оскорбленный твоим пренебрежением, уйдет от тебя и не будет на охоте тебе удачи. Но эти наставления Ринтын пропускал мимо ушей: мало ли что бабка наговорит!
Дядя Кмоль ушел чинить вельбот, а Ринтын с бабушкой отправился в горы.
– В последний раз идем в горы,– говорила бабушка.– Скоро выпадет снег.
Маленькой мотыжкой она прощупывала каждую кочку, отыскивая под ними мышиные кладовые, наполненные сладкими корнями.
Найдя один такой клад, бабушка осторожно раскопала его.
Ямка была доверху заполнена белыми корешками. Переложив корешки в мешочек из тюленьей кожи, она достала из-за щеки обсосанную до светло-желтого цвета табачную жвачку, отщипнула кусочек и положила его в опустошенную мышиную кладовую.
– Бабушка, а что они зимой будут есть? – спросил Ринтын, возмущенный таким грабежом.– Они же подохнут с голоду!
– Ничего,– успокоила она внука.– На табак они обменяют у других мышей много еды.
Ринтын попытался представить себе, как это мыши занимаются меной. И кто согласится обменять вкусные корешки на горький табак? Ринтын недоверчиво посмотрел на бабушку.
Перекладывая в свой мешок сладкие корешки, бабушка уговаривала невидимых мышей беречь табак и не тратить его попусту.
Ринтын бродил между камнями, отыскивая мышиные и горностаевые норы.
Гоняясь за пестрой, с разрисованной спинкой букашкой, Ринтын зацепил носком торбаза паутину и разорвал ее.
– Бабушка! Я порвал паучью сеть! – крикнул Ринтын.
– Кэкэ! Что ты наделал? Чем теперь паук будет добывать еду себе и своим детям?
Ринтын страшно перепугался и робко предложил:
– Может быть, ему тоже положить табак?
– Что ты? Паук не любит табака. Вот положи лучше это,– бабушка дала кусочек сушеного мяса.– И пообещай ему завтра же принести новую, крепкую сеть…
Возвратившись под вечер домой, они увидели растянутую костяными палочками прямо на земле сырую моржовую шкуру.
– Откуда моржовая шкура? – спросила бабушка, входя в ярангу.
– Приз это. Кмоль получил,– ответила тетя Рытлина.
– Сегодня состязания были?
– Нет. Это премия лучшему охотнику. Придется сегодня Ринтыну ночью ее покараулить. Не то собаки объедят. Высохнет, к зиме новую покрышку на ярангу настелем. Ринтын, покараулишь ночью, а днем поспишь,– ласково сказала тетя Рытлина.
– А как же сеть для паука? – спросил Ринтын бабушку.
– Э! – махнула рукой бабушка.– Паук давно забыл о твоем обещании и сделал себе новую.
3
Сложив вокруг себя кучки из камней и побелевших от бремени моржовых ребер – все, чем можно было отпугнуть подбиравшихся к растянутой моржовой коже голодных собак, Ринтын уселся у стены яранги.
Ветер начал стихать. Небо очистилось от облаков, и коегде заблестели тусклые осенние звезды. Было холодно: с каждым днем уходило летнее тепло, чувствовалось дыхание подходивших льдов. Днем при чистом свете осеннего солнца на вершинах гор блестел свежий снег. Большинство птиц улетело на юг, в теплые края. И только изредка запоздалая журавлиная стая пролетала высоко в небе, наполняя пространство между небом и землей жалобным курлыканьем.
На моржовом лежбище возле Инчовинского мыса закончился забой. Вельботы и байдары перевозили в Улак кожи, бивни, кымгыты – рулеты моржового мяса. Охотники разбрасывали по тундре приманку для зимнего песцового промысла.
Недавно улакцы ездили к кочующим оленеводам. Вельботы, тяжело нагруженные пузырями с топленым жиром, лахтачьими ремнями, моржовыми кожами, купленными в магазине котлами, чаем, сахаром; топорами и другими нужными в хозяйстве вещами, поплыли по лагуне к распадку, где издавна происходили встречи между оленными и приморскими жителями Чукотки. Конечно, все эти вещи кочевники могли купить и сами, но уж исстари так повелось.
Осенние встречи были большим праздником для зверобоев и оленеводов, и никому не хотелось отказываться от такого приятного обычая. Когда улакцы вернулись с оленьими тушами, шкурами для одежды и постелей, несколько дней воздух в стойбище был напоен ароматом вареного оленьего мяса. Ребятишки дрались за право обгладывать оленьи ноги, чтобы затем вынуть из них розоватый, тающий во рту, нежный костный мозг.
Улак готовился к зиме. Поднимали и прочно закрепляли на высоких стойках байдары и вельботы. На крышах яранг меняли устаревшие, подгнившие моржовые кожи. В ярангах было светло и празднично – дневной свет проходил сквозь прозрачные, не успевшие потемнеть покрышки. В холодные зимние дни тепло ценится особенно дорого, поэтому зимние пологи обкладывались со всех сторон сухой травой. Чинились зимнее охотничье снаряжение, нарты, собачья упряжь.
Такие хлопоты перед наступлением зимы повторялись из года в год. Но вот уже несколько лет к этим хлопотам прибавлялось еще ожидание парохода. Каждый год приходил в Улак пароход с новыми товарами для магазина, с лесом для строительства домов, с новыми ружьями для охотников, патронами, капканами. Уходил пароход, и обязательно что-нибудь менялось в облике стойбища. Годы стали отмечать большими стройками, и в разговорах то и дело слышалось: “Это было в тот год, когда построили полярную станцию”, “Мой сын родился в год, когда построили школу”, “Мы поженились летом, когда строилась пекарня”…
Но, пожалуй, как никогда, жители Улака ждали парохода в эту осень. Он должен был привезти электричество! Привезти новый свет, который еще никогда не горел в ярангах чукчей. Каждый день на полярную станцию приходили вести о приближении парохода к Улаку. Около магазина, где вечерами собирались охотники посидеть на завалинке, можно было узнать все новости о пароходе, вплоть до подробного рассказа о ветродвигателе.
Ринтын никак не мог представить себе, как это будет гореть электрический свет. Да и бабушка говорила, что этот диковинный свет, может быть, и хорош для деревянных домов, но вряд ли подойдет для яранги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75