И как она могла вообще там оказаться? И какая необходимость именно тебе…
– Да, необходимость. Да, именно мне, – шёпотом, но твёрдо перебила эта милая Людмила. – Есть возможность узнать о судьбе Голгофы… – Она помолчала, с горечью подумав, что, к сожалению, не обойтись без вранья, и закончила: – Туда едет Яков Степанович, и он обещал взять меня с собой.
– Я хоть немного успокоился, – удовлетворённо сказал отец и врач П.И. Ратов. – Ты, дед, дашь мне своё ружье, и пусть только кто попробует сунуться к машине!
– Оно у меня не стреляло вот уже примерно лет около тридцати, – отозвался дед Игнатий Савельевич. – Но если пугать, то, конечное дело, ещё сгодится… А чего это вы дочкой своей больше не интересуетесь?
– А у меня было время ею интересоваться? – сразу, мягко выражаясь, взъярился отец и врач П.И. Ратов. – И как я мог ею интересоваться? Она ведет себя самым безнравственным образом, где-то и зачем-то прячется от меня с вашей помощью, так что мне прикажете делать? Как мне ею интересоваться? Бросить машину и бегать? Где бегать? Где её искать?.. Я рассудил так: девочка она неглупая, к жизни абсолютно неприспособленная, далеко она не уйдёт. Воспитана она в большом уважении к родителям, вам удалось ненадолго оказать на неё дурное влияние. Она одумается и сама ко мне прибежит. Однако безнаказанно ей данная история не пройдет.
– Мне можно идти, тётечка? – скромно спросила эта милая Людмила. – Честное слово, я ненадолго задержусь.
– Действуй, действуй, – переглянувшись с недовольной уважаемой соседкой, сказал дед Игнатий Савельевич. – Действия твои всегда полезны. Только курточку захвати.
– Захвати, захвати курточку. – Тётя Ариадна Аркадьевна покорно вздохнула. – Иногда ты и вправду совершаешь полезные действия.
И эта милая Людмила моментально исчезла.
Она ещё понятия не имела, как доберётся до Дикого озера, но туда ушла Голгофа, да ещё с Пантей, так что, можете не беспокоиться, уважаемые читатели, – эта милая Людмила будет там и сделает именно то, что необходимо сделать.
До выезда участкового уполномоченного товарища Ферапонтова с дружинниками оставался ещё целый час, но она пришла к милиции, спряталась за углом и вдруг услышала голос:
– Давай, Фролов, на мотоцикл и быстренько к озеру, погляди, сколько народу там собралось и что он за публика. И быстренько обратно.
Эта милая Людмила бросилась к мотоциклу, стоявшему у входа, ловко устроилась в коляске и накрылась брезентом.
И уже через несколько минут мотоцикл мчался по лесной дороге к Дикому озеру. Совершая рискованный и на первый взгляд необдуманный поступок, эта милая Людмила словно предчувствовала, как она сейчас необходима Голгофе и Панте! Ведь они попали в большую настоящую беду…

Когда Пантя примирился с тем, что Голгофу из малинника скоро не вытащишь, он решил организовать обедик и с банкой отправился искать где-нибудь поблизости воду.
Увлеченная, скажем прямо, поглощением сочных, крупных, ароматных ягод, Голгофа не расслышала, как по дороге, приплясывая, притоптывая, кривляясь и подвывая под треньканье гитары, двигалась откровенно неприглядная компания из трёх штук дылд.
Они были в одинаковых выгоревших на солнце, неопределенного цвета рубашках без пуговиц, а завязанных на голых животах узлом, в одинаковых грязно-синих, рваных, с заплатами джинсах и в никогда не мытых кедах. У всех до плеч свисали нечёсаные волосы. Первый дылда был рыжим с пробивающимися усиками под толстым круглым носом. На голове второго дылды красовалась соломенная шляпа с широченными полями и обвязанная веревкой. Третий дылда, тот, что с гитарой, водрузил себе на голову дамскую шляпку без полей.
Достаточно было одного наибеглейшего взгляда на них, чтобы понять, что это разотъявленнейшие безобразники, которые смотрят вокруг лишь с единственной целью: где и как тут можно напакостить.
Увидев у дороги большую сумку, оставленную Голгофой, дылды дружно, удовлетворённо, почти по-звериному рявкнули. Рыжий расстегнул сумку и, восторженно гыгы-гыкая, сообщил:
– Джентелементы, здесь жратва! Берём! Идём! – Он схватил сумку, и трое штук дылд двинулось дальше, приплясывая, притоптывая, кривляясь и подвывая под треньканье гитары.
Только тут Голгофа обратила на них внимание и, увидев у рыжего дылды в руках свою сумку, закричала:
– Эй, мальчики! Это же моя сумка! Как вам не стыдно! Совесть надо иметь!
Во-первых, это были не мальчики, а дылды, во-вторых, им никогда не было стыдно, и, в-третьих, они понятия не имели, что такое совесть. Они, даже не обернувшись на голос девочки, удалялись по дороге, приплясывая, притоптывая, кривляясь и подвывая под треньканье гитары.
Голгофа бросилась за ними, крича:
– Пантя! Пантя! Нас обокрали! Беги сюда! Эй вы, жулики! Стойте! Воришки противные!
Если бы она могла знать, с какими негодяями она встретилась, то не бежала бы за ними. Ей ведь не только сумки с продуктами было жалко, а возмутило позорное поведение трёх штук дылд – обыкновенное воровство!
Выскочив из леса на дорогу, Пантя сразу понял, что тут без него случилось, и рванулся за дылдами, думая лишь о том, как они осмелились обидеть Голгофу. Не будь этого наиважнейшего обстоятельства, у него хватило бы ума сообразить, что связываться с дылдами, по крайней мере, бесполезно.
Если бы только бесполезно!
Связываться с такими было просто опасно. Что немедленно и обнаружилось со всей очевидностью.
Забегая вперёд, сообщу вам, уважаемые читатели, что трое данных штук дылд пока ещё не были особо опасными преступниками. Пока они были просто до сверхбезобразия избалованными лоботрясами, безгранично распустившимися. Дылды давно уяснили, что им всё дозволено, любая пакость и мерзость, которые их родители квалифицируют как шалости и шутки. Ещё не бывало случая, да и быть не могло, чтобы дылдины папы и мамы не выручили своих шалунов из самой грязной затеи.
Перед вами, уважаемые читатели, не такое уж редкое явление, хотя и очень уж ярко выраженное, когда избалованные до сверхбезобразия дети становятся не бяками-неженками, а как бы готовятся пополнить ряды преступников, являются, так сказать, резервом уголовного мира.

Заслышав быстрые шаги, дылды разом обернулись, двое из них ловко схватили Пантю за руки, а третий, продолжая тренькать на гитаре, кривляясь, заприговаривал:
– Джентелементы, джентелементы, забросьте этого кавалера подальше! – Он опустил гитару, схватил сумку и крикнул: – Подальше его закиньте, джентелементы! Лишите его возможности мешать нам культурно отдыхать! В лес его, в чащу, в джунгли, джентелементы!
Подбегая к ним, Голгофа кричала сквозь слёзы:
– Как вам не стыдно? Вы же старше нас! Вы сильнее нас! Вы негодяи! Вы воры и хулиганы!
Двое дылд, крепко держа вырывавшегося Пантю за руки и за ноги, подтащили его бегом к лесу, увидели довольно глубокую яму с водой, завопили:
– Макнём кавалера! Бу-у-у-ул… тых!
И дылды бросили бедного Пантю туда, в довольно глубокую яму с водой.
От страха, обиды и несправедливости Голгофа уже плохо соображала, что делает сама и что вообще происходит. Она подскочила к третьему дылде, вцепилась руками в его волосы, а зубами впилась в плечо – и всё это сделала изо всех сил.
Дылда взвыл на весь лес. От ужасного, нечеловеческого воя Голгофа ещё больше испугалась, от страха закрыла глаза, и ещё крепче вцепилась в дылдины волосы, и ещё крепче сжала зубы.
Дылда уже не выл, а издавал какие-то совершенно непонятные звуки:
– Ыау-у-у-у… аыа-а-а-а-а… аыу-у-у-у…
Подбежавшие дылды еле-еле оторвали от него Голгофу, грубо оттолкнули её четырьмя руками. Она отлетела далеко и упала спиной на дорогу.
– Уы-ы-ы-ы-ы… аыа-а-а-а-а… ыыы-ы-ы…
Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы не раздалось громкое и грозное стрекотание мотоцикла. Дылды, даже не переглянувшись, как по команде, бросились с дороги в лес.
Мотоцикл остановился перед неподвижно лежавшей Голгофой. Она открыла глаза и с трудом, хрипло выговорила:
– Туда… вон там… человека… в яму…
Она, конечно, и не заметила, что в коляске сидела эта милая Людмила, которая от растерянности и ужаса не могла раскрыть рта и пошевелиться.
Но с переднего сиденья соскочил невысокий, коренастый, широкоплечий дружинник Алёша Фролов и побежал к лесу, туда, куда показала ему взглядом Голгофа.
Эта милая Людмила вылезла из коляски, помогла ей сесть, и только сейчас Голгофа расплакалась, забормотала:
– Какие негодяи… какие изверги… дылды какие…
– Успокойся, миленькая, успокойся…
– Нет, нет, мне теперь ни за что долго не успокоиться… такие негодяи… такие дылды… Пантю в яму…
Да, вот для Панти положение его могло оказаться просто опасным. На дне ямы была холоднючая вода, а под ней вязкое дно, которое сразу стало помаленьку засасывать его ноги. Стоило Панте вытащить левую ногу, как правая погружалась ещё глубже, и он понял, что ему необходимо ухватиться руками за корень над головой и не двигаться. Но всё это он проделал машинально, а думал только о Голгофе. Всё его существо было переполнено жалостью к ней и, прямо скажу, дикой ненавистью к дылдам. Он даже поскулил в бессилии что-либо предпринять…
Дружинник Алёша Фролов, из-за своей сильной фигуры и невысокого роста прозванный Богатырёнком, уже побывал и не в таких переделках. Посему он велел Панте не волноваться, быстро разыскал стволик березки, подал конец его Панте, поднатужился и помог бедняге вылезти на твёрдую почву.
– Сумку, сумку они у неё отобрали, – бормотал Пантя, – я за водой ушёл, а она… а она… а я…
– Ладно, ладно, – оборвал его дружинник. Алёша Фролов, – я спешу. Вот спички, на полянке костерок осторожненько организуйте, подсушись. Я скоро вернусь.
Через некоторое время у костра Пантя второй раз за день сушил одежду и ботинки. Девочки сидели обнявшись. Голгофа всё ещё изредка всхлипывала, но уже без слёз, рассказывала о случившемся, о том, как всё прекрасно началось и как ужасно закончилось.
Отвлекая её от переживаний, эта милая Людмила тоже рассказала о своих приключениях, даже изобразила потрясение дружинника Алеши Фролова, когда она высунулась из-под брезента в коляске на полном ходу и мотоцикл едва не оказался в кювете. Сначала дружинник Алёша Фролов хотел не только высадить её, но даже грозил каким-то наказанием, но этой милой Людмиле удалось поехать с ним дальше.
А Пантя сидел мрачный, злой и в то же время растерявшийся и очень. Видимо, впервые в жизни он на себе ощутил, что такое хулиганство, что такое, когда сильный обижает слабого. И конечно же, переживал он не за себя…
– Я того, с гитарой, здорово укусила и волосы ему чуть не выдрала! – похвасталась Голгофа искренне. – Правда, всё я делала со страха… Я даже не за себя потом боялась, а за Пантю… когда они его к яме потащили… и бросили…
– Мне-то что… я-то что… – радостно пробормотал Пантя. – Я-то как-нибудь… а вот ты… вот тебя они… сумку жалко… там пряники, хлеб, консервы…
– Главное, что поход сорвался. – Голгофа вздохнула несколько раз подряд. – Собирались у костра под звёздами посидеть…
– У костра под звёздами мы с тобой обязательно посидим… – мечтательно проговорила эта милая Людмила. – Полюбуемся ими… Звёзд будет много-много, и все они будут яркие-яркие… Но сегодня поход никак не может состояться, – уже будничным тоном продолжала она. – Милиция и дружинники будут хулиганов в порядок приводить как раз на Диком озере. А вот завтра…
– А папа?
– С папой, конечно, вопрос сложнее. Да и мама твоя завтра, кажется, приезжает.
– Значит, они меня заберут! – Голгофа собралась было зарыдать или просто расплакаться, но эта милая Людмила сказала уверенно:
– А может, и не заберут! Ты ведь не знаешь, что с машиной произошло. Кто-то изрезал все четыре колеса, да так старательно, что починить вроде бы даже и невозможно или невероятно трудно. И папа будет искать преступника до тех пор, пока не найдёт. Кроме того, пора тебе поговорить с родителями серьёзно. Убедить их, что ты нормальный человек и тебе необходим нормальный образ жизни.
Голгофа удивленно спросила:
– Но кто же мог и кому надо было так искалечить машину?
Пантя спокойно ответил:
– Мне надо было. Я колёса изрезал.
Девочки настолько ужаснулись, что слова вымолвить не могли, а Пантя добавил вызывающе и мрачно:
– Если он её в поход не пустит, я ему всю машину угроблю… А дылдам я руки и ноги выдерну!
Раздалось тревожное стрекотание мотоцикла. Он остановился у обочины дороги, и дружинник Алёша Фролов крикнул:
– Ждите меня здесь! Там такое творится!

ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА.
Потрясающие новости

Мы расстались с нашей троицей в тот самый момент, когда Пантя сообщил девочкам, что именно он изуродовал автомашину отца и врача П.И. Ратова, и девочки от вполне понятного ужаса ещё не вымолвили ни слова. А тут примчался на мотоцикле дружинник Алёша Фролов и предупредил, что на берегу Дикого озера происходит что-то нехорошее, и велел им ждать его.
– А… а… зачем? – еле-еле-еле-еле выговорила эта милая Людмила. – Зачем ты изрезал колёса?! Я никак не могла поверить, что ты способен на такое.
– Способен! Способен! Способен! – пропищал Пантя зло и вызывающе. – Я же хулиган! Меня же люди боятся! Я же не человек! Я же…
– Не устраивай, пожалуйста, истерик, – спокойно остановила его Голгофа. – Толком объясни, для чего тебе потребовалось…
– Да чтоб поход был! Чтоб твой отец тебе не мешал! Чтоб тебе хорошо было!
– Прямо-таки благородный рыцарь, – насмешливо сказала эта милая Людмила. – Похода, правда, не получилось, зато самое настоящее преступление состоялось. И ты был, конечно, уверен, что делал очень доброе дело. Героем себя наверняка чувствовал.
– Был поход! Был поход! Был поход! – радостно, хотя и нервно выпискивал Пантя. – У мене… у меня с ней поход был! Хорошо было! Теперь пусть меня в милицию забирают! Не боюсь! Был поход!
Эта милая Людмила горько вздохнула, с упреком произнесла:
– В милицию заберут не тебя, а твоего отца. Где он столько денег возьмет? И что он с тобой сделает?
– Но ведь пока никто не знает… – начала Голгофа, но Пантя вскочил, начал торопливо одеваться, бормоча:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43