– А я в музей хочу! В музей я хочу! Хочу я в музей! – сверх всякой меры горячился Герка. – Ты обещал, ты и сделаешь!
С болью в сердце поняв, что единственный внук принял шутку всерьёз, дед Игнатий Савельевич горестно сказал:
– Насмешишь ты меня до того, что в боку у меня заколет. Или дышать плохо буду. Или сердце задергается.
Он и впрямь начал громко и трудно дышать, еле-еле успокоился, но долго ещё растирал левый бок рукой. Тогда уже Герка немного пожалел деда и предложил:
– Думай себе обо мне на здоровье, сколько только хочешь. Но хорошо бы, если б ты всё до первого сентября устроил. Чтоб мне точно знать: музей или школа?
И в ответ раздалось:
– Сегодня мною будет принято окончательное решение.
– Ох, давно бы так! – радостно воскликнул Герка. – Давай-ка разогрей чайку, дед, да колбасы с хлебом нарежь! Я из-за твоих разговоров есть захотел прямо как мамонт!
«Мамонты-то колбасы не ели, – грустно подумал дед Игнатий Савельевич. – А тебя вполне можно музею предложить. Мечтал я из тебя рабочего человека вырастить, но как из тебя рабочий человек получится, если дед у тебя в няньках, а ты ни разика в жизни бутерброда себе сделать не попытался?»
Странно и утверждать, уважаемые читатели, такое, что беспредельная любовь деда к внуку превратилась в самую настоящую беду, и выяснился этот прискорбный факт не столь уж давно. До самого последнего времени дед Игнатий Савельевич не видел особой опасности в отношении внука к жизни и учебе. Ну, валялся он в постели сколько угодно, практически до того, пока все бока не отлежит, пока они, бока-то, не заболят… Ну, есть попросит, дед приготовит, подаст… Ну, ничем по дому не помогает, дед и сам всё с удовольствием сделает…
А в школе… Это вы, уважаемые читатели, и без меня представляете. Вот учится человек хорошо, можно даже сказать, сверхотлично учится, и вдруг совершенно случайно поймает троечку. Тут все его в один голос и стыдят во весь голос: «Как не стыдно?! Не стыдно как?!»
Но если наш Герочка тоже совершенно случайно вместо довольно привычной двоечки ту же троечку схватит, то от радости и гордости чуть ли не весь класс в один голос хвалит его, да так хвалит, будто он знаменитый хоккеист, который забросил канадцам решающую шайбу: «Мо-ло-дец! Мо-ло-дец! Мо-ло-дец!»
За плохую учебу и откровенно наплевательское отношение к ней его несколько раз поругают, потом два или три раза пожалеют, четыре раза простят, всё время ему помогают… Затем всё начинается снова: несколько раз его поругают и т. д. и т. д. Когда же ругать, жалеть, прощать, помогать всем надоест, Герку крепко пристыдят, потом опять поругают, опять пожалеют – и так без конца. Вот и тянулся он подобным нехитрым, но и нечестным образом из четверти в четверть, из класса в класс.
Привык!
Все привыкли.
Первым решил отвыкнуть от вреднейшей привычки потакать избалованному лодырю дед Игнатий Савельевич. Он не давал внуку покоя, напоминая ему о тунеядничестве, но и к этому внук быстренько привык.
Тогда и была придумана затея с кандидатом в экспонаты. Сначала эти разговоры Герка воспринимал довольно равнодушно, но с каждым последующим разговором возможность стать музейным экспонатом нравилась внуку всё больше и больше и постепенно превратилась чуть ли не в заветную мечту.
Другие вот космонавтами мечтают быть, геологами, или хоккеистами, или хотя бы марки собирают, книгу за книгой прочитывают, на лыжах бегают, на коньках катаются, а этот, видите ли, возмечтал, чтобы на него в музее, как на скелет мамонта, глазели!
Только бы ничего путного не делать, никому не подчиняться, никого не слушаться!
Вы, конечно, спросите, уважаемые читатели, а откуда же он такой взялся, как он дошёл до жизни такой и почему не мог понять, что считаться самым избалованным внуком не только на всем нашем земном шаре, но даже и в нашем посёлке – стыдобушка?
Чтобы мне подробно и убедительно объяснить это, если вы сами не догадаетесь, надо было бы написать книгу потолще той, которую вы сейчас в руках держите.
В общих чертах, как говорится, дело обстояло следующим образом. Родители Герки, люди хорошие и трудолюбивые, работали в леспромхозе, который находился далековато от посёлка, и домой они приезжали только на выходные дни и праздники. Вот и получилось так, что основную часть времени внук, с дедом проводили вдвоём.
А два года назад Геркины родители уехали работать в далекий северный город, и дед Игнатий Савельевич оказался единственным воспитателем единственного внука.
И постепенно, незаметно, как бы вполне естественно жизнь складывалась так, что дед целыми днями с удовольствием занимался разными делами, внук же с удовольствием ничего целыми днями не делал, томительно ожидая, когда можно будет попросить деда включить телевизор.
Единственный воспитатель поварчивал.
Внук не обращал на это внимания.
Сердился единственный воспитатель.
Не обращал внук на это внимания.
И часто дед не обращал внимания, что внук не обращает внимания на его замечания и просьбы.
Так вот и жили, пока у деда Игнатия Савельевича терпение, как говорится, не лопнуло. И он решил заняться уже не воспитанием, а перевоспитанием единственного внука.
Очень уж любил дед внука и всё уж очень надеялся, что когда-нибудь, вернее, в ближайшее время, Герка сам образумится, сам захочет нормальным человеком стать.
Увы…
И не от хорошей жизни придумал дед Игнатий Савельевич затею с отправкой внука в музей, чтобы Герка наглядно убедился в своей наиполнейшей несознательности. Быть в музее живым отрицательным экс-по-на-том! Ужас-то какой!
А внук обрадовался такой возможности… И вместо того чтобы напугать Герку, дед Игнатий Савельевич сам испугался предостаточно, но решил довести дело до конца. Можно попробовать внука и в музее показать: пусть ученые люди свои умные головы поломают над тем, почему от мамонтов только скелеты остались, а избалованных тунеядников с каждым годом всё больше и больше?
– Значит, договорились, – унылым голосом, три раза предварительно крякнув и четыре раза возмущённо покряхтев, сказал дед Игнатий Савельевич. – Денька через три-четыре-шесть я в областной центр поеду насчет твоего места в музее. Всё там разузнаю и в случае чего – в Москву махну!
Герка запрыгал от радости: ведь впервые разговор закончился деловым, конкретным решением, но вдруг услышал:
– Тренировки начнём сегодня же.
– Чего? Чего? – поразился Герка.
– Тре-ни-ров-ки, – совершенно строгим, а точнее, грозным, а ещё точнее, официальным тоном ответил дед Игнатий Савельевич. – Специальную загородку сделаем, примерно такую, какая может в музее оказаться. Вот денька три-четыре-шесть в ней и поживёшь. Поглядим, что из этого получится.
– Замечательно, дед, всё получится!
Что ж, почитаем – увидим…

ВТОРАЯ ГЛАВА.
Будущая женщина

Дед Игнатий Савельевич после долгого отсутствия, во время которого Герка извелся от нетерпеливого ожидания, вбил на улице перед домом в землю четыре длинных кола, натянул между ними верёвку, придирчиво оглядел нехитрое сооружение и удовлетворённо сказал:
– Примерно так. Устраивайся, дорогой внучек. Прикидывай. Примеривайся. Если ничего путного из тренировок не получится, если не выдержишь ты, тренировки возобновим после короткого перерыва. В музей ты должен прибыть подготовленным к демонстрации посетителям в течение дня.
– А чего устраиваться? – искренне удивился Герка. – А чего прикидывать? А чего примерять? Да и вообще ни к чему эти тренировки. Я готов! – Он пролез под веревкой, растянулся на травке. – Красота! Полный порядок! Любуйтесь экспонатом!
– Кандидатом в экс-по-на-ты, – строго поправил дед Игнатий Савельевич и, подумав, ещё более строго предложил: – Нет, нет, ты сядь. Вспомнил я, что пол в музее цементный. На нём лежать нельзя. Воспаление лёгких, по-научному, пневмонию, получить можно.
– Раскладушку привезешь!
– Привезти-то привезу, конечное дело. Но ведь ещё неизвестно, разрешается ли экс-по-на-там на раскладушке демонстрироваться. Вдруг у них условия демонстрации наравне со скелетом мамонта? А тот стоит, даже не присядет. Но тебе скорее всего предложат то сидеть, то стоять. Вот так и тренируйся.
Герка отнёсся к дедову заданию абсолютно серьёзно: действительно, если хочешь быть экспонатом, терпи всё, как скелет мамонта.
– Дед, а дед! – вдруг всполошился Герка. – Почему ты специальную загородку на улице поставил, а не во дворе?!
Отойдя на несколько шагов, дед Игнатий Савельевич предельно внимательно оглядел загородку и внука, обошёл их вокруг, ответил:
– Создадим обстановку вроде музейной. Во дворе кто тебя увидит? Кому там тебя демонстрировать? А тут – люди ходят. Как бы посетители музея. А я, если понадобится, вместо экскурсовода буду.
И он ушёл, казалось бы, удовлетворённый сверх всякой меры. На самом же деле он сверх всякой меры расстроился. Он ведь не переставал надеяться, что единственный внук, увидев специальную загородку на улице, если тут же и не поумнеет, то хотя бы сообразит, что над ним, вернее, над его ленью и избалованностью, потешаются. Увы, увы и ещё сто раз увы, единственный внук не собирался расставаться с желанием – быть в музее экспонатом наравне со скелетом мамонта.
«А кто придумал это? – в подлинном гневе спрашивал себя дед Игнатий Савельевич. И самому себе отвечал: – Да ты, вос-пи-та-тель! Ты парня запутал! Теперь вот и распутывай! А не распутаешь если, сам в музее экспонатом будешь! Дескать, самый глупый дед на всем нашем земном шаре! А рядом вот – результат его воспитательной работы – самый ленивый и самый избалованный внук на всем нашем земном шаре! Любуйтесь! Стыдитесь за них!»
Герка же сидел на травке за специальной загородкой, приятно ему было, конечно, очень, но в душе копошилась неясная тревога. Странно ведь получается! Вот сейчас на улице никого нет. Но рано или поздно подойдёт кто-нибудь и увидит необычную, а потому и непонятную картину: сидит среди кольев, соединенных веревкой, человек! Чего это он? А? Каждому объяснять, что он – кандидат в экспонаты, что загородка эта специальная? Язык устанет – раз. Да вряд ли кто всё и поймет – два. Толпа ведь соберётся! В музее – другое дело. Там будет табличка висеть, а умные ученые люди – экскурсоводы – будут про него, Герку, лекции читать… Дед, конечно, что-то очень уж здорово преувеличивает, но проверить надо! Ведь подумать только: быть в музее экс-по-на-том! Де-мон-стри-ро-вать-ся! А не уроки учить!
Но почти с каждой минутой неясная тревога в душе у Герки становилась всё сильнее. Предположим, мальчишкам, а тем более девчонкам он ничего толком объяснять не станет. Дескать, не вашего ума дело. Детки, в школу собирайтесь, а меня в музее тысячи посетителей ждут!
А вот как объяснить взрослым… И тут Герка вдруг впервые, мгновенно, неожиданно, хотя и ненадолго, усомнился в серьёзности дедовой затеи… Но то, что дед решил наказать его, Герке и в голову не пришло. Сначала он собрался упросить перенести всё-таки загородку во двор, но тут же, вспомнив рассуждения деда, согласился с ним. Отбросив прочь все подозрения, он остановился на следующем выводе: если дед поставил специальную загородку на улице и сам собирался в случае необходимости быть экскурсоводом, значит, так именно и надо. Терпи, кандидат, экспонатом будешь!
Герка приготовился вытерпеть всех и всё. Но случилось то, чего он не только не ожидал, но даже и предполагать не мог.
Из калитки соседнего дома на улицу вышла незнакомая девочка. Герка девчонок вообще презирал, хотя бы потому, что его дразнили Девчонкой без бантиков, а таких, как вот эта, особенно презирал – всей душой. Сами подумайте: ходят в брюках, а у этой ещё и широкий ремень с блестящей пряжкой, о каком Герка и мечтать не собирался. Была на девочке клетчатая рубашка с закатанными рукавами и красные кеды. Короткие, в мелких кудряшках чёрные волосы делали её совсем похожей на мальчишку, но вот большие чёрные глаза с живым и пристальным взглядом почему-то показались Герке особенно девчоночными. «Глаза большие, – подумал он, – а ростом больно уж маленькая, вроде бы не первоклашка, а…»
Она стояла рядом со специальной загородкой, внимательно разглядывала Герку, потом сказала:
– Здравствуй, мальчик… Ты почему не отвечаешь?.. Неужели ты глухонемой?.. Или просто невежливый?
– Никакой я не глухонемой! – сразу же рассердился Герка, словно тут же догадался, сколько переживаний принесёт ему знакомство с этой маленькой девочкой. – Если человек не хочет с тобой разговаривать, то это не значит, что он глухонемой или невежливый!
Девочка присела на корточки, долго, внимательно и сочувственно разглядывала Герку большими чёрными глазами и спросила обеспокоенным голосом:
– А почему ты такой нервный, мальчик?
Герку прямо-таки чуть не подбросило в воздух от неожиданно сильной злости, и он, еле-еле сдержавшись, процедил сквозь зубы:
– Откуда ты взяла, что я какой-то там нервный?
– Я догадываюсь, – объяснила девочка, продолжая внимательно и сочувственно разглядывать его. – Ты успокойся, ну совершенно успокойся и скажи мне, пожалуйста, для чего вокруг тебя колья и верёвка? С какой целью ты сидишь здесь?
– Топай, топай, топай отсюда, – буркнул Герка, повернувшись к ней спиной.
– Мне, мальчик, некуда топать. Я совсем недавно приехала в ваш посёлок погостить у тётечки. Я ещё никого здесь не знаю. А мне необходимо познакомиться с плохими мальчишками. Здесь у вас есть такие?.. Опять замолчал да ещё и отвернулся. Видимо, ты просто очень невежливый. Но это не беда. Я помогу тебе избавиться от этого недостатка. Давай знакомиться. Меня зовут милая Людмила.
– Чего? Чего? – Герка невольно повернулся к ней и принудил себя похохотать немного. – Почему вдруг – милая?
– Потому что я симпатичная, – серьёзно объяснила девочка, присаживаясь на травку. – Ты всё поймёшь, когда узнаешь обо мне самое главное. Очень многие меня так и зовут: милая Людмила. А как тебя зовут?
Герка хмыкнул и ответил:
– Очень многие зовут меня Геркой.
– Герка! Звучит словно кличка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43