https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/
Сегодня он читал левую «Л'этрансижан», завтра правую «Ляпатри», на следующий день газету центра «Фигаро». Но теперь он не мог оставаться равнодушным. Какую бы газету он ни брал, критика его работы была ядовитой, а то и просто бранной. С отвращением он читал: «Общество заказало памятник Бальзаку, а получило мыльный пузырь». «Карикатура на великого писателя». «Как мы и ожидали, это уродство». «Памятник Бальзаку – скандальное явление, он не обладает моральной ценностью». «Принимая во внимание весь вложенный труд, можно прямо сказать: гора родила мышь». «Бальзак»-это гротеск, бесстыдство. Почему его нужно было так облачить? Просто нелепость! Абсурд! Поистине снежная баба!» Больше всего Огюста взбесили следующие строки: «Бедняга! Зачем ему нужно было напоминать нам этой вульгарной работой о своих прежних неудачах: „Клоде Лоррене“, „Вратах ада“, памятнике Виктору Гюго?»
Огюст не мог спать. Не мог работать. Друзья уверяли, что победа будет за ним, они пришли ему на помощь, выступали со статьями, некоторые печатались в тех газетах, что нападали на Огюста особенно яростно; они хвалили «величие головы Бальзака», «мастерство моделировки», «великолепные ниспадающие складки рясы». Это его немного успокоило, но работать он не мог.
В своем интервью Роден сказал:
– Я не ожидал, что мой «Бальзак» найдет отклик в душе каждого, но у самого Бальзака статуя не вызвала бы возмущения.
Его поносили теперь даже на улицах Парижа, и уличные торговцы процветали, продавая карикатуры на статую: маленькие мешочки с мукой, игрушечных тюленей, стоящих на хвостах, и игрушечных снежных баб с издевательским названием: «Бальзак работы Родена» Ожесточенная полемика, которую вызвал «Бальзак», побудила Родена выступить в прессе со следующим заявлением: «Я больше не сражаюсь за свою скульптуру. Уже давно она умеет сама себя защищать. Утверждение, что я небрежно выполнил своего Бальзака из-за озорства, – оскорбление, которое прежде заставило бы меня вскочить от негодования. Сегодня я оставляю дела идти своим чередом, и я работаю… Если истина должна умереть – последующие поколения разломают на куски моего Бальзака. Если истина не подлежит гибели – я вам предсказываю, что моя статуя совершит свой путь…
…Это произведение, над которым издевались, которое постарались осмеять, так как не могли его разрушить, оно – результат всей моей жизни, основной стержень моей эстетики. С момента, когда я его задумал, я стал иным человеком. Моя эволюция была решительной: я вновь связал между забытыми великими традициями и современностью узы, становящиеся с каждым днем все более тесными.
Против Бальзака – доктора эстетических норм – громадное большинство публики и большая часть прессы. Что до того! Силой или убеждением он найдет свою дорогу к умам. Молодые скульпторы приходят сюда, в мастерскую, посмотреть на него; они думают о нем, идя по тропинкам, куда их зовет их идеал.
Есть даже простые люди из народа, которые его поняли, рабочие из числа тех, кто одиноко в толпе продолжает старую ремесленную традицию, когда каждый создавал свою работу согласно собственной совести, не изучая искусство в официальных катехизисах. Что касается публики, ее нечего осуждать. Вина падает на ее воспитателей. Смысл красоты и чувство разума утрачены. У нас нет больше ни места, ни уважения для людей, которые в полном одиночестве овеществляют в пластике свою душу. И затем громадное большинство не интересуется больше искусством, смотрит на искусство только глазами нескольких присяжных арбитров. Я, знающий, что жизнь коротка и задача громадна, я оставляю вещи идти своим чередом и продолжаю свою работу, стоя выше полемики».
.
Тем временем Общество провело ряд заседаний, на которых шли споры и кипели страсти. Драка была ожесточенной, но победу одержал Пизне, на стороне которого было большинство. Общество проголосовало одиннадцатью голосами против четырех и вынесло решение отвергнуть «Бальзака». Гордые своей беспристрастностью, они передали свою резолюцию Родену и прессе одновременно:
«Члены комитета Общества литераторов выражают сожаление по поводу незаконченной работы, выставленной мосье Роденом в Салоне; они не могут считать эту работу памятником Бальзаку».
Несмотря на все издевательства, Огюст не ожидал ничего подобного. В резолюции, однако, не говорилось, что памятник отвергнут окончательно.
Он посоветовался с Шоле, и тот сказал:
– Решение окончательное, мэтр, какова бы ни была, формулировка. Они считают статую незаконченной, а то, что вы поместили ее на низкий пьедестал вместо высокого, признано нарушением договора.
– Незаконченной? – Огюст был не в силах продолжать.
– Они требуют возврата десяти тысяч франков. Огюст обрел дар речи:
– Значит, они знают, чего требуют.
– Им не нужен ваш «Бальзак». Вы собираетесь продолжать борьбу? – Шоле понравилась эта идея; он еще одолеет Пизне. – Если дойдет до суда, дело получит громкую огласку.
– Как дело Альфреда Дрейфуса?
– У вас будет так же много сторонников. Многие из его сторонников поддержат и вас.
– Не знаю. – Он не жаждал венца мученика; он жаждал только покоя.
– Вы не должны сдаваться.
– Пожалуй, вы правы. – Огюст в нерешительности смотрел на Шоле.
Шоле положил конец колебаниям Огюста, объявив:
– Мы победим. И докажем обывателям, что они не имеют права держать под контролем французское искусство.
Однако Огюсту был нанесен еще один удар; через несколько дней парижский муниципалитет, которому принадлежал решающий голос, объявил, что «Бальзак» – это «уродство», и запретил вообще ставить памятник в Париже, тем более на площади Пале-Рояль.
Огюст услышал эту новость, работая в своей главной мастерской; каждый день сюда приходило все больше людей, чтобы сказать ему, что он должен бороться за «Бальзака». В упрямом молчании он выслушал Шоле, который сообщил решение муниципалитета. Он слишком устал, измучен овладевшим им пугающим бессилием. Если бы придумать средство избавиться от этой изматывающей борьбы! Он хотел одного – работать, а работать не давали.
Шоле говорил о «невероятном оскорблении, нанесенном французскому искусству», когда вошел Кар-рьер с последними новостями. Каррьер сказал:
– Мы составили заявление о несогласии с действиями Общества.
Огюст оборвал его.
– Я не хочу отдавать «Бальзака» Обществу.
– Господи! – воскликнул Шоле; он был поражен, но Каррьер кивнул головой и сказал:
– Мы тоже, Огюст, но мы хотим, чтобы Общество знало, что высказывает только свою точку зрения и ничью больше.
– Эжен, я не в силах больше вести эту борьбу.
– Мы будем ее продолжать. Ты только послушай, кто подписал заявление, осуждающее позицию Общества. – Каррьер с несвойственной ему гордостью прочел: «Золя, Моне, Венсан Д'Энди, Анри Бек, Майоль, Анатоль Франс, Клод Дебюсси, Пьер Луи, Антуан Бурдель, Дюбуа, Тулуз-Лотрек, Мирбо, Жеффруа, Альбер Бенар, Жорж Клемансо, Люсьен Гитри, Ка-тул Мендес, Андре Вертело, Лунье-Пое, Констап Менье, Поль Фор» Бек, Анри (1837–1899) – французский драматург.
Жеффруа, Гюстав (1855–1926)-французский писатель, художественный критик и историк искусств.
Гитри, Люсьен (1860–1925) – французский актер.
Мендес, Катул (1841–1909) – французский поэт, представитель «парнасской школы».
Вертело, Андре(?), может быть, Марселей (1827–1907) – французский химик и политический деятель.
Фор, Поль(?), может быть, Жан-Батист – певец или Эли Фор, историк искусств.
.
Огюст был глубоко тронут, но он только спросил:
– Давно это началось?
– Как только Общество отвергло «Бальзака». И мы предпринимаем дальнейшие шаги.
– Какие?
– Расскажем, когда все будет подготовлено, – сказал Каррьер. – Идем, Шоле, Огюсту надо работать. – И, взяв Шоле под руку, вывел его из мастерской.
Через неделю снова пришел Каррьер и сообщил, что заявление, осуждающее действия Общества, было встречено одобрением, и образован комитет для сбора тридцати тысяч франков на приобретение «Бальзака» и установки его в каком-либо парижском сквере или саду. Когда Огюст выразил сомнение в успехе, Каррьер сказал:
– Мы провели подписку, половина суммы уже собрана. Малларме возглавляет комитет. Мы даже получили деньги от Поля Руа, члена Общества, от Турке, который вел с тобой переговоры по поводу «Врат ада», и от Сислея. Сислей сейчас очень болен, живет в нищете, но дал пять франков. И так все. Даже мадам Карпо подарила нам подлинник Карпо. Деньги, вырученные за него, пойдут в фонд подписки.
Огюста особенно тронули пожертвования Сислея и вдовы Карпо. Он никогда не знал близко Сислея, жизнь Сислея была тяжелой борьбой за существование, а Карпо был одним из его кумиров.
Поэтому когда через месяц многие из тех, кто его защищал, вдруг обвинили его в предательстве, Огюст очень удивился. Клемансо, один из самых рьяных его защитников, попросил Огюста подписать петицию, которая требовала пересмотра дела Дрейфуса. Огюст отказался. Он воскликнул:
– Разве я могу ввязываться в новую борьбу? Мои силы и так истощены борьбой за «Бальзака»! – И обиженный Клемансо, не сказав больше ни слова, покинул мастерскую.
И вместо того чтобы быть в стороне от этой борьбы, Огюст оказался вовлеченным в нее тем сильнее, что большинство его сторонников были также сторонниками Альфреда Дрейфуса. Камилла одобрила его, Дега поздравил с разумным решением, но многие сняли свои имена с подписного листа в пользу Родена. Клемансо попросил вычеркнуть его имя из списка; то же сделал Золя, забрав свой взнос в тысячу франков; другие последовали его примеру; многие дрейфусары, которые раньше защищали Огюста, теперь заявили, что ошиблись в нем, что Роден оказался «трусом и глупцом», а Пизне, рьяный антидрейфусар, публично заявил, что Роден пытался его уговорить изменить свое решение по поводу «Бальзака», но ни он, ни Общество не пошли на уступки.
«Человек может считать, что ему повезло, – думал Огюст, – если дело ограничивается одной ненавистью». На него же со всех сторон сыпалось столько обвинений, что он не знал, как на них отвечать. Возможно, он был неправ в отношении Дрейфуса, но презирать его за это жестоко и несправедливо.
Лишь один друг остался ему верен. Каррьер, который был убежденным дрейфусаром и социалистом. Он пришел в главную мастерскую Родена с новыми планами относительно «Бальзака». Каррьер не упрекал Огюста, не заводил разговора об отказе подписать петицию в защиту Дрейфуса, а просто сказал:
– Мы должны атаковать их с другой стороны.
– Спасибо, что ты понял меня, – сказал Огюст. – Я человек далекий от политики. Как же меня могут обвинять в антисемитизме, в приверженности роялистам?
– Все позабудется, – сказал Каррьер. – Наше дело – спасти «Бальзака»!
Волнение не давало Огюсту говорить. Каррьер терпеливо ждал, и Огюст наконец воскликнул:
– Да, это была ошибка! Я должен был защищать Дрейфуса, но от меня ждали слишком многого, слишком многого. Эжен, я всего лишь слабый человек и плохо соображал от усталости.
Каррьер сказал:
– Порой мне кажется, что дело Дрейфуса скоро всех сведет с ума. Оно так потрясло всю страну, что, я думаю, Франция уже никогда не будет прежней. Но сейчас перед нами другая задача, – сказал он более веселым тоном. – В нашем фонде уже пятнадцать тысяч. Осталось собрать немного.
– Нет, – твердо заявил Огюст. – Я не хочу, чтобы подписка продолжалась.
– Это необходимо. Вместо каждого забравшего деньги обратно я добуду двух новых подписчиков.
– Даже если они будут против Дрейфуса?
– Не важно. С тобой поступили несправедливо, и нужно это исправить. – Каррьер быстро, уверенно продолжал: – Мы должны доказать, что есть еще людb, способные бороться за настоящее искусство, и доказать делом, а не пустой болтовней.
– Послушай, Эжен. – Вид у Огюста был взволнованный, Каррьер умолк. – Мосье Пеллерин, богатый промышленник, коллекционирующий произведения искусства, предложил мне за «Бальзака» двадцать тысяч.
– Ты заслуживаешь большего.
– А группа лондонских художников во главе с Хэнли хочет, чтобы я выставил «Бальзака» в их Салоне.
– Прекрасно. Ты уже отомщен.
– А Общество художников и скульпторов Бельгии хочет купить «Бальзака» и установить его на площади в Брюсселе.
– Неужели ты позволишь вывезти скульптуру из страны? Это будет позором.
– Нет.
– Прекрасно. Вот увидишь, у нас будет много новых сторонников. Моне снова подтвердил свое высокое мнение о «Бальзаке» и обо всех твоих работах. Он сам тебе напишет и разрешил мне ссылаться на него. Моне повлияет на многих колеблющихся.
– Моне как будто один из самых рьяных защитников Дрейфуса?
– Какое это имеет значение?
– Кое-кто из тех, кто хочет купить «Бальзака», настроен против Дрейфуса. Да и некоторые из новых подписчиков тоже.
– Ты очень упрям. Тебя не радует поддержка Моне?
– Я ему очень признателен.
– И другие по-прежнему за тебя: Пьер Луи, Тулуз-Лотрек, Лунье-Пое, Констан Менье, Дюбуа, Майоль, Жеффруа, Мирбо, Бурдель, Малларме…
Огюст прервал его:
– Приятно знать, что есть люди, не меняющие своего мнения.
– Найдутся и еще.
– Не сомневаюсь. Но, как я уже сказал, подписку надо прекратить.
– Ты ведь только что сказал, что не собираешься продавать «Бальзака».
– Не собираюсь. Оставлю себе. Каррьер онемел.
– Мой адвокат говорит, что можно принудить Общество выполнить условия договора, но на это уйдет время. Мне надо работать. Я и так уже потерял слишком много времени.
– Я все же думаю, ты можешь выиграть это дело.
– Разве правительство Франции или власти Парижа сказали хотя бы слово в защиту «Бальзака»?
– Нет. Но если мы будем стоять на своем, мы победим муниципалитет.
– И снова потеряем время? – Огюст исполнился еще большей решимости. – Нет, невозможно!
– Ты можешь принять какое-нибудь из предложений продать статую во Франции.
– Чтобы политические страсти разгорелись еще больше? Тоже невозможно!
– А как же с деньгами?
– Я возвращаю деньги. Десять тысяч франков и триста двадцать франков процентов.
Каррьер совсем сник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Огюст не мог спать. Не мог работать. Друзья уверяли, что победа будет за ним, они пришли ему на помощь, выступали со статьями, некоторые печатались в тех газетах, что нападали на Огюста особенно яростно; они хвалили «величие головы Бальзака», «мастерство моделировки», «великолепные ниспадающие складки рясы». Это его немного успокоило, но работать он не мог.
В своем интервью Роден сказал:
– Я не ожидал, что мой «Бальзак» найдет отклик в душе каждого, но у самого Бальзака статуя не вызвала бы возмущения.
Его поносили теперь даже на улицах Парижа, и уличные торговцы процветали, продавая карикатуры на статую: маленькие мешочки с мукой, игрушечных тюленей, стоящих на хвостах, и игрушечных снежных баб с издевательским названием: «Бальзак работы Родена» Ожесточенная полемика, которую вызвал «Бальзак», побудила Родена выступить в прессе со следующим заявлением: «Я больше не сражаюсь за свою скульптуру. Уже давно она умеет сама себя защищать. Утверждение, что я небрежно выполнил своего Бальзака из-за озорства, – оскорбление, которое прежде заставило бы меня вскочить от негодования. Сегодня я оставляю дела идти своим чередом, и я работаю… Если истина должна умереть – последующие поколения разломают на куски моего Бальзака. Если истина не подлежит гибели – я вам предсказываю, что моя статуя совершит свой путь…
…Это произведение, над которым издевались, которое постарались осмеять, так как не могли его разрушить, оно – результат всей моей жизни, основной стержень моей эстетики. С момента, когда я его задумал, я стал иным человеком. Моя эволюция была решительной: я вновь связал между забытыми великими традициями и современностью узы, становящиеся с каждым днем все более тесными.
Против Бальзака – доктора эстетических норм – громадное большинство публики и большая часть прессы. Что до того! Силой или убеждением он найдет свою дорогу к умам. Молодые скульпторы приходят сюда, в мастерскую, посмотреть на него; они думают о нем, идя по тропинкам, куда их зовет их идеал.
Есть даже простые люди из народа, которые его поняли, рабочие из числа тех, кто одиноко в толпе продолжает старую ремесленную традицию, когда каждый создавал свою работу согласно собственной совести, не изучая искусство в официальных катехизисах. Что касается публики, ее нечего осуждать. Вина падает на ее воспитателей. Смысл красоты и чувство разума утрачены. У нас нет больше ни места, ни уважения для людей, которые в полном одиночестве овеществляют в пластике свою душу. И затем громадное большинство не интересуется больше искусством, смотрит на искусство только глазами нескольких присяжных арбитров. Я, знающий, что жизнь коротка и задача громадна, я оставляю вещи идти своим чередом и продолжаю свою работу, стоя выше полемики».
.
Тем временем Общество провело ряд заседаний, на которых шли споры и кипели страсти. Драка была ожесточенной, но победу одержал Пизне, на стороне которого было большинство. Общество проголосовало одиннадцатью голосами против четырех и вынесло решение отвергнуть «Бальзака». Гордые своей беспристрастностью, они передали свою резолюцию Родену и прессе одновременно:
«Члены комитета Общества литераторов выражают сожаление по поводу незаконченной работы, выставленной мосье Роденом в Салоне; они не могут считать эту работу памятником Бальзаку».
Несмотря на все издевательства, Огюст не ожидал ничего подобного. В резолюции, однако, не говорилось, что памятник отвергнут окончательно.
Он посоветовался с Шоле, и тот сказал:
– Решение окончательное, мэтр, какова бы ни была, формулировка. Они считают статую незаконченной, а то, что вы поместили ее на низкий пьедестал вместо высокого, признано нарушением договора.
– Незаконченной? – Огюст был не в силах продолжать.
– Они требуют возврата десяти тысяч франков. Огюст обрел дар речи:
– Значит, они знают, чего требуют.
– Им не нужен ваш «Бальзак». Вы собираетесь продолжать борьбу? – Шоле понравилась эта идея; он еще одолеет Пизне. – Если дойдет до суда, дело получит громкую огласку.
– Как дело Альфреда Дрейфуса?
– У вас будет так же много сторонников. Многие из его сторонников поддержат и вас.
– Не знаю. – Он не жаждал венца мученика; он жаждал только покоя.
– Вы не должны сдаваться.
– Пожалуй, вы правы. – Огюст в нерешительности смотрел на Шоле.
Шоле положил конец колебаниям Огюста, объявив:
– Мы победим. И докажем обывателям, что они не имеют права держать под контролем французское искусство.
Однако Огюсту был нанесен еще один удар; через несколько дней парижский муниципалитет, которому принадлежал решающий голос, объявил, что «Бальзак» – это «уродство», и запретил вообще ставить памятник в Париже, тем более на площади Пале-Рояль.
Огюст услышал эту новость, работая в своей главной мастерской; каждый день сюда приходило все больше людей, чтобы сказать ему, что он должен бороться за «Бальзака». В упрямом молчании он выслушал Шоле, который сообщил решение муниципалитета. Он слишком устал, измучен овладевшим им пугающим бессилием. Если бы придумать средство избавиться от этой изматывающей борьбы! Он хотел одного – работать, а работать не давали.
Шоле говорил о «невероятном оскорблении, нанесенном французскому искусству», когда вошел Кар-рьер с последними новостями. Каррьер сказал:
– Мы составили заявление о несогласии с действиями Общества.
Огюст оборвал его.
– Я не хочу отдавать «Бальзака» Обществу.
– Господи! – воскликнул Шоле; он был поражен, но Каррьер кивнул головой и сказал:
– Мы тоже, Огюст, но мы хотим, чтобы Общество знало, что высказывает только свою точку зрения и ничью больше.
– Эжен, я не в силах больше вести эту борьбу.
– Мы будем ее продолжать. Ты только послушай, кто подписал заявление, осуждающее позицию Общества. – Каррьер с несвойственной ему гордостью прочел: «Золя, Моне, Венсан Д'Энди, Анри Бек, Майоль, Анатоль Франс, Клод Дебюсси, Пьер Луи, Антуан Бурдель, Дюбуа, Тулуз-Лотрек, Мирбо, Жеффруа, Альбер Бенар, Жорж Клемансо, Люсьен Гитри, Ка-тул Мендес, Андре Вертело, Лунье-Пое, Констап Менье, Поль Фор» Бек, Анри (1837–1899) – французский драматург.
Жеффруа, Гюстав (1855–1926)-французский писатель, художественный критик и историк искусств.
Гитри, Люсьен (1860–1925) – французский актер.
Мендес, Катул (1841–1909) – французский поэт, представитель «парнасской школы».
Вертело, Андре(?), может быть, Марселей (1827–1907) – французский химик и политический деятель.
Фор, Поль(?), может быть, Жан-Батист – певец или Эли Фор, историк искусств.
.
Огюст был глубоко тронут, но он только спросил:
– Давно это началось?
– Как только Общество отвергло «Бальзака». И мы предпринимаем дальнейшие шаги.
– Какие?
– Расскажем, когда все будет подготовлено, – сказал Каррьер. – Идем, Шоле, Огюсту надо работать. – И, взяв Шоле под руку, вывел его из мастерской.
Через неделю снова пришел Каррьер и сообщил, что заявление, осуждающее действия Общества, было встречено одобрением, и образован комитет для сбора тридцати тысяч франков на приобретение «Бальзака» и установки его в каком-либо парижском сквере или саду. Когда Огюст выразил сомнение в успехе, Каррьер сказал:
– Мы провели подписку, половина суммы уже собрана. Малларме возглавляет комитет. Мы даже получили деньги от Поля Руа, члена Общества, от Турке, который вел с тобой переговоры по поводу «Врат ада», и от Сислея. Сислей сейчас очень болен, живет в нищете, но дал пять франков. И так все. Даже мадам Карпо подарила нам подлинник Карпо. Деньги, вырученные за него, пойдут в фонд подписки.
Огюста особенно тронули пожертвования Сислея и вдовы Карпо. Он никогда не знал близко Сислея, жизнь Сислея была тяжелой борьбой за существование, а Карпо был одним из его кумиров.
Поэтому когда через месяц многие из тех, кто его защищал, вдруг обвинили его в предательстве, Огюст очень удивился. Клемансо, один из самых рьяных его защитников, попросил Огюста подписать петицию, которая требовала пересмотра дела Дрейфуса. Огюст отказался. Он воскликнул:
– Разве я могу ввязываться в новую борьбу? Мои силы и так истощены борьбой за «Бальзака»! – И обиженный Клемансо, не сказав больше ни слова, покинул мастерскую.
И вместо того чтобы быть в стороне от этой борьбы, Огюст оказался вовлеченным в нее тем сильнее, что большинство его сторонников были также сторонниками Альфреда Дрейфуса. Камилла одобрила его, Дега поздравил с разумным решением, но многие сняли свои имена с подписного листа в пользу Родена. Клемансо попросил вычеркнуть его имя из списка; то же сделал Золя, забрав свой взнос в тысячу франков; другие последовали его примеру; многие дрейфусары, которые раньше защищали Огюста, теперь заявили, что ошиблись в нем, что Роден оказался «трусом и глупцом», а Пизне, рьяный антидрейфусар, публично заявил, что Роден пытался его уговорить изменить свое решение по поводу «Бальзака», но ни он, ни Общество не пошли на уступки.
«Человек может считать, что ему повезло, – думал Огюст, – если дело ограничивается одной ненавистью». На него же со всех сторон сыпалось столько обвинений, что он не знал, как на них отвечать. Возможно, он был неправ в отношении Дрейфуса, но презирать его за это жестоко и несправедливо.
Лишь один друг остался ему верен. Каррьер, который был убежденным дрейфусаром и социалистом. Он пришел в главную мастерскую Родена с новыми планами относительно «Бальзака». Каррьер не упрекал Огюста, не заводил разговора об отказе подписать петицию в защиту Дрейфуса, а просто сказал:
– Мы должны атаковать их с другой стороны.
– Спасибо, что ты понял меня, – сказал Огюст. – Я человек далекий от политики. Как же меня могут обвинять в антисемитизме, в приверженности роялистам?
– Все позабудется, – сказал Каррьер. – Наше дело – спасти «Бальзака»!
Волнение не давало Огюсту говорить. Каррьер терпеливо ждал, и Огюст наконец воскликнул:
– Да, это была ошибка! Я должен был защищать Дрейфуса, но от меня ждали слишком многого, слишком многого. Эжен, я всего лишь слабый человек и плохо соображал от усталости.
Каррьер сказал:
– Порой мне кажется, что дело Дрейфуса скоро всех сведет с ума. Оно так потрясло всю страну, что, я думаю, Франция уже никогда не будет прежней. Но сейчас перед нами другая задача, – сказал он более веселым тоном. – В нашем фонде уже пятнадцать тысяч. Осталось собрать немного.
– Нет, – твердо заявил Огюст. – Я не хочу, чтобы подписка продолжалась.
– Это необходимо. Вместо каждого забравшего деньги обратно я добуду двух новых подписчиков.
– Даже если они будут против Дрейфуса?
– Не важно. С тобой поступили несправедливо, и нужно это исправить. – Каррьер быстро, уверенно продолжал: – Мы должны доказать, что есть еще людb, способные бороться за настоящее искусство, и доказать делом, а не пустой болтовней.
– Послушай, Эжен. – Вид у Огюста был взволнованный, Каррьер умолк. – Мосье Пеллерин, богатый промышленник, коллекционирующий произведения искусства, предложил мне за «Бальзака» двадцать тысяч.
– Ты заслуживаешь большего.
– А группа лондонских художников во главе с Хэнли хочет, чтобы я выставил «Бальзака» в их Салоне.
– Прекрасно. Ты уже отомщен.
– А Общество художников и скульпторов Бельгии хочет купить «Бальзака» и установить его на площади в Брюсселе.
– Неужели ты позволишь вывезти скульптуру из страны? Это будет позором.
– Нет.
– Прекрасно. Вот увидишь, у нас будет много новых сторонников. Моне снова подтвердил свое высокое мнение о «Бальзаке» и обо всех твоих работах. Он сам тебе напишет и разрешил мне ссылаться на него. Моне повлияет на многих колеблющихся.
– Моне как будто один из самых рьяных защитников Дрейфуса?
– Какое это имеет значение?
– Кое-кто из тех, кто хочет купить «Бальзака», настроен против Дрейфуса. Да и некоторые из новых подписчиков тоже.
– Ты очень упрям. Тебя не радует поддержка Моне?
– Я ему очень признателен.
– И другие по-прежнему за тебя: Пьер Луи, Тулуз-Лотрек, Лунье-Пое, Констан Менье, Дюбуа, Майоль, Жеффруа, Мирбо, Бурдель, Малларме…
Огюст прервал его:
– Приятно знать, что есть люди, не меняющие своего мнения.
– Найдутся и еще.
– Не сомневаюсь. Но, как я уже сказал, подписку надо прекратить.
– Ты ведь только что сказал, что не собираешься продавать «Бальзака».
– Не собираюсь. Оставлю себе. Каррьер онемел.
– Мой адвокат говорит, что можно принудить Общество выполнить условия договора, но на это уйдет время. Мне надо работать. Я и так уже потерял слишком много времени.
– Я все же думаю, ты можешь выиграть это дело.
– Разве правительство Франции или власти Парижа сказали хотя бы слово в защиту «Бальзака»?
– Нет. Но если мы будем стоять на своем, мы победим муниципалитет.
– И снова потеряем время? – Огюст исполнился еще большей решимости. – Нет, невозможно!
– Ты можешь принять какое-нибудь из предложений продать статую во Франции.
– Чтобы политические страсти разгорелись еще больше? Тоже невозможно!
– А как же с деньгами?
– Я возвращаю деньги. Десять тысяч франков и триста двадцать франков процентов.
Каррьер совсем сник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87