Имелась в виду черная норка. Парка из волчьей шкуры, вполне подходящая для Запада, в Манхэттене выглядела, по меньшей мере, странно. – Старая здесь не годится.
– Сейчас нам это не по карману. Только что пришлось нанять новых проектировщиков для далласского проекта, а они запросили Бог знает сколько, – сказал Джордж. – К тому же сейчас весна. Почему бы тебе не подождать до осени? К тому времени у меня будут деньги.
Но Ина не собиралась ждать. Богатым, как она считала, ждать не обязательно. Она отправилась к отцу, и тот сказал, пусть покупает что хочет, он оплатит чек.
– Черт подери, Ина, ведь я твой муж, – заорал Джордж. – Ты что, не могла подождать с этой шубой полгода?
– А зачем? – хладнокровно ответила Ина. – Папе было только приятно сделать мне подарок.
Джордж яростно схватил норку.
– Эй, ты что делаешь? – завизжала Ина, видя, что он направляется к камину.
– А ты что думаешь? – прорычал он, рывком отодвигая заслонку.
Ина, тоже вне себя от ярости, ухватилась за манто и с трудом спасла восемнадцать тысяч долларов, которые готовы были сгореть в огне камина.
– Сними спираль, – сказал однажды Джордж вскоре после примирения. – Она мешает любить тебя по-настоящему.
– Сейчас мне не нужен ребенок, – ответила Ина, сразу поняв, что он хочет. Она заупрямилась, а Джордж снова обнаружил, что от этого бунтует его тело.
– Ты не любовник, – презрительно сказала Ина. – Даже в лучшие свои моменты ты всегда лишь сексуальный атлет.
Через шесть месяцев им пришлось признать очевидное: примирение не состоялось.
– Давай расстанемся друзьями, – сказал Джордж. Он был ужасно разочарован, что у них ничего не получилось. Он вспомнил слова родителей, сказанные о разводе Джорджа, – мужчины, настоящие мужчины, не разводятся. Они женятся и живут со своими женами. После неудачной попытки примирения Джордж вновь чувствовал себя подавленным. И все-таки сейчас было не так скверно, как в первый раз.
– Ну, разумеется, – откликнулась Ина. – Я вовсе не сержусь на тебя. Наверное, мы оба виноваты в том, что произошло.
– Мне хотелось бы почаще видеть Бобби, – сказал Джордж, ободренный ее сговорчивостью. Согласно условиям развода, он мог проводить с Бобби две недели летом и неделю зимой. Джордж долго не соглашался с этим, но адвокат, в конце концов, уговорил его. – Три недели в год – это слишком мало.
Ина покачала головой.
– Нет, – ответила она. – Я не хочу, чтобы он жил у тебя подолгу, наблюдая парадное шествие покоренных девиц. Я не хочу, чтобы Бобби вырос таким же, как его отец.
– Прошу тебя, Ина, – в глазах у него застыли слезы и отразилась боль, какой он, может, никогда еще не испытывал. – Ведь он и мой сын тоже. Я люблю его. Неужели ты не можешь понять меня?
– Нет. – Ина словно не слышала, что ей говорят. Она вернулась в Денвер, взяв с собой Бобби и оставив Джорджу разбитое сердце.
Неожиданно возникшая возможность встречаться о Джейд заново была для Джорджа буквально спасением. Он не был уже так занят своими бедами, как раньше, да и Джейд тоже. Он по-настоящему влюбился в Джейд, встреча с ней стерла из его памяти прошлое, он опять почувствовал себя мужчиной. Джейд, во всем уступавшая Джорджу, сама того не подозревая, пробудила в нем мужчину, который ищет в сексе решение всех проблем, – до той поры, когда проблемой становится сам секс.
Он хотел Джейд. Он хотел быть с ней мужчиной. Но для этого ему была нужна другая женщина.
Именно тогда Джордж познакомился с Кэрлис, которая была замужем за Кирком Арнольдом, одним из представителей той «золотой молодежи» – белый, англосакс, протестант, – которые некогда не допустили его в свой круг. И этот отказ, даже после стольких лет, все еще жег его. Именно тогда он начал встречаться с Кэрлис и, в конце концов, стал обладать ею. Она была замужем, принадлежала другому мужчине, и потому с нею он чувствовал себя уверенно.
Когда Кэрлис сказала, что больше они не должны встречаться, Джордж не стал ни возражать, ни объяснять ей, что она нужна ему, нужна, как человек, помогающий одолеть те страхи, которые мешали ему быть настоящим мужчиной с любимой женщиной.
Он понимал, есть два пути добиться ее – либо ждать, либо действовать. Ждать, пока Кэрлис позвонит ему, либо позвонить самому. Но выяснилось, что есть и третья возможность.
Он позвонил в Бостон Аде:
– Оказывается, ткани, которые вы выбрали, больше не производятся. У меня есть замена, но надо, чтобы вы посмотрели.
Джордж слышал, как шелестят листки календаря.
– Передайте образцы с Кэрлис, – это Джордж как раз и надеялся услышать. – Она должна быть здесь в четверг.
– Хорошо. – Он не собирался ничего передавать с Кэрлис. – У него были другие планы.
В четверг, стоя в очереди на регистрацию восьмичасового бостонского рейса, Кэрлис с удивлением обнаружила впереди себя Джорджа Кураса.
– К Аде? – спросила она неожиданно дрогнувшим голосом. Она хорошо помнила его тело, руки, поцелуи и сейчас боялась, что, столкнувшись с ним в самолете, история повторится. Кэрлис убеждала себя, что ей должно хватить сил противиться ему. Теперь, когда встреча произошла, стало ясно, что ее надежды были тщетны. Она почувствовала, что руки у нее дрожат так же, как и голос.
– К Аде, – подмигнул он заговорщически. – Решающая демонстрация.
В самолете они сели рядом, попили кофе, поболтали об Аде, и, когда приземлились в аэропорту Логан, Кэрлис уже перестала волноваться. Джордж был мил и корректен. Он ни разу не вспомнил об их встрече, ни разу не коснулся ее, даже ненароком.
– Может, полетим назад вместе, шестичасовым? Я бы мог подхватить вас у Ады.
– Отлично, – сказала Кэрлис. – Она так или иначе хочет посмотреть чертежи. Я готовлю пресс-релиз о ее новых служебных помещениях.
Кэрлис приняла предложение Джорджа совершенно спокойно. То, что было, уже прошло. А кроме того, говорила она себе, это ведь восьмидесятые. Супружеская верность так же вышла из моды, как письма, написанные от руки, арифмометры и телефоны с диском.
Высокая технологичность была так же типична для восьмидесятых годов двадцатого века, как «золотая лихорадка» для восьмидесятых годов прошлого столетия. Новое производство, зародившись в Калифорнии, быстро распространилось, захватив штаты Среднего Запада и Восточного побережья. Журнал «Таймс» зафиксировал происшедшие сдвиги, назвав компьютер «Человеком года». Для механиков, программистов, наладчиков систем и посредников открылись бесконечные возможности. Множились рассказы о том, как инженеры, у которых вчера были только стол да секретарша, за год становились мультимиллионерами, владельцами предприятий, на которых работали сотни людей. В первые же два года существования только одна компания «Осборн» заработала сто миллионов долларов, а по утверждению Уоллстрит джорнэл», в стране было более ста пятидесяти компаний, от гигантов вроде Ай-Би-Эм до самых малых, которые производили и продавали компьютеры. В это же время появились компьютерные игры, и предприимчивый человек, не выходя из дома, мог заработать миллион долларов в год.
«Самоуч» – чьи учебники продавались в книжных и компьютерных магазинах, заказывались по почте – быстро достиг расцвета, и Кирк, который давно получил известность как человек, умеющий превратить убыточное дело в прибыльное, лишний раз подтвердил свою репутацию. «Самоуч» сделался буквально золотой жилой. За четыре месяца, как Кирк купил его, объем продаж учебника Мэриона Крамера постоянно возрастал, и конца этому не было видно. Меньше чем за год двести пятьдесят тысяч долларов, которые Кирк выложил за компанию, превратились в чистый миллион.
– Самое главное, – восхищенно сказала Кэрлис, – оказаться в нужное время в нужном месте.
Кирк кивнул, но даже не улыбнулся. Успех, казалось, ничуть не радовал его. Он был незаурядным бизнесменом, но человеком, которым руководила не гордость, а злость. Как бы удачно ни складывались дела, он все еще не мог забыть об унижении, пережитом в «Суперрайте». А «Дирбори Пейпер энд Принтинг» и вовсе сделалась для него idee fixe. Хауард категорически отказывался даже обсуждать этот вопрос.
– Компания моя! – повторял Кирк. – Я нашел ее. А этот негодяй не смеет даже машину свою припарковывать рядом. Это моя компания, и я ее еще верну.
Кэрлис это казалось безумием, но со временем она почла за благо не задевать эту тему. При одном упоминании о «Дирборне» Кирк приходил в неистовство.
Весной 1982 года Кирк вел интенсивные переговоры с «Телерекордом», компанией по производству высококачественных автоответчиков в Пичтори-Сити, пригороде Атланты. Кэрлис он сказал, что непременно купит ее на деньги, занятые под залог акций «Самоуча». Замысел состоял в том, чтобы слить две компании воедино.
– Кирк, тебе что, не хватает денег? – спросила Кэрлис.
– Мне всегда их не хватает! – Сам себе в этом не признаваясь, он боялся, что в один прекрасный день обеднеет. – Нельзя быть слишком богатым.
Кэрлис почти пугала эта бесконечная погоня за успехом. Может, дело в том, что Кирк тайно боится разделить судьбу отца и брата? Впрочем, она помалкивала о том, что ей известна правда о смерти отца Кирка. Тайное знание заставляло Кэрлис быть еще более внимательной, терпимой к мужу. Она хорошо знала, как страшно наблюдать медленное угасание матери от неизлечимой болезни; насколько же, должно быть, страшнее, когда близкий тебе человек погибает от собственной руки. В полной мере понять страданий мужа Кэрлис не могла и лишь иногда позволяла себе обижаться, что он не допускает ее в свое прошлое. Лишь иногда она позволяла себе выражать недовольство, что, занимая высокий пост, она вынуждена ставить на первое место интересы мужа. В то время как для управленцев-мужчин, насколько она могла убедиться, на первом месте всегда были интересы дела.
Кэрлис приходилось слышать о соломенных вдовах – жертвах гольфа и футбола; о вдовах – жертвах бизнеса – она не слыхала, зато сама была такой. Кирк работал по четырнадцать часов в сутки. Он постоянно уезжал из Нью-Йорка на торговые выставки, на заводы, в центры оптовых продаж, по меньшей мере, на два-три дня в неделю, оставляя Кэрлис одну. Она не винила Кирка. Кирк, как она убедилась, не изменился; просто другой стала их семейная жизнь. Им удалось пережить финансовый провал, – интересно, удастся ли пережить процветание?
Сев с Джорджем в такси, Кэрлис по пути в город думала, не воспользуется ли он случаем снова поухаживать за ней. Ничего подобного не произошло. Он был мил, приветлив, шутил и расстался с нею у дома, даже не попросив о новой встрече. Она почувствовала облегчение – и разочарование.
– Я сказала Аде, что новые билетные стойки, пожалуй, слишком хороши. Они буквально кричат о процветании, – рассказывала Кэрлис, когда Кирк возвратился в тот вечер домой. – Прямо как мы. – Она взъерошила ему волосы.
Он оторвал взгляд от бумаг с цифрами, разложенных на кофейном столике, и рассеянно кивнул, явно поглощенной совсем другим. Разумеется, он слышал, что сказала Кэрлис, но болтовня о билетных стойках казалась ему скучной и не стоящей внимания в сравнении с миллионной сделкой.
– Кирк, – внезапно произнесла Кэрлис, явно раздосадованная его рассеянностью. Она хотела отвлечь его от дел, пусть уделит ей хоть немного внимания. Ей так его не хватало. – Я хочу тебя.
– Сейчас? – вопрос прозвучал обидно, так, словно она предлагала положить майонез в его мороженое.
– Ну да, сейчас, – сказала, улыбаясь. – Здесь.
– Здесь? В гостиной?
– А что, разве в первый раз? – напомнила она, снимая с него очки и притягивая к себе. – И нам это нравилось.
– Потом, – недовольно сказал он, отстраняясь от нее и возвращаясь к своим бумагам.
Кэрлис поднялась и вышла, задумчиво улыбаясь чему-то.
Итак, она превратилась в жену. Она стала существом, на которое полагаются, в котором уверены, которое любят, – если, конечно, муж в настроении. Она повторяла себе, что такова семейная жизнь: роман кончился, страсть прошла, воцарилась привычка. Она не понимала, что в наследство от Бонни ей достался не только муж – судьба. Для начала, точь-в-точь как Бонни, Кэрлис нужно было с кем-нибудь поговорить.
Глава VII
ВЕСНА 1982-го
В мире было по-прежнему неспокойно: в Польше сохранялось военное положение; ирано-иракская война, казалось, никогда не кончится; малые войны продолжались на Среднем Востоке, в Америке экономическое положение внушало все большие опасения, уровень безработицы возрастал с каждым годом.
Может, дело было в весне и в весенней лихорадке, может, в самой Кэрлис, но когда Джордж позвонил и пригласил ее поужинать, она согласилась. В конце концов, муж ей разрешил. Всю неделю он был в Чарлстоне. Во вторник он позвонил ей на работу и сказал, что вернется только в пятницу.
– Отчего бы тебе не пойти с кем-нибудь в театр? – предложил он. Кирк знал, как одиноко бывает Кэрлис, когда его долго нет дома, и все время обещал побольше быть с ней. Но постоянно возникали новые дела, и обещания откладывались и откладывались. – По-моему, Лэнсинг сейчас в городе.
– Лэнсинг – это не та компания, о которой я мечтаю. – В голосе Кэрлис явственно слышалось разочарование – впереди маячили одинокие вечера.
– Тогда, может, пригласишь Джорджа? – виновато сказал Кирк. – Тебе он вроде нравится.
– Подумаю, – ответила Кэрлис. Когда она, между делом, упомянула, что снова столкнулась с Джорджем на пути в Бостон, Кирк спросил, не кажется ли ей, что он педик. Ошеломленная, главным образом потому, что Кирк почти никогда не говорил о половых интересах других, она ответила, что никогда об этом не задумывалась.
– Спорю, что так оно и есть, – сказал Кирк. Он вспомнил, как столкнулся с Джорджем у лифта. – Он слишком красив, чтобы иметь нормальные пристрастия. К тому же почти все художники по интерьерам гомики.
– Джордж – дизайнер, – сказала Кэрлис, понимая теперь, почему Кирк так спокойно отнесся к его появлению у них дома.
Кирк пропустил ее замечание мимо ушей и больше уже не говорил на эту тему. Было ясно, что со стороны Джорджа он не ждал никакой угрозы своей семейной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64