Портьеры и ковры, как и мебель, были приобретены по ее выбору, а не под диктовку высокооплачиваемого дизайнера. Возможно, поэтому Локу нравилась гостиная Бет. Единственными картинами были два Сислея и маленький Сезанн. Повсюду лежали и стояли книги.
Книги их отца, в течение уже почти тридцати лет после его смерти считавшегося одним из лучших историков периода гражданской войны. Книги Бет, от ее авторской диссертации до последнего бестселлера, который она называла «скороваркой». Книги по истории, музыке, искусству. Много новых приобретений, восполнявших утрату отцовской библиотеки, и одна пустая полка, оставленная в насмешку или в качестве вызова. Полка, предназначенная для его собственных книг, когда он наконец удосужится написать их.
Бет позволила ему впитать в себя атмосферу комнаты, как она делала всегда, словно экскурсовод или заботливая мать, год за годом хранившая его старую детскую в том же виде, в каком он оставил ее. Бет стиснула его руку, молча разделяя с ним воспоминания, а затем с радостным смехом подтолкнула его к креслу. Ее глаза сияли, но не от выпивки или кокаина и даже не от пустой претензии на счастье. Теперь она и в самом деле была счастлива.
– Как там в России, Джонни? Дела хоть немного улучшились? – она спрашивала таким тоном, словно имела в России близких родственников, которым угрожала опасность. Она всегда говорила так о любом месте или государстве, которое было ей не безразлично, то есть о большинстве мест и стран. Благотворительность, поездки, денежные пожертвования... Она хотела сопровождать Лока в Россию, когда он поедет туда в следующий раз. Как то ни странно, она ни разу не путешествовала вместе с Билли. Он не мог видеть мир ее глазами, а ей требовалось, чтобы кто-то разделял ее ощущения.
– Рассказывай же! – добавила она, словно его молчание искушало ее.
– Не слишком хорошо. Хотя я встретил там одного честного полицейского.
– Тебя арестовали?
– Нет. Он допрашивал меня по поводу драки в баре отеля. Что-то вроде драки, – быстро добавил Лок, когда лицо Бет омрачилось. – На самом деле обычный спор. Поскольку я служу в госдепартаменте, то удостоился чести давать показания самому шефу местных детективов. Трудно представить себе более циничного типа, но все-таки он мне понравился. А в остальном... что ж, инвестициям Билли ничто не угрожает, хотя я не могу понять, какую выгоду от этого получают сами русские и их правительство.
– Пит Тургенев здесь, вместе с Билли. Они только сегодня прилетели из Феникса.
– Ван приехал вместе с ними?
– Нет... он немного устал.
– Ничего страшного?
– Нет, он в полном порядке. Думаю, он переутомился, представляя Пита Тургенева и его команду главным инвесторам. Он ведь отец Билли не только по фамилии... – Бет улыбнулась.
– А как твоя поездка в Нью-Йорк? Я приехал из России, а тебя даже не было в городе, – мягко упрекнул он.
– Сам знаешь. Богатые студенты слушают дебаты о голоде в странах третьего мира. Что это может значить для них? – Бет развела руками с длинными узкими пальцами. Бриллианты сверкали у нее в ушах и на шее. Лок решил воздержаться от иронии. – Может быть, двое или трое понимают позицию Объединенных Наций, остальные хотят, чтобы мы либо послали морских пехотинцев, либо убирались к чертовой матери.
Образы ее радикализма, ее протестов и яростных демаршей мелькали в его памяти. Он осознал, что по-прежнему смотрит на нее с интересом лечащего врача и что это забавляет ее. Слышать страстные, обличительные интонации ее голоса было все равно, что видеть признаки выздоровления.
– Выходит, ты окопалась в официальной должности джорджтаунского профессора, сестрица?
– Мои взгляды считаются политически некорректными...
– ...и, следовательно, ты не популярна, – Лок усмехнулся. Бет цеплялась за свои академические исследования, где проявлялся ее блестящий ум, поэтому Билли учредил должность профессора по геополитическим исследованиям, и она написала трактат по экономике Восточной Европы, попавший в списки бестселлеров научно-популярной литературы. Критика была заглушена магией успеха.
Лок спрашивал себя, будет ли она сегодня подначивать его по поводу его собственной книги, замысел которой сопровождал его уже долгие годы, словно преданная собака, на которую не обращают внимания. В госдепартаменте утверждалось, что каждый хороший мальчик нуждается в хобби, поэтому монографии, статьи, журналистская деятельность (в разумных пределах) и обзоры по искусству всегда поощрялись. Лок сам неоднократно занимался подобными мелочами, но книга была действительно тяжелой работой. В ответ на этот аргумент Бет обычно морщила свой маленький носик с превосходством человека, для которого в царстве разума не было тайн.
– Да, я непопулярна, но это не имеет значения – во всяком случае, теперь, – она вздохнула и потянулась, как маленький зверек в тепле у камина.
Когда-то это имело значение. Его мнение было той последней инстанцией, одобрения которой она искала. Праздный интерес Билли всегда натыкался на глухую стену непонимания.
– С кем ты встречался? – спросила она.
– Да так, с заместителем премьер-министра. Сейчас он в фаворе, но уже к следующему уик-энду может отойти в тень. Ельцин тасует их, как карты, стараясь угодить и тем, и другим.
– Все катится на тачке в преисподнюю?
– Может быть. А может быть, и нет.
– Билли говорит, что их экономика понемногу оживает.
– Билли может так говорить. Он отличный парень, но ему кажется, будто куска хлеба достаточно, чтобы осчастливить крестьянина, – Лок вскинул руки умиротворяющим жестом. Теперь, когда Бет снова чувствует себя любимой, она будет защищать Билли, как медведица – своего медвежонка.
Бет улыбнулась.
– Но деятельность «Грейнджер – Тургенев» должна приносить пользу людям!
– Да, кое-кому. Сейчас в Новом Уренгое есть русские, которые ездят на «порше». Полагаю, это что-нибудь да значит. А как вы с Билли?..
– Отлично, – ни малейшего признака замешательства или неуверенности. – Я забыла о том, что у нас было раньше, и он тоже. Теперь все замечательно.
– Вот и хорошо, – Лок сделал глоток выдохшегося шампанского из забытого бокала и расслабился в свете камина, отбрасывавшем их тени на дальнюю стену.
– Разверни свой подарок.
Бет сняла пакет с ручки своего кресла и разорвала обертку. Ее глаза восторженно расширились. Маленькая икона в позолоченной оправе, образ Богородицы, окруженной сусальными звездами и ярко раскрашенный – словно шлюха, мимолетно подумал Лок.
– Какая красота! – Бет поцеловала его в щеку и присела на ручку его кресла. Они вместе повосхищались иконой.
– Я купил ее на черном рынке в Москве у пожилой женщины. Должно быть, она десятилетиями хранила эту икону под матрасом.
Бет неодобрительно нахмурилась.
– Я заплатил справедливую цену, сестричка, можешь не сомневаться. Она неожиданно разбогатела, причем в американских долларах.
В дверь постучали. На пороге возникла невозмутимая фигура Стиллмана: взрослый пришел позвать детей.
– Гости начинают прибывать, мадам, – замогильным голосом объявил он. Лок, потягивавший шампанское, с трудом удержался от смеха.
– Спасибо, Стиллман, я сейчас выйду к ним.
Дверь за дворецким закрылась. Бет вздохнула и потянулась, а затем выпрямилась, разглаживая свое облегающее платье.
– Приходи завтра к ленчу, ладно? Я хочу поговорить с тобой, – она улыбнулась, прикоснувшись к его руке кончиками пальцев. – Нет, только поговорить. А сейчас я хочу радоваться.
Она легкой походкой направилась к двери. Лок последовал за ней. В огромном холле, залитом ярким светом, словно театральные подмостки, собрались женщины в вечерних платьях, мужчины в смокингах и черных галстуках. Величественная лестница поднималась на галерею. Люстры сияли. Нанятые по случаю торжества горничные проворно принимали пальто и плащи, погонные метры шелковых шарфов и ярких шалей. Драгоценные камни переливались и сверкали, словно женщины с обнаженными плечами намеренно позировали под льстивым электрическим сиянием. Бет напоследок сжала руку брата и уверенной походкой направилась навстречу гостям.
Улыбаясь, Лок взял новый бокал шампанского с пронесенного мимо подноса. Не прошло и нескольких секунд, как к нему подошел влиятельный лоббист, и он закружился в привычном водовороте власти и денег – неотъемлемых элементов атмосферы всех подобных сборищ.
* * *
Открытый чемодан лежал на кровати. От него веяло безнадежностью, но, вероятно, лишь потому, что Воронцов знал, какая участь постигла его владельца, лежавшего в холодильнике морга госпиталя Фонда Грейнджера.
Воронцов уже десять минут сидел на стуле с прямой спинкой в гостиной номера Роулса, глядя на чемодан. Лишь иногда слышалось шмыганье Марфы да бурчание труб центрального отопления. Чемодан, упакованный незадолго до того, как Роулса вызвали или забрали на свидание с профессиональным убийцей, подвергся обыску – аккуратному и осторожному, но тем не менее обыску. Не было ни папок, ни служебных документов. В стенном шкафу висел лишь один костюм вместе с парой обуви и сменой нижнего белья. За исключением туалетных принадлежностей в ванной, в номере не осталось практически никаких вещей владельца. Он был совершенно безликим. Где атташе-кейс, бумаги, документы, паспорт, другие вещи? Воронцов поднял трубку телефона. В неосвещенной комнате царил полумрак, за окнами по-прежнему бушевала метель. Он нажал кнопку связи с портье.
– Я хочу знать, не оставлял ли мистер Алан Роулс какие-нибудь вещи в вашем сейфе... да, который умер... да, милиция:
Его звание производило лишь незначительное впечатление на служащих отеля. Произошла революция, и люди больше не страшились КГБ и милиции. Они преклонялись перед другими, импортными богами – золотыми карточками «Америкэн Экспресс», деньгами, дорогими костюмами, быстрыми автомобилями. Он был всего лишь главным следователем и не мог считаться влиятельной персоной здесь, в лучшем отеле Нового Уренгоя, где его месячного оклада не хватило бы на сутки проживания в номере Роулса.
– Мистер Роулс ничего не оставлял в сейфе, – послышался ответ. Воронцов положил трубку. Марфа вышла из ванной.
– Нашла какие-нибудь таблетки, которые могут пригодиться твоей семье?
Она нахмурилась и кивнула.
– Должно быть, ему здесь плохо спалось, – она погремела таблетками в пластиковой упаковке и положила упаковку в карман. Жена брата Марфы страдала бессонницей. Страховка от газовой компании и пенсия по инвалидности, которую получал брат, потерявший руку на производстве, далеко не покрывала потребностей семьи в условиях экономики, перестроившейся на западный манер. Вскоре им придется подыскать себе другое, более дешевое место для жилья.
– Мне бы здесь тоже плохо спалось, – проворчал Воронцов. – Что-нибудь еще?
Марфа тяжело опустилась на стул, но сразу же поняла, что поза выдает ее усталость, и резко выпрямилась. Ее черный шерстяной шарф, обмотанный вокруг шеи и свисавший почти до кремового ковра, чем-то напоминал ручного питона. Ее маленькое, узкое красивое лицо припухло от приступа простуды.
– Нет, ничего.
– Послушай, возьми пару дней отгула, – Марфа собралась было протестовать, но Воронцов предупреждающе поднял руку. – Я вижу, что ты собираешься заболеть. Мне плевать, как сильно ты хочешь выловить наших приятелей-контрабандистов. Стоит чихнуть в неподходящий момент, и ты сорвешь всю операцию, так что не спорь со мной.
Она искренне, по-детски обиделась. К счастью, такая обида не длится долго.
– Предоставь грубую работу некомпетентным мужикам. Хорошо? – Воронцов улыбнулся. После недолгой внутренней борьбы на лице Марфы отразилась покорность судьбе.
– Хорошо, – сказала она. – Только не подведите, ребята.
Казалось, она с трудом удерживается от проповеди о жертвах наркомафии, о погибших и об их обездоленных семьях. Воронцов действительно нуждался в ее участии в этом рейде. Положа руку на сердце, скольким из своих людей он мог доверять до такой степени, зная, что они не сорвутся, что случайный выстрел или гудок автомобиля не предупредит об облаве поставщиков или распространителей?
– Как насчет этого дела, инспектор? – спросила Марфа, широким жестом обведя комнату Роулса. Для нее это было пустым времяпрепровождением – расследованием преступления, совершенного среди богатых, где жертвы недостойны сочувствия.
Воронцов провел рукой по седеющим волосам.
– Кто знает? Убийца забрал практически все, что могло бы послужить уликой. Комнату обыскал тот же, кто убил Роулса, согласна?
– Одну минутку, инспектор, – Марфа невольно чихнула и залилась гневным румянцем. Сняв трубку телефона, стоявшего на столике рядом с кроватью, она вернулась к своему стулу, раскрыла записную книжку и набрала номер. Ее нетерпеливое дыхание отчетливо слышалось в комнате.
– Антипов? – спросила она. – Милиция беспокоит... да, это я. Вы работаете ночным портье в «Метрополе»... да мне плевать, что я вас разбудила! У меня есть к вам несколько вопросов... – она помедлила, слушая. – Хорошо. Мистер Роулс, американец, живший в двести тринадцатом. Среднего роста, темные волосы, хрупкого сложения. Темное пальто... Он вышел из отеля в два часа или в половине третьего сегодня ночью. Он просил вызвать ему такси?
Она раздраженно фыркнула.
– Сколько постояльцев входит и выходит в это время суток? Послушайте, мы знаем, что вам платят сутенеры. Хотите, чтобы мы пришли и расспросили вас об этом? Хорошо. Вы помните? Хорошо. Такси... Фамилия водителя? Как? Носков... Адрес? Номер машины?
Она нацарапала что-то в записной книжке, лежавшей у нее на коленях.
– Что? Да, понимаю. Не уезжайте из города, сегодня вечером кто-нибудь заедет и запишет показания.
Марфа раздраженно бросила трубку на рычаг и с шумом выпустила воздух из легких.
– Я проверю водителя, инспектор. Но сначала приму пару таблеток аспирина и немного вздремну.
– Удалось узнать что-нибудь полезное?
– По словам Антипова, ему показалось, будто Роулс собирался сесть в лимузин – в черный «мерседес».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51