Он обнял женщину за плечи левой рукой, прижал к себе и повел к лифту. Нужно поторапливаться...

14. Скромные услуги

Двое мужчин торопливо шли за ним по коридору, словно преследуя его или сопровождая на тюремную прогулку. Паника волной захлестнула его, когда он приблизился к двери палаты Воронцова. Его рука отказывалась прикоснуться к дверной ручке. Затем один из людей Бакунина, одетый в кожаное пальто, плечом отодвинул его в сторону и резко распахнул дверь.
Откинутое одеяло, смятые простыни, признаки спешного ухода. Опрокинутый стакан, вода, пролитая на ковер. Дэвид Шнейдер ощутил огромное облегчение, мгновенно сменившееся острым чувством опасности, когда двое людей из ГРУ молча переглянулись и уставились на него.
– Где они? – спросил один из них. – Вы отвечали за то, чтобы они находились под наблюдением!
Его коллега в кожаном пальто придвинулся к Шнейдеру, сжимая в руке пистолет Макарова, как маленькую дубинку.
– Кто предупредил их, янки? Кто?
– Не я! Я действовал согласно вашим распоряжениям, и вы двое должны были следить за ним. Он был здесь всего лишь несколько минут назад! – Шнейдер выпалил все разом, но слова звучали бессильно, словно взмахи рук человека, пытающегося защититься от выстрелов.
– Лифт, – коротко бросил один из сотрудников ГРУ. – Они не могли уйти далеко, он тяжело ранен. Пошли!
Они миновали Шнейдера, оттолкнув его в сторону.
– Если они уже снаружи, мы не найдем их в такую метель, – проворчал мужчина в кожаном пальто.
– Вызови подмогу! – крикнул другой, подбежав к дверям лифта. – Смотри, лифт движется!
– На лестницу! – услышал Шнейдер. Оба агента побежали по коридору к пожарной лестнице.
Американец привалился к стене и провел тыльной стороной ладони по мокрым трясущимся губам. О Боже...
* * *
– Где твоя машина?
Дыхание Воронцова с сипением вырывалось из плотно сжатых губ – верный признак острой боли в сломанной руке и ребрах.
– На автостоянке, недалеко от главного входа.
– Хорошо.
– Куда едем?
– В бордель Теплова. Я сказал Дмитрию о церкви, но он поймет, что я имею в виду. Теплов проявит благоразумие... – Воронцов попытался улыбнуться, но из его уст вырвался лишь сдавленный стон боли. – Проклятые ребра!
Марфа невольно подалась к нему, но он оттолкнул ее взглядом. Двери лифта открылись. Ледяной холод затопил кабину, унося тепло их дыхания. Воронцов неудержимо дрожал.
– Пошли, – прошептала она. Он едва опирался на ее руку, скорее выражая доверие, чем сохраняя равновесие.
Подземное помещение, предназначенное для приема грузов и срочной эвакуации, простиралось вокруг них, словно бетонная пещера. Снаружи бесновалась пурга, наклонный скат был припорошен снегом. Воронцов побрел к выходу, согнувшись чуть ли не пополам от боли в сломанных ребрах. Марфа послушно шла за ним, не пытаясь помочь. Сторож, сидевший в будке с запотевшими изнутри окнами, не увидел их, когда они поднимались по обледеневшему скату.
Ветер с новой силой ударил им в лицо. Быстро несущийся снег слепил глаза. Воронцов столкнулся с Марфой, едва не оглушив ее. Ей казалось, будто она тонет в ревущем воздухе, наполненном белым крошевом. Мало-помалу дыхание вернулось к ней. Натриевые лампы слабо мерцали, обозначая бушующую снежную пелену как нечто твердое, непроницаемое.
– Вы в порядке?.. – крикнула она, приблизив свое лицо к его лицу.
– Да! – тонким, едва слышным голосом отозвался он.
– Нам туда!
Он лишь вяло мотнул головой. Их ботинки проваливались в почти десятисантиметровый слой снега. Холод пробирал Марфу до костей, но ей стало еще холоднее при мысли о занесенном снегом автомобиле, о холодном двигателе, о состоянии дороги. Они походили на двух слепцов, заблудившихся в лишенном очертаний белесом пространстве автостоянки. Марфа вертела головой, пытаясь сориентироваться при скудном освещении. Свет сочился из окон главного здания больницы. Машины превратились в заснеженные белые холмики, безмятежные, как стадо коров, заснувших посреди поля.
Затем необычайно сильный порыв ветра толкнул ее к автомобилю – к ее автомобилю. Ее онемевшая рука в перчатке принялась счищать снег с ветрового стекла. Она работала энергично, словно открывая очертания знакомого лица, похороненного под слоем пыли. Воронцов согнулся над замком дверцы, щелкая зажигалкой, которая отказывалась работать на сильном ветру.
– Попробуй, – прохрипел он.
Ключ повернулся, как рычаг, поднимающий огромный вес. Затем Марфа распахнула дверцу, забралась внутрь и отперла замки изнутри. Воронцов осторожно опустился на сиденье и закрыл за собой дверцу. Ярость метели едва ли была меньше в металлической коробке автомобиля: снег, барабанил по стеклам, ветер раскачивал кузов, превращая салон в скрипучую шарманку. Ветровое стекло затуманилось. Марфа повернула ключ в замке зажигания; двигатель кашлянул и замолчал. Второй раз, третий, четвертый... Двигатель завелся с пятой попытки. Звук показался ей очень тихим, как жужжание газонокосилки на дальней лужайке. Марфа слышала тяжелое дыхание Воронцова. Она сняла машину с ручного тормоза и осторожно нажала на педаль газа. Передние колеса заскрипели, вращаясь в рыхлом снегу, покрывавшем толстую корку льда. Автомобиль дернулся в сторону, выровнялся и пополз к выезду со стоянки. В свете фар изредка возникали белые силуэты других автомобилей.
Уличные фонари?.. Два... и еще два, когда она свернула на шоссе к невидимому городу. Потом два фонаря медленно выползли из снежной бури, и она проехала между ними, направляясь к следующей паре. Фонари отмечали отрезки их путешествия по опасной, пустой, заметенной снегом дороге. Снегоуборочные комбайны были бессильны справиться с такой непогодой. Они напоминали людей, вычерпывающих воду из тонущей лодки. Тяжелое прерывистое дыхание Воронцова...
...бесило ее. Из белого марева неожиданно вынырнул снегоуборочный комбайн, с его транспортера валились кучи снега, способные похоронить их под собой, но все уносилось куда-то в сторону. Автомобиль заскользил на льду, яростно дернулся, и вернулся на свою полосу, словно горя желанием исправить оплошность. У Марфы ныли руки, болели глаза. В конце концов ее слух перестал воспринимать хриплое дыхание и приглушенные стоны Воронцова.
Сто пар фонарей, двести – призраки магазинов и кафе, словно пустые экраны по обе стороны улицы. Наконец (через час или больше?) полутьма старого города, купола и кресты старой церкви над завьюженной пустошью. Марфа подъехала к ветхой ограде, остановившись рядом с другим автомобилем. Клиент, в такую погоду? Вот кобели! Вымученная насмешка и презрение медленно вращались в ее сознании, словно засасываемые водоворотом.
Она взглянула на Воронцова, очнувшегося от тяжелой дремоты.
– Мы на месте?
– Да, – вздохнула она, с трудом оторвав руки от рулевого колеса. – Перед нами бордель. Вы полагаете, что готовы к такому испытанию, инспектор?
Она принялась хихикать, понимая, что он смотрит на нее, но была не в силах остановить истерику, переросшую в раскаты неестественного смеха.
– Теперь все в порядке? – спросил он в наступившей тишине.
– Да, – она перевела дыхание. – Вы можете выбраться самостоятельно или мне...
– Помоги мне, пожалуйста, – отрывисто попросил он.
Марфа вышла из машины, обогнула ее в снежном буране и помогла Воронцову выйти. Он устало оперся на капот, пока она запирала автомобиль. Они обогнули двор церкви по занесенной снетом тропинке, которая вела к борделю.
Старый дом, казалось, съежился под напором непогоды. Огонек, горевший над входной дверью, едва освещал обледеневшие ступени. Воронцов привалился к перилам, пока она нажимала кнопку звонка.
Дмитрий распахнул дверь, словно ожидал их появления. Его глаза расширились от облегчения, затем сузились, когда он увидел состояние Воронцова.
– Ты выглядишь, как моя мать, – проворчал Воронцов.
Дмитрий закрыл за ними дверь. Подняв голову, Воронцов обнаружил перед собой мощный корпус Сони. В свободном красном свитере и брюках она была похожа на неуклюже наряженного плюшевого медведя. Ее лицо казалось жесткой, густо раскрашенной маской. Теплов в темно-сером костюме, свисавшем с его худых плеч, выглядывал из-за ее массивной спины. В его взгляде сквозил безнадежный пессимизм. Воронцов рассмеялся лающим смехом, почти сразу же закашлявшись от боли.
– Чего вы хотите, майор, – скидки за групповой визит? Кстати, у нас нет девочек, способных удовлетворить ее...
Соня и Марфа обменялись испепеляющими взглядами.
– Почему, майор, почему? – простонал Теплов, взывая к какому-то невидимому высшему авторитету. Лицо Сони при виде беспомощности Воронцова выразило мрачное удовлетворение.
– Потому что нам больше некуда... – начал он, но Дмитрий перебил его:
– Я сказал им, что это необходимо для встречи важного клиента...
Воронцов покачал головой.
– Миша не проглотит такую байку... Верно, Миша?
Судя по виду Теплова, он с радостью принял бы любую выдумку.
– Это Тургенев, Миша. Они на пару с Бакуниным решили покончить с нами.
Выражения страха, нерешительности и безнадежности попеременно промелькнули на лице Теплова, оживив его бледные, как у трупа, черты.
Воронцов пожал плечами.
– Видишь, Дмитрий? Миша знает, что слишком опасно держать рот на замке. Иначе его тоже прихлопнут.
– Ты дерьмо! – заревела Соня и отвесила Воронцову пощечину. Тот столкнулся с Дмитрием и вскрикнул от боли в сломанных ребрах. – Ведите его наверх, в постель, – сразу же заявила она. – Шевелись, ментовка, помоги мне!
Она подвела Воронцова к лестнице и буквально потащила его вверх, поддерживая на каждой ступени. Три девочки Теплова наблюдали за Соней и Марфой, готовые либо похихикать, либо выразить свое сочувствие.
– Где Лок? – спросил Воронцов у Дмитрия, поднимавшегося по лестнице следом за ними.
– В комнате, дальше по коридору. Любин вместе с ним.
Соня громко постучала в дверь. Лицо Любина, как всегда, радостно-оживленное, омрачилось при виде Воронцова.
– Я еще не умираю, – пробормотал Воронцов. – Просто нужен отдых. Обезболивающее... – добавил он, повернувшись к Марфе.
Лок потрясенно смотрел на них. Большие сильные руки Сони уложили Воронцова в постель. Подушки были чистыми, надушенными и необыкновенно мягкими, они манили к себе, приглашая Отдохнуть, забыться...
Воронцов моргнул и проснулся.
– Что? – он попытался пошевелиться и застонал от боли. – О Господи!
– Ты проспал меньше пяти минут, Алексей, – услышал он голос Дмитрия. – Соня принесла кофе. Сейчас будут бутерброды...
Дмитрий и Соня помогли Воронцову принять сидячее положение.
Комната, обставленная с претенциозной роскошью, представляла собой слепок с представлений Сони о борделях прошлого века, но здесь было тепло, чисто и уютно. Даже запахи казались приятными. Зеркала, украшенные позолотой, кровать на изогнутых ножках, половики, имитировавшие персидские или афганские ковры. Неизменные розовые обои, расписанные красными розами и лилиями. Кролик Дмитрия жевал зелень, сгорбившись в своей клетке, стоявшей на массивном немецком буфете XIX века с резным деревянным орнаментом. Как ни странно, но Воронцов чувствовал себя здесь в безопасности.
Он обвел взглядом своих людей.
– Где Голудин?
– Убит, Алексей. Поэтому и надо было убираться из больницы.
– О Боже мой! – чувство покоя моментально улетучилось, уступив место безграничной усталости. – Расскажите мне все.
– Да, будьте готовы вывезти их по моему приказу, – повторил Тургенев, недовольно поморщившись при взгляде на свое отражение в зеркале спальни.
Паньшин, жиревший в своем похабном джаз-клубе, был олицетворением коррупции в миниатюре – скользким, порочным и трусливым.
– Да, проверьте насчет возможной слежки, – продолжал Тургенев. – Но особенно не усердствуйте: у вас не будет неприятностей с милицией.
Он прервал связь и нажал на кнопку консоли рядом с постелью, отвечая на звонок, ожидавший своей очереди.
– Да? – он поудобнее устроился на подушках и поднял глаза к потолку, чтобы не видеть своего отражения.
– Это Бакунин.
– Все кончено?
– Горов и американец... им удалось бежать, – встревоженный, пристыженный шепот.
– Ты некомпетентный идиот, Бакунин! – Тургенев с трудом совладал с собой, удержавшись от крика. Его рука судорожно сжималась и разжималась на одеяле. – Что произошло?
Он прислушался.
– В таком случае отыщи их! Что с Воронцовым? Вы... Что?!
На его лбу выступила испарина. Подушки равнодушно обволакивали тело, а не обнимали его. Его подмышки взмокли под шелковой пижамой. События в Новом Уренгое просто не могли обладать такой свободой воли, не могли ускользнуть из-под его контроля. Он дрожал от ярости. Все словно сговорились, собираясь унизить его!
– Ладно, – отрезал он, скрывая свои эмоции за деловитым, слегка раздраженным тоном, – Значит, они где-то прячутся. Да, все вместе. Отыщите их и покончите с ними. Чтобы больше никаких промашек, ясно?
Тургенев положил трубку и слегка помассировал виски. У него разболелась голова, словно он вышел на мороз из теплой комнаты. Вой пурги, бушевавшей снаружи, понижался до неразборчивого бормотания. Тургенев был вне себя от возмущения. Ему бросила вызов горстка ничтожных, невежественных людишек, явно настроившихся на самоубийство или бесполезный героизм. Тем не менее до сих пор им сопутствовала удача и они насмехались над ним каждой следующей секундой своего существования. Тургенев изучающе посмотрел на кончики своих пальцев, словно они были запачканы грязью. Низшие, слабые, ненадежные существа – Паньшин, Бакунин, Воронцов и его команда... Не более чем собачье дерьмо, прилипшее к его туфлям, но теперь попавшее вместе с ним в его дом на бесценные ковры. В этом было что-то глубоко оскорбительное.
Он сердито встал с постели и пошел в ванную за аспирином.
* * *
– Я знаю, что нас лишь пятеро, Лок. Я очень хорошо это знаю, – в усталом голосе Воронцова слышалось раздражение. – Кроме того, я знаю Тургенева не хуже вас, только не в столь элегантном и светском обличье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51