Все это напоминало ему о том, что завтра следует позвонить вашингтонской леди из «Музика Антиква», оставившей ему суровое послание на автоответчике. Разумеется, завтра – как только он придумает подходящее оправдание для задержки со сценической версией оперы.
Дела обстояли не так уж плохо. Лок вышел в сумрачный коридор через широкие распахнутые двери столовой. У подножия лестницы один многообещающий художник, которому покровительствовала Бет, увлеченно беседовал с двумя банковскими служащими, сидя на нижней ступеньке. Подобно банковским прибылям, цена его картин была ориентирована на повышение. Возможно, банк сможет инвестировать... Шепотки, шепотки. Улыбнувшись, Лок постучал в дверь кабинета.
Из-за двери, которая оказалась запертой, доносились возбужденные голоса. Лок снова постучался и отпил глоток кларета из бокала, который держал в другой руке. Он не различал слов, но разговор происходил на повышенных тонах... Быть может, ссора? Потом Билли приоткрыл дверь на несколько дюймов, словно человек, опасающийся прибытия полицейских или сварливой домохозяйки.
– А, это ты, Джон? – Билли сильно вспотел и пил бурбон, судя по запаху изо рта. Он снял пиджак и ослабил черный галстук, болтавшийся на его груди, вздымавшейся, словно от быстрого бега. – Тебя послала Бет, да?
Лок мог видеть Тургенева, сидевшего в кожаном кресле с уверенно вытянутыми длинными ногами. Русский повернул лицо к двери, безмятежно улыбаясь.
– Да. Ты знаешь, как она может...
– Я занят, Джон. Пусть немного потерпит, ладно? – Билли наспех смастерил обезоруживающую бодрую улыбку. Его глаза были пьяными, усталыми... и встревоженными.
– О'кей, я всего лишь ее посланец, – Лок поднял руки в притворной капитуляции. Билли кивнул и сразу же отступил назад, закрыв дверь и снова заперев ее.
Не успев отойти от двери, Лок снова услышал повышенный голос Билли: гнев, протест, брошенный вызов. Он покачал головой. Не поделили прибыли, что же еще? Придется утешить Бет.
Он взглянул на часы. Половина двенадцатого. Завтра утром ему предстояла встреча с госсекретарем, пожелавшим выслушать его личные впечатления о ситуации в России. Скоро нужно будет уходить.
Лок зевнул и мысленно посоветовал себе не совать нос в чужие дела. Утешь Бет, раскланяйся с важными персонами, поговори с людьми, которые тебе нравятся, и мотай отсюда. Пит Тургенев выглядел крепким сукиным сыном, но то же самое можно было сказать и о Билли. Интересно, чем-то закончится их схватка?..
* * *
Постыдное и угнетающее занятие – глядеть через маленькое окошечко в двери больничной палаты. Отсюда Воронцов мог видеть лишь очертания тела женщины под одеялом. Ее лицо оставалось скрытым за взбитой подушкой. Дмитрий Горов неподвижно сидел на стуле рядом с постелью, глядя на руку, безвольно лежавшую в его руке. Застывшая фреска, картина последствий трагедии. Судя по всему, перед этим визитом жена Дмитрия получила большую дозу успокоительного. Он догадывался, что случались и более тяжелые визиты – когда она неудержимо рыдала, когда она находилась в сознании, но не узнавала его, когда она превращалась в ребенка...
Воронцов не мог понять, почему Дмитрий с такой регулярностью ходит сюда. Было ли это самоистязанием в память об умершей дочери? А может, его приводили в палату воспоминания о былой любви или сама любовь, еще сохранившаяся в его сердце?
Воронцов отвернулся, словно устыдившись собственных мыслей. Он пришел за Дмитрием, но тот, очевидно, еще не был готов покинуть безмолвную безумную женщину, которая когда-то была его женой.
Фармацевт подтвердил, что снотворные таблетки были прописаны Роулсу четыре дня назад. Служащий компании Трейнджер – Тургенев" опознал тело в морге. В кармане Воронцова лежал отчет о вскрытии, но там не было ничего такого, чего бы он уже не знал. Роулс не прошел пешком сколько-нибудь значительного расстояния. В рощу его оттащили волоком. Должно быть, водитель такси высадил его и вернулся в город. Роулс встречался с кем-то, кого он хорошо знал и не имел оснований бояться. На теле не обнаружилось признаков борьбы и, за исключением единственной раны у основания черепа, других физических повреждений не было. У русского, опознавшего тело, не нашлось никаких объяснений. Ожидалось, что Роулс следующим утром полетит в Петербург.
«Если его убили, то почему не ограбили?» – спросил русский.
Согласен, почему? Почему он оказался там, в морозной предрассветной глуши, даже не заподозрив неладное?
Воронцов взглянул на часы и зашагал назад по коридору к палате, где сидел Дмитрий. Пора идти. Дело Роулса представлялось огромным и зыбким, словно драматическая пьеса, проецируемая на плывущие облака. Возможно, оно имело важное значение, но в нем присутствовало нечто иллюзорное, нечто умозрительное. Груз наркотиков, который они ожидали этой ночью, был реальным. Он существовал в мире фактов, а только факты и могли представлять интерес для начальника следственного отдела УВД в сырьевом сибирском городе.
Воронцов тихо постучался и слегка приоткрыл дверь. Дмитрий кивнул, отвлекшись от своего бдения, отпустил безвольную руку жены и положил ее под одеяло. Потом он встал, взял свою шапку, какое-то мгновение помедлил над постелью и торопливо пошел к Воронцову.
– Извини...
– Ничего. Но уже три часа.
– Появилось что-нибудь новое?
– По Роулсу? – Воронцов покачал головой. – Ничего.
– Каковы наши дальнейшие действия?
Их шаги гулким эхом отдавались в коридоре, звуча одновременно впереди и позади, словно по госпиталю маршировала рота солдат.
– Полагаю, никаких действий не будет. Что мы можем сделать? Все считают, что парень был ограблен.
– Кроме тебя.
Воронцов пожал плечами. Ему невольно вспомнилось, как однажды он был в гостях у Дмитрия: летний день, воскресный шашлык на свежем воздухе. Он хорошо помнил жизненную энергию и силу, исходившую от жены и дочери Дмитрия, их неожиданную раскованность, открытость, спокойную уверенность в будущем. Комары весь вечер осаждали маленький садик у дачи Дмитрия, но это не имело значения. Комары не мешали веселью.
– Может быть. А может быть, и нет. Кто знает, что творится в мозгах у американцев?
Они спустились по лестнице в фойе, где находился приемный покой отделения неотложной помощи, как всегда, наводненный пациентами с загипсованными конечностями или перевязанными головами, плачущими детьми на коленях у мамаш, и – словно советский дух не мог выветриться до конца – неизменными уборщицами с ведрами и грязными тряпками. Впрочем, Воронцов полагал, что уборщицы во всем мире одинаковы.
День начал клониться к вечеру. На горизонте собирались кучевые облака. Воронцов распахнул захватанные пальцами стеклянные двери, и холод обжег лица вошедших обещанием близкой зимы. Подошвы их сапог скрипели по снегу, когда они шли к автостоянке. Дмитрий поскользнулся на льду, но Воронцов вовремя поддержал его.
В кармане Воронцова заверещал сотовый телефон.
– Да? – коротко бросил он, раскрыв аппарат.
– Самолет отправился по расписанию. Погода нормальная, так что они должны прибыть более или менее вовремя.
– Отлично, – он сложил аппарат, словно пустую обертку от конфеты, и сунул его обратно в карман.
– Ну? – Дмитрий забыл о своей жене.
– Самолет в воздухе и летит сюда.
Лицо Дмитрия стало радостно-возбужденным, как у ребенка. Впрочем, сейчас Воронцов разделял его радость и нетерпение. Несмотря на мороз, ему было тепло. Дверца автомобиля открылась легко, не пришлось даже греть ключ. Они сели в машину, словно собираясь на вечеринку. Роулс и Анна, жена Дмитрия, сразу же отступили на задний план.
Самолет с рабочими-газовщиками из Пакистана должен был приземлиться менее чем через шесть часов. Они встретят его в аэропорту, будут наблюдать за разгрузкой и высадкой пассажиров. Оперативная группа проследит за возвращением в город такси или автобуса, затем подождет, пока пакистанец по имени Хусейн не появится в зоне наблюдения вокруг многоквартирного дома. Не имело значения то, сколько героина у него окажется при себе – любое количество будет уже осязаемым удовлетворительным результатом. Это будет нечто реальное в отличие от туманных догадок, окружавших убийство Алана Роулса.
Воронцов включил зажигание. Дмитрий, сидевший рядом с ним, напрягся в нетерпеливом предвкушении, к которому примешивалось чувство вины за способность на несколько часов забыть о своей жене. Двигатель кашлянул, затем мощно взревел. От некой абстрактной драмы со многими неизвестными они перешли к последнему акту пьесы, в которой предполагалась настоящая развязка.
* * *
Звонок телефона постепенно вытащил Лока из глубокого сна без сновидений. Комната наполнилась привычными предметами, когда он включил ночник рядом с постелью. Четыре часа утра. Он слышал тихий шелест дождя за окном.
– Да?
– Это мистер Джон Лок? – спросил мужской голос после секундного замешательства.
– Слушаю. У вас важное дело?
– Мистер Лок, я лейтенант Фолкнер. Я звоню из дома мистера Уильяма Грейнджера...
– Одну минутку. Вы из полиции?
– Да, мистер Лок. Вашингтонская криминальная полиция.
Очевидное замешательство звонившего встревожило Лока. Он был словно парализован еще не обрушившимся ударом.
– В каком отделе вы работаете?
– В отделе расследования убийств, мистер Лок.
Лок молчал, слушая шелест дождя за окном, тиканье будильника, дыхание человека на другом конце телефонной линии. Внизу проехал автомобиль.
– Мистер Лок?
– Да, – ответил он хриплым, придушенным шепотом.
– Мне бы хотелось, чтобы вы приехали сюда, сэр, – помочь опознать...
– Нет! – это не было ответом на просьбу Фолкнера. – Что случилось?
– Здесь было совершено несколько убийств. Если вы сможете приехать сейчас, это поможет нам.
– Мертвые тела?
– Да. Насколько я понимаю, в доме были слуги?
В нем на мгновение зашевелилась нелепая, отчаянная надежда, всплеснувшая сломанными крыльями.
– Дворецкий. Домохозяйка. Сколько тел вы обнаружили?
– Вам придется опознать другие два тела, мистер Лок.
У Лока перехватило дыхание. К горлу подступила тошнота.
– Не вешайте трубку, – прохрипел он и, пошатываясь, устремился в ванную.
Когда рвотные приступы прекратились, оставив во рту жгуче-кислый привкус желчи, он увидел в зеркале ванной лицо незнакомца – побелевшее, осунувшееся, искаженное. Его разум блуждал, словно он очнулся от пьяного ступора. Его мозг наполняли образы Бет, Билли, их дома, садов, спускавшихся к Грейт-Фоллс, дорожки, по которой он подъезжал к дому с включенными фарами... Бет и Билли, Стиллман и Бет, Бет...
Спасения не было. Он попал в комнату с глухими стенами, где крик – единственное, что оставалось незнакомому лицу в зеркале – не мог услышать никто.
Бет убита...
* * *
С двадцатиминутным опозданием ТУ-154 пробил покров облачности и начал заходить на посадку. Слово «Аэрофлот», начертанное на его борту, звучало отчаянным воплем, возвещающем о потерянной цели. Воронцов смотрел, как он снижается и садится, словно перелетная утка, мелькнув в полоске темноты между посадочными огнями.
Он перевел бинокль, следуя за быстрым движением самолета, не замедлявшимся, пока огромная машина не развернулась, медленно и неуклюже, как раненое животное. Полторы сотни пассажиров томились в битком набитом салоне – иранцы, пакистанцы и все остальные, кого можно было набрать в Исламабаде для полета в сибирскую зиму. Нос самолета повернулся, с неторопливой решительностью продвигаясь вперед, к месту стоянки. Дмитрий нетерпеливо переминался с ноги на ногу рядом с Воронцовым. На этом самолете находился груз героина, тщательно спрятанный, гнездившийся в швах одежды, в тюбиках из-под зубной пасты или в коробочках для талька – достаточно, чтобы снабжать улицы Нового Уренгоя до следующего рейса, который прибудет послезавтра.
Самолет остановился. Воронцов продолжал наблюдать за ним в бинокль.
Иран, Пакистан, Кашмир – Мусульманский Треугольник, как окрестила его пресса и агентства новостей дюжины стран – пришел в Сибирь. Вернее, сюда проник один из его каналов сбыта, далеко не самый крупный. Наркологическое отделение госпиталя Фонда Грейнджера было чуть ли не до потолка забито жертвами этого канала.
В борту «Туполева» открылся пассажирский люк. Воронцову показалось, будто он слышит общий вздох всей оперативной группы, наблюдавшей за посадкой. Операция началась. Он ощущал и разделял общее возбуждение, пронесшееся, словно порыв свежего ветра.
Пассажиры начали спускаться по трапу. Быстрый взгляд, шепотом произнесенное имя – некоторые были уже знакомы по прошлым операциям. Но сейчас все ждали Хусейна, хотя и понимали, что гонцов может быть двое, трое, даже шестеро. Спрос на улицах в последние дни становился все настойчивее. Сообщество наркоманов дергалось, словно мертвая плоть, реагирующая на сжатие и расширение трупных газов. Они не могли ждать – они нуждались.
Иранцы, пакистанцы и прочие толпой направились к терминалу. Включился багажный конвейер, и из чрева багажного отделения начали выползать первые сумки и чемоданы. Воронцов взглянул на Дмитрия, прислонившегося к капоту автомобиля. Дыхание Горова было быстрым и неровным, вырываясь из груди облачками пара. Звезды пронзительно сияли в небе, подернутом редкими серыми облаками. Аэропорт извергал на пассажиров потоки неонового света.
Воронцов снова приложил к глазам бинокль. Он знал, что во многих сумках могут находиться наркотики. Сезонные рабочие не подвергались обыску по прибытии. Все делалось в стиле некой пародии на западную рекламу – «Сибирь приветствует вас!» Разумеется, операция могла бы стать гораздо более масштабной, но у них имелось единственное свидетельство информатора Дмитрия – узбека, обвиненного в растлении сына местного правительственного чиновника, состоявшего в родстве с заместителем премьер-министра.
Воронцову приходилось признать, что он фактически натравил Дмитрия на распространителей наркотиков, убивших его дочь неочищенным героином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51