– То, что ты ничего о них не знаешь, вовсе не значит, что их не было, верно? Очень может быть, что до того момента, как оказаться неведомым образом в лесу, кто-то из твоих близких истово верил, что у тебя будет дракон… Или знал об этом. Или… боялся этого.
– Хм-м… – молвил я, нервно ухмыльнувшись. – Может, я потерянный наследник рода Львиноголовых?
Смех смехом, но как-то мне стало неуютно. Наставник знал больше, чем говорил. Гораздо больше. Но до сего дня я не замечал в ним стремления к двусмысленностям и лицемерию. Опять моя невнимательность?
– Впрочем, оставим пока отстраненные размышления… – решительно завершая тему произнес Анвер уже привычным тоном. – Давай вернемся к насущному. Я пригласил тебя, чтобы обсудить кое-какие детали предстоящего выступления на Празднике…
– Провокаций не планирую, – брякнул я.
– Верю в твои благие намерения, – вздохнул Анвер. – Но ты уверен, что знаешь где именно начинаются провокации?
Шесть дней до Праздника.

«… Так, что зиму мы прожили неплохо, многим приходилось гораздо хуже. Особенно тем, у кого большие семьи. Но люди почти не ропщут. Твердят, что лютая зима – воля Хранящего, проверяющего наши силы и долготерпение. Правда, некоторые утверждают, что якобы холод привели к нам драконы, что летают в поднебесье и нарушают покой облаков, а также заслоняют от нас солнце. Но так говорят только чужаки и проходимцы, и почти никто из наших этому не верит. Я бы вообще не стала сообщать тебе об этом, но Марку попросил написать. Сказал, что это может быть тебя заинтересует, ведь то, что до нас добирается слабой рябью на воде, возможно, у вас поднимает бурю? Мне бы не хотелось так думать.
Кстати, Марку ужасно расстроился, что ты не сумел выбраться к нам зимой. Мы тоже были огорчены, но он больше всех, хотя и делал вид, что страшно занят и ему некогда думать о постороннем. Ой, только не подумай, что я тебя упрекаю, мальчик. Ни в коем случае! Если не приехал, значит не смог. Может быть летом у тебя будет больше времени и ты вырвешься к нам?
А пока Мило передает тебе привет. И его новая супруга тоже. В начале весны он женился второй раз, на очень славной девушке по имени Лилетта. Двое ребятишек Мило ее уже успели полюбить, а сами новобрачные ждут в конце весны третьего.
Все остальные тоже передают тебе приветы и пожелания навестить нас как можно скорее. Особенно настойчива Арика. Этой зимой она наконец вынесла окончательное решение пойти по стопам отца и стать врачом, хотя девушке это и будет трудно, особенно в наших местах. Поэтому она хочет поехать учиться к вам, в Город, и хотя она не велела мне это делать, я хочу попросить тебя присмотреть там за ней, помочь, если не трудно.
Пожалуй, на этом все новости наши заканчиваются. Еще скажу лишь от себя, что очень соскучилась по тебе, милый мальчик. Хотела бы повидать тебя. Будь осторожен и смотри…»
Ветер настойчиво рванул бумагу у меня из рук. Я успел перехватить письмо и сунуть обратно в конверт, хотя хотелось еще разок перечесть его. Такой теплой, надежной, домашней безмятежностью веяло от густо исписанных листочков, что хотелось читать его непрерывно, лишь бы отрешиться от привычной, раздерганной действительности.
Пожалуй, если все будет нормально, этим летом я и в самом деле отложу все дела и наведаюсь к ним. Зимой я собирался, собирался, да так и не собрался, хотя если быть честным, время на одну, пусть даже короткую поездку, я бы мог наскрести, но…
Неугомонный ветер взъерошил лежавшую поодаль книгу, вытряхивая завалявшуюся между страницами карту. Я машинально поднял ее и развернул, рассматривая со смешанным привкусом так и не изжитого страха и некоторой гордости. Потом, уже после своего подземного путешествия я, уступив бесконечным просьбам приятелей, набросал на добытой ими карте подземелий свой примерный маршрут. Это оказалось не так трудно, как думалось, хотя поначалу мне казалось, что я полностью утратил ориентиры в лабиринте. Многое просто выпало из сознания. Наверное, к лучшему. Но, видно, сказалась привычка к полетам за пределами реального мира и, как мог подробно, я восстановил по памяти все пережитое. И поразился, во-первых, своему идиотизму – на карте стало понятно, что были десятки мест, где я мог попытаться выбраться наверх, а во-вторых, своему упорству – наматывая круги и петляя по подземелью, я отшагал приличное расстояние.
Ветер трепал замусоленный лист, который господин ректор вежливо, но настойчиво просил меня убрать подальше. Во избежание. Кроваво-красная извилистая линия, размеченная жирными точками, бежала по черным очертаниям подземелья, как кровь по венам… Вот здесь я прошел прямо под городской ратушей, а здесь под рекой, а здесь под Святилищем, и снова вернулся за реку… А здесь мог бы выбраться прямо в подвалы родного Гнезда, да жаль, что не знал о том, как это сделать.
Пережитый страх – притихший, поистрепавшийся от времени, как эта карта, – оживал, стоило лишь внимательнее вглядеться в рисунки. Я поспешно свернул лист и засунул его обратно, в книгу, придерживая для верности обложку руками.
… Не спеша, важно переваливаясь на мохнатых лапах и покачивая толстым задом ко мне приблизился Колючка. Присел рядом, принюхался. Я покопался в карманах и выудил припасенную для него корку черствого хлеба, Колючка пару мгновений подозрительно изучал ее, потом зацепил зубами и принялся хрустеть. К сухому хлебу Колючка пристрастился этой зимой, когда уехал его владелец в неизвестном направлении, а зверек, вместо того, чтобы впасть, как положено, в спячку принялся шастать по округе, разыскивая Вевура. Он отощал чудовищно, но гордо отказывался принимать пищу из рук посторонних и пытался добыть ее самостоятельно, сначала в лесу, потом на городских помойках. К несчастью, зима выдалась тяжелой и на помойках у Колючки имелись более сильные и агрессивные конкуренты, поэтому он большую часть времени голодал и погиб бы, если бы мы не убедили его принять хлеб из наших карманов. Начала эту благотворительную деятельность Джеанна, потом присоединились Вейто, я, Ирметта, малышня из группы Закира. Весной Колючка вес набрал снова, но сухари навсегда пленили его сердце.
Ленивую тишину ранних сумерек нарушили звонкие детские голоса. Распахнулась дверь старого дома и оттуда высыпали взбудораженные и звонко перекликающиеся девчонки и мальчишки, размахивающие котомками, как мельницы крыльями. Я невольно обратил внимание, что сегодня их почти в два раза меньше, чем в прошлый раз, когда я заглядывал сюда. Следом за ребятней, хмурясь и привычно бурча под нос что-то нелицеприятное о современной молодежи, появился Закир, скорбно взглянул на небо, прикрикнул на особенно расшалившихся, почесался.
Еще прошлой осенью, Закир поразил всех сообщением, что открывает свою школу для детей. Он видите ли желал воспитать понимающее поколение с незашоренными глазами. Городские власти не препятствовали, особенно когда узнали, что Закир на самом деле является личностью очень известной в научных кругах, хотя и по всеобщему мнению давно отошедшей от дел. Он обладал степенью магистра и еще кучей всяких почетных званий и труды его, хоть и считались несколько эксцентричными, тем не менее являлись предметами гордости университетских библиотек. Поэтому Город, спохватившись, предоставил великому ученому лучший дом почти в самом центре и был изрядно поражен, когда Закир отказался от предложения безо всяких объяснений и предпочел скромную развалюху при дороге, находящуюся где-то посредине между городом и Упокоищем. Пока общественность пребывала в шоке, Закир с привычной безапелляционностью заграбастал всех до кого сумел дотянуться на ремонт своей хижины, особенно напирая на то, что мы люди благородные и добросердечные и не позволим бедному старику и детишкам мерзнуть зимой в полуразвалившейся халупе. А когда дом был приведен в приличное состояние, школа открылась. Была она бесплатной, видимо, поэтому кое-какие ученики у Закира все же появились. Помню приходили два или три пацана из городских трущоб. И, что было особенно удивительно, надменный и вздорный Закир принялся честно работать с этими замызганными мальчишками, как с сыновьями аристократов. И было в этих уроках нечто, заставившее скептичных горожан пересмотреть свой взгляд на школу. Прошло не так уж много времени, слухи расползлись, и вскоре вдруг выяснилось, что комнаты старого дома не в состоянии вместить всех желающих. Более того, под предлогом сопровождения детей, в школу стали наведываться и их родители, слушающие уроки вместе с сыновьями и дочерьми. И дело было не только в фантастической трубе и в еще кое-каких изобретениях Закира, способных на время увлечь понимающих людей. Совсем наоборот, Закир далеко не всем позволял заглянуть на свое волшебное изобретение, хотя и простодушно хвастал им время от времени. Просто учитель рассказывал юным и взрослым ученикам об известных им с младенчества вещах и явлениях, ухитряясь демонстрировать новые грани привычного. Он рассказывал о старых временах, о законах нашего мира, о людях и драконах, о троллинах, о небесах и Хранителе, о звездах… Люди были готовы терпеть даже мерзкий характер Закира и отсутствие навыков красноречия, лишь бы слышать его.
Зимой все стало меняться. Не потому, что угас интерес к историям Закира. Наоборот, только возрос. Но сам Город переменился. На учеников Закира стали смотреть косо и если их пока не травили, то только потому, что не было формального повода. Закир по невесть каким причинам обрел репутацию прихвостня драконов, хотя больше всех это прозвище оскорбило его самого, ибо драконов ученый недолюбливал. Просто был он чудным, характером обладал нетерпимым и не желал ни перед кем оправдываться. А много ли надо в наше время, чтобы заработать себе дурную репутацию? И постепенно даже те, кто еще рисковал приходить в Школу вечерами, стали появляться все реже. Снова опустели классы. Странно было, что вообще кто-то осмеливался присылать своих детей сюда.
И это при всем при том, что по мнению городских властей никакой открытой враждебности горожан по отношению к драконам, к Гнезду и ко всему, что с ними связано, не было. При том, что большинство людей по-прежнему почитали Хранящего и его служителей. И мифический Великий Дракон Изначалья все еще был великим.
– Ну? – недружелюбно проворчал Закир, останавливаясь рядом со мной. – Чего приперся-то?
– Привез заказанные лекарства, – вздохнув, пояснил я и поднялся с корточек, отвлекаясь от огорченного Колючки. Когда мы стояли рядом, я возвышался над Закиром на два локтя, и его это изрядно нервировало. – Добрый вечер, господин ученый.
– Чего вскочил, как пупырь на лбу? Шея у меня болит, тебя снизу вверх рассматривать! – немедленно заявил Закир. – Давай сюда, чего принес. Мог бы еще на неделю опоздать, а старый человек бы страдал…
– Вы же заказали их только сегодня утром! – возмутился я, тоже привычно поддаваясь на провокацию. Джеанна, которая дала мне этот сверток с лекарствами, рассказывала как рассердился аптекарь, когда узнал о сроке исполнения заказа. Но аптекарь был добрым человеком, знал Закира и поспешил.
– Вот и надо было принести утром, – отозвался ученый, распотрошив сверток и заглядывая внутрь. – А ленивица где?
– Не выросла еще.
– А запасы на что? Предусмотрительные и ответственные люди всегда готовят резервный запас на случай крайней необходимости и…
Никто из нас, наверное, так и не смог бы вразумительно объяснить почему мы все терпим этого несносного человека, и зачем помогаем ему, в ответ вознаграждаясь лишь колкостями и брюзжанием. Когда уехал Вевур все заботы вообще перекочевали на наши плечи, да и с его возвращением установившийся порядок сохранился. Нельзя сказать, что мы внезапно прикипели душой к этому сварливому старику. Сегодня Джеанна вздохнула с явным облегчением, отдавая мне сверток с лекарствами. Я бы и сам вздохнул с облегчением, скинув миссию на кого-то еще, но в данном случае сюда меня привел не приступ благотворительности.
– Чего надо-то? – проницательно осведомился Закир, прерывая свой полный гнева и возмущения монолог и запихивая лекарства в полуоторванный карман. – Только не говори, что прибыл сюда томимый заботой о старике. Знаю я вас… Есть хочешь?
– Нет.
– Вот и славно. А я хочу. Пойдем. Пусть эти оглоеды здесь порезвятся, пока их родители не заберут…
Почти все свое имущество Закир, по-прежнему, держал в Святилище на старом кладбище, поэтому школьный дом изнутри был пустоват. За исключением нескольких разнокалиберных стульев (их было больше, но часть ушла зимой на растопку), доски, пары полок в большой классной комнате и корявого топчана – в малой, здесь не нашлось ничего лишнего. Ну, разве что печь-плита, разделяющая комнаты.
На черной, лоснящейся доске сохранились меловые точки и линии, показавшиеся мне знакомыми, но сколько я не разглядывал их, пытаясь идентифицировать, ничего путного в голову не приходило. И когда появился Закир с тарелкой и кувшином и устроился у подоконника, используя его в качества стола, я спросил, кивнув на доску:
– Что это? Кажется знакомым…
– У, неуч, – отозвался Закир, вгрызаясь в кусок хлеба, как недавно Колючка в корку. – Вообще поразительно, как ты сумел рассмотреть хоть что-то знакомое. Ведь ты видишь это всего лишь каждые вечер и ночь… – Он деликатно зачерпнул ложкой суп из чашки, проглотил его, зажевал хлебом и только тогда продолжил: – Это ваше любимое созвездие Дракона с испепеляющим Оком во главе…
– В самом деле? – Я попробовал вычленить из скопления точек и линий знакомые очертания, но сдался и спросил: – Вы занимаетесь с этими ребятишками астрономией?
– Не вязанием же мне с ними заниматься, – произнес он недовольно. – Или ты, надменный выскочка, полагаешь, что только вам подобные способны наблюдать и понимать?
– Я не…
– Так вот будет тебе известно, Птенец, что один из моих мальчуганов сумел воспользоваться полученными знаниями и заметил, что вопреки всем законам, созвездие Ока не движется, как положено по небосклону, не меняет своего местоположения относительно остальных небесных тел, а словно приколочено к северному участку над горизонтом…
– Это давно замечено, – пожал я плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63