Если долго и внимательно присматриваться, то на каждой ступени можно прочесть отдельный эпизод из истории основания города. Самые древние и самые интересные – на нижних ступеньках, но там уже почти ничего не разобрать…
Сколько же в этом городе лестниц и сколько же ступеней мне пришлось пересчитать здесь за всю свою жизнь? – рассеянно подумал я, рассматривая почти неразличимую сцену знаменитой Дождевой Переправы на потрескавшихся камнях. Город исчерчен тысячами ступенек – просторными и узкими, пологими и крутыми, каменными, земляными и деревянными, простыми и ажурными – всякими. Потому что весь город неровен, всхолмлен, изрезан оврагами и изрыт ямами, уступчив и многоярусен, как ступенчатая пирамида…
Года три назад мне довелось побывать на фестивале в междуречье. Так вот тамошний, тоже немалой величины город в долине, показался красивым и каким-то плоским, как гладкий рисунок на шелке, тогда как наш город смахивает на грубоватый, отчетливый барельеф на поверхности земли.
Историки объясняют это тем, что город нарастал сам на себя, погребая под каждым новым слоем предыдущие. И под ныне существующими улицами все еще, возможно сохранились даже первопоселения.
…Скрипнула дверь, выпуская некоего хмурого господина с потрепанной папкой под мышкой. Витражное стекло, вставленное в деревянную дверную раму, подмигнуло разноцветными бликами, отражая солнце. Господин нерадостно вздохнул, поправил папку и побрел вниз по улице. Надо полагать, из музейной тиши его как моль из платяного шкафа, выгнал переполох, созданный группкой дошколят, которых несколько минут назад зазвали в здание утомленные воспитательницы.
Ага, сегодня же городской Музейный день…
А давно я здесь не был, подумал я, перехватывая окованную медью дверь еще до того, как створка замкнулась, и вошел внутрь. Пахнуло камнем, деревом, холстом, кожей и красками. Тусклые, размазанные уличные звуки здесь обрели гулкость и насыщенность, отражаясь от высокого свода, украшенного мозаикой. Зато цвета стали приглушенными, растекаясь в стекле витрин и размываясь тенями.
– …пришли недобрые косороги, косматые, тысячезубые, как гласит предание. Косороги напали на жителей поселка… – размеренно, но умело держа интонацией драматичность момента, рассказывал пожилой экскурсовод возле дальнего стенда. Собравшиеся вокруг него дошколята заворожено слушали, издав единый восторженный вздох, когда в диораме вспыхнул фонарь, обливая светом чучело оскаленного косорога. – Но смелый Виктай взял в руки свой знаменитый меч и вышел на защиту друзей…
Я едва не зажмурился, на мгновение ощутив себя лет на тринадцать младше, и явственно представив себе этот самый меч – широкий, с волнистым синеватым лезвием и светящимися зеленью камнями на рукояти… Меч произвел на нас столь неизгладимое впечатление, что потом вся наша сопливая группка, включая девочек, вырезала кривые мечи из дощечек и наносила увечья друг другу, изображая подвиг славного Виктая.
Он ведь там так и висит. Отливает синевой зеркальное лезвие… Ничего особенного с виду на замыленный взгляд взрослого. И одновременно нечто удивительное, неуловимо загадочное есть в этом старом мече. Словно оттиск руки героя так и остался на нем навсегда, создавая ощутимую ауру.
Говорят, дракон Виктая был воплощен в этом мече…
Малышня загомонила, перемещаясь к следующему стенду, где им в движущихся фигурах расскажут об истории создания главных городских Ворот. Или, может, про голосистый Колокол.
Я встретился взглядом с изображением белокурой женщины с гобелена напротив, Женщина смотрела внимательно и изучающе, полуобернувшись к зрителю. На гобелене было выткано множество других людей – судя по одежде, горожан, – но только женщина казалась живой и отчетливой, несмотря на ветхость ткани и потускневшие нити… Стояла среди безликой толпы, на краешке стилизованной городской площади и смотрела неотрывно, с любопытством и ожиданием. Единственная живая среди теней.
«Городской этюд. Первая половина периода Восходящих. Коллективная работа выпускников Станской художественной мастерской» – сообщала аккуратная табличка возле гобелена.
Если не ошибаюсь, Станскую Академию стерли благодарные граждане как раз где-то в этот период и сейчас на ее месте размещается городская караульная служба. А среди выпускников Академии значился знаменитый Ян Вострокрыл. Тот самый, что умел рисовать живое…
– А это кто? – спросил звонко голосок позади меня.
– Данек, вот ты где! – послышался в ответ встревоженный женский голос. – Ты что здесь делаешь? Почему ты не со всеми? Вечно тебя приходится разыскивать! Разве тебе неинтересно слушать, как рассказывают?
– Я хотел посмотреть, что здесь нарисовано…
– Потом посмотришь, пойдем! А то все пропустишь.
Я оглянулся, наблюдая за сценой короткой схватки – упрямый малыш упирался и не желал идти за сердитой воспитательницей, пока ему не расскажут, что нарисовано на загадочной картинке. Судя по привычности уловок той и другой противоборствующих сторон для сохранения исходных позиций – подобные сражения были дежурными.
– Ну, хорошо… – сдалась женщина. – Что ты тут хотел увидеть?
– Кто это? – с готовностью прекращая борьбу и мигом согнав с физиономии плаксивое выражение, осведомился пацан, указывая пальцем на темную от времени гравюру – некий здоровенный монстр, смахивающий на зубастую, длинношеею ящерицу с устрашающим гребнем вдоль спины, распластав перепончатые крылья, парил над какими-то смутно очерченными поселениями.
– Это дракон, – прочитала воспитательница надпись под гравюрой.
– Неправда, – искренне возмутился ребенок. – Дракон не такой.
– Тут сказано, что это дракон, – с некоторым сомнением повторила женщина. – Это очень-очень древнее изображение. Так люди из доисторической эпохи представляли себе драконов.
– А почему они их такими представляли? Они таких видели?
– Нет, конечно. Таких чудовищ не бывает. Он, наверное, придумали его… – неуверенно пояснила воспитательница.
– А почему придумали? Он такой страшный. Древние люди боялись драконов?
– Наверное. Не знаю.
– Они что, не могли рассмотреть настоящих драконов?
– Никто не может рассматривать настоящих драконов… То есть почти никто.
– Я видел, – вдруг возразил мальчик. – Дракон другой!
– Неправда, Данек. Ты не можешь знать, как выглядит дракон. Пойдем к остальным…
Последняя реплика женщины неожиданно разбудила во мне глухое, немотивированное пока раздражение. Раздражение поднималось вверх, будто муть со дна – невесомо, но мерзко и тянет гнильцой.
– Но я же видел! – настаивал мальчик, обиженно округляя глаза и всплескивая руками. – Видел! У меня есть дракон! Мой дракон совсем не такой, как здесь нарисован.
– Ты опять? Как тебе не стыдно! Нет у тебя никакого дракона!
– Есть! – упрямо повторил малыш, отступая на шаг в сторону от пытавшейся ухватить его за руку женщины. – Есть, есть, есть!.. Он красивый!
– Данек, прекрати! – рассердилась воспитательница. – Мы же договорились. Ты мне обещал, и маме своей обещал, и ребятам обещал, что больше не станешь говорить ничего подобного…
Ребенок насупился. В глазах блестели слезы и стало заметно, что пацан с явным усилием сдерживается, чтобы не разреветься. Его растерянный взгляд обежал вокруг, в поисках помощи, зацепился за меня…
– А что плохого в том, что ребенок видит драконов? – негромко спросил я.
– Что? – женщина развернулась, впервые замечая присутствие свидетелей и машинально пытаясь вернуть в прическу выбившуюся прядь.
– Вы что-то имеете против драконов? – продолжил я, ощущая, как нечто неприятное, разозленное ворочается внутри, отравляя каждое сказанное слово двусмысленностью.
Воспитательница непонимающе сморгнула, рассматривая меня. Круглое, еще молодое лицо на несколько мгновений стало глуповатым, пока она пыталась провести логические связи между поглотившей ее возней с ребенком и невесть откуда взявшейся антипатией к драконам… Попытка оказалась явно безрезультатной.
– Против драконов? – переспросила она в замешательстве. – Нет, нет…
– Тогда почему вы не позволяете мальчику рассказать о драконе? Тем более о своем драконе?
На ее скулах проступил нервный, пятнистый румянец. В первое мгновение я решил было, что женщину внезапно накрыло раскаянием, но потом понял, что она просто заметила значок на моей крутке. И снова ошибся, предположив, какая за этим последует реакция. Ни оживления, ни тревоги не появилось в ее глазах – женщина просто устало вздохнула, положив ладонь на плечо притихшего малыша.
– Понимаете… – негромко произнесла она. – Данек у нас особенный. Он все время рассказывает много вся кого. О том, что его папа – Капитан-Лесоход. О том, что у них дома живет большая шакша. О том, что на выходных они ездили на мышиное пастбище… А вчера он рассказал ребятам, что у него есть настоящий конь, который пасется в его комнате. А позавчера, что у него есть собственный велосипед. И что мама ему купила верхохода…
– Купила, – серьезно подтвердил Данек, таращась на меня снизу вверх. – Только он убежал уже.
– Но он же сказал, что дракон выглядит не так, как на рисунке… – несколько озадаченно произнес я.
– Дань, – обратилась воспитательница к мальчику, – расскажешь, как выглядит верхоход, который от тебя убежал?
– Он такой большой и немножко зеленый, – авторитетно отозвался мальчик, для достоверности показывая руками, как велик был верхоход. – А еще у него длинные лапы, чтобы до верха доставать и на крыши забираться. А в темноте у него глаза горели, как… как солнце!.. Он капусту очень любил, – простодушно присовокупило дитя.
– Вы бы видели, какого красивого верхохода он нарисовал! – сообщила, улыбаясь, воспитательница и велела: – Беги к остальным!
На этот раз мальчик не возразил, помчавшись вприпрыжку к голосам в соседнем зале.
– Понимаете? – тихо спросила женщина, глядя ему вслед. – Ребятам про верхоходов рассказывали накануне на занятиях, но картинки не показали… Данек хороший мальчик, только постоянно сочиняет. Особенно с тех пор, как его отец ушел из семьи. Данек все время что-то придумывает… Он фантазер, но меры совсем не знает.
– Ну… Разве это плохо? – слегка смущенно сказал я.
– С ним никто не хочет дружить, – пояснила воспитательница грустно. – Раньше, когда дети были помладше, ему все верили и Данек был постоянно в центре внимания, а теперь они понимают, что он просто сочиняет… И с ним никто не играет, его дразнят все время… Дети иногда бывают очень жестоки. И взрослые тоже. Особенно к тем, кто обманул их ожидания.
Она взглянула мне прямо в глаза. И мне вдруг подумалось, что вовсе у нее не такое уж простоватое лицо, а совсем даже напротив – мягкое и миловидное, только слегка утомленное и обеспокоенное. И что она едва ли на год-два старше меня самого…
Извинительно улыбнувшись, женщина устремилась вслед за своим воспитанником.
Я задумчиво потоптался, бесцельно рассматривая стенды. Скопившееся в душе раздражение развеялось бесследно, И если кому и настала очередь испытывать неловкость – так это мне самому.
Верхоход – это такая горная тварь, величиной с лошадь, серо-черная, закованная в костяной панцирь… И дело ведь не в том, что малыш перепугал и сочинил – многие дети так делают. Да и не так уж важно, стоит ли за ним настоящий дракон, если честно… Но вот отчего я готов был разозлиться на случайного человека только зато, что мне померещилось в безобидных репликах?
Со стены напротив на меня хмуро косил зауженным глазом злополучный монстр с гравюры. Действительно, странный зверь – тяжелый, плотный, наверняка неподъемный для таких крыльев. Кому пришло в голову назвать это чудище драконом?
…Выйдя из музея, я задержался на ступенях, щурясь от бьющего в глаза солнца, показавшегося нестерпимо ярким. Что-то шуршало равномерно, под аккомпанемент сердитого, негромкого бурчания; «…и кому надо было тут резать, узоры всякие выцарапывать, будто кто и глядеть их станет под ногами-то! А ты мети, да выскребай каждую щелочку, вычищай все эти загогулины… Нет бы, просто да гладко, как в приличных домах… Х-художники!»
Невольно хмыкнув, я стал спускаться, аккуратно обогнув недовольного дворника, сметающего нанесенный сегодняшними экскурсантами мусор со ступеней.
В сумрачных недрах «Мышеловки» ни одного знакомого, к счастью, не обнаружилось. Только лениво бренчали для немногих присутствующих слушателей музыканты. Они узнали меня и приветственно замахали руками. Я вежливо поздоровался, но предпочел устроиться в самом дальнем и самом темной углу, где на меня не особенно обращали внимание, зато я мог видеть всех входящих в зал «Мышеловки». Думаю, нетрудно угадать зачем я вернулся сюда. Уж точно не раздавать автографы. Честно говоря, я почти не надеялся, что глазастая незнакомка снова появится, но ведь нужно же было попытаться?..
Зал постепенно наполнялся людьми, музыкой, дымом. Время шло. Секунды растягивались, как патока, но все же рвались и исчезали навсегда. Ночь брала город без боя. Дневные открытые лица неуловимо и решительно сменялись ночными смутными масками, смех – загадочными улыбками, пустая болтовня – многозначительными взвешенными репликами. Мир окутало сверкающее блестками звезд дымчатое покрывало.
Ждать дальше смысла не имело. Я разочарованно поднялся и стал пробираться к выходу. И небеса уступили: мелькнула у дверей стройная, хрупкая фигурка, оглянулась вокруг, выискивая кого-то, полыхнула сиреневыми глазищами и столь же быстро исчезла в ночном мраке. Словно вампир.
Я ринулся вдогонку, но, естественно, уже никого не застал на входе. Только звезды глумливо ухмылялись с небес. Незнакомка снова испарилась бесследно, как это обычно случается с таинственными незнакомками.
Возвращаться в «Мышеловку» не хотелось, да и незачем было, поэтому я просто поплелся по улицам, инстинктивно пытаясь вспомнить свой вчерашний маршрут. Было бы любопытно выяснить, каким ветром меня унесло к Упокоищу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63