Мы обернулись. Единственный выход из проулка перегораживала цепочка темных фигур. Было еще достаточно светло, но разглядеть никого из них в подробностях не удавалось. Они словно растворялись в тенях. Даже лица прятали под масками. Не звериными – обычными, черными.
– Двенадцать… – сосчитала Джеанна деловито.
– Вверху еще четверо, – столь же невозмутимо сообщил Даврир, и я не сразу заметил тех, о ком он говорил. Нужно обладать острым или наметанным глазом, чтобы снизу вычленить неподвижные абрисы людей, засевших на краю крыш.
– Что будем делать? – осведомилась Джеанна, настороженно наблюдая за верхолазами.
– Сначала узнаем, что они намерены делать, – отозвался Чаро, моментально утратив недавнюю веселость. Свой драгоценный пакет он невзначай впихнул между хламом. – В крайнем случае, у нас есть большой специалист по отражению атак преобладающих сил противника. Верно, Кир? Принимаем бой, если что?
– Думаешь, они предоставят нам выбор? – хмыкнул я.
Темные фигуры приближались, становясь различимыми в деталях. Теперь уже можно было рассмотреть, что, несмотря на одинаково черный цвет, одежда у них всех разная. Наскоро покрашенные тряпки. И двигались они неравномерно, одни отставали, другие норовили забежать вперед. Некоторые были вооружены, но всего лишь палками или кнутами.
– Вот здорово, – шепотом произнес Чаро, всматриваясь в надвигающееся воинство. – Это же Патриоты Свободного Города! – Он сплюнул в сердцах.
Никто не стал спорить, хотя и вздыхать с облегчением было рановато. Сообщество Патриотов, рожденное этой тяжелой зимой, хоть и ни разу не причинило серьезного вреда никому из нас лично и Гнезду в целом, все же принесло немало неприятностей. Пытаясь подражать Кругу и его клонам, некоторые особо ретивые горожане, по разным причинам невзлюбившие драконов и все связанное с ними, вступали в сообщество единомышленников и принимались мелко пакостить – разорять обозы, идущие в Гнездо, разрисовывать настенные фрески, изображающие драконов или гадить в Святилищах. Изредка они осмеливались подстерегать одиноких Птенцов и всячески измывались над ними, но максимум, на что они решались, это оскорблять и швыряться гнилыми овощами. Правда, для острастки они носили с собой ножи и кнуты, но, кажется, ни разу не пустили их в ход. С того дня, как ректорат Гнезда запретил нам выход в Город по одному, жертвами Патриотов становились в основном их же собратья-горожане, или отличающиеся от остальных внешним видом и поведением, или насолившие кому-то из Патриотов. После вечерних прогулок, вдоволь натешившись, храбрые защитники свободы Города возвращались по домам, к теплым шлепанцам и каминам, чтобы утром вновь превратиться в добропорядочных буржуа, домохозяек, школяров. Были они в общем-то безобидны, хотя неприятны, как мокрицы.
– Жители Свободного Города! – заговорил один из людей в черном. Голос был мужской. – Взгляните! Кто перед вами?
– Отступники и предатели! – подержал его женский фальцет.
– Они пришли в наш Город! Они посмели нас оскорбить в нашем же доме! Мы слышали…
Я наклонился к Джеанне;
– Похоже, это эхо нашего сегодняшнего дневного приключения.
– Ну, и отлично, – отозвалась она, не спуская прищуренных глаз с безликих противников. – Днем не удалось довеселиться, закончим сейчас…
– Вот тебе такое веселье определенно ни к чему. В твоем положении.
– Мое положение, – с тихой яростью откликнулась Джеанна, полоснув меня негодующим взглядом, – точно такое же, как и ваше. Так что держи свои хлопоты при себе!
– Какая участь грозит наглецам, что незваными приходят в наш город? – продолжал между тем разглагольствовать некто к черном. – Скажите, пусть они услышат!
– Прочь! ! – завопили разноголосо благодарные слушатели. – Вон!! Гнать!!
– Смерть! – пискнул кто-то пока еще невнятно.
С неожиданным грохотом и звоном распахнулась створка одного из освещенных окон на первом этаже, и свет перекрыл плечистый силуэт.
– А ну чего разорались на ночь глядя? – тяжким басом осведомился обладатель плечистого силуэта. – Кто тут взялся судить, кого «прочь» и «вон»? Вы что ли?
– Займись своими делами, добрый человек, – прошипел, слегка смешавшись, один из Патриотов. – Мы тут сами разберемся.
– Уж я сам решу, чего мое дело, а чего – твое. Вот когда под моими окнами детей обижают – это завсегда мое дело.
– Это отступники и предатели, – невольно втягиваясь в разговор, сообщил Патриот. Без должного нажима в форме надсадных воплей оба определения прозвучали как-то неубедительно. И потому он поспешил пояснить: – Не видишь, что ли, кто это? Это же драконьи выкормыши! Им нет места в нашем городе!
– Сам ты выкормыш, – сказал отчетливо Даврир. И даже пояснил чей.
Человек в окне крякнул, как мне показалось одобрительно. За его спиной обозначились еще какие-то люди. Зато Патриоты всколыхнулись и зашевелились, меняя дислокацию. Кажется, они намеревались перейти к активным действиям.
– Ты это… – произнес кто-то из них, обращаясь к обитателю дома, – окно-то закрой, а то сквозит…
– Ага, – произнес обладатель баса и споро полез через окно наружу. А за ним кто-то следом, ростом чуть поменьше, но такого же плотного телосложения. Второй, выбравшись, аккуратно прикрыл оконную створку.
– Вот теперь в доме не дует и не смердит, – весело сообщил Бас.
– Ты предатель! – завопил один из Патриотов.
– Поосторожнее в выражениях, сопляк, – осерчал горожанин.
– Ты же рожден в этом Городе! Ты должен быть с нами!
– Никому я ничего не должен, окромя своей супруги. С вами? Намотать на морду тряпку и нападать на прохожих? Так некогда мне, работаю я… Да и тряпки такой на мою рожу не найти.
– Мы запомним тебя! – пообещали Патриоты плечистому.
– Да ради Хранящего, – с удовольствием отозвался он. – Зовут меня, значит, Гдар Железняк. А это мой сынишка младший – Фегдор. Так что милости прошу в любое время. Ежели свои имена назовете, так будет совсем хорошо… Чего усохли-то?
– Что ж, так тому и быть! Объявляем Гдара Железняка и сына его Фегдора, и семью его зараженными от гнусных разносчиков болезни! А зараженных положено лечить или уничтожать, ежели они закоснели в своей болезни и не желают поддаваться лечению!.. –заверещала, срываясь на истерический визг, женщина.
– Ну, ну, – покивал Гдар. – Вот я сейчас кой-кого подлечу. Закосневшего в болезнях. Уж излечу от злобности и наглости раз и навсегда. Дабы не давали негодных рецептов другим и не разносили по городу бешеную напасть… А ну? – он косолапо шагнул вперед, расставив руки, и толпа нервно попятилась.
– Окстись, Железняк! – вякнул кто-то неразличимый из-за спин товарищей. – Зачем тебе эти нелюди и убийцы? Им все равно смерть со дня на день…
Побелевший, как известка, Даврир сдавленно выдохнул бешеное: «Ненавижу! Ублюдки!» – и прыгнул на неосторожного, оказавшегося слишком близко к нему. Тот изумленно и испуганно вскрикнул, валясь навзничь и отчаянно, как заяц заверещал: «Убивают!»
По словам очевидцев, угодивших в лапы Патриотов, те, кичась храбростью, на самом деле безнадежно боязливы, как все добропорядочные домовладельцы, и всегда избегают даже намеков на драку и кровь. Но ведь даже крыса, загнанная в угол, огрызается. И крысу можно разозлить или спровоцировать. Что и было успешно проделано. Тут все и закрутилось, Мы и моргнуть не успели, как оказались в центре людского водоворота, целиком поглощенные необходимостью уворачиваться от тумаков, которым награждали Другу друга Патриоты, пытаясь попасть в нас. Взаимное рукоприкладство только распалило их.
«А ну, хватай!.. Вон-вон он!.. Держи девку!.. Ой, моя рука!.. Куда бьешь, олух, там он!.. Эй-эй, смотри, что творишь!.. Ах, ты молокосос, да я тебя…»
Не то, чтобы мне стало весело, но и страшиться было нечего. Происходящее не столько тревожило, сколько раззадоривало и меня, и мелькавшую неподалеку Джеанну. Щека ее была поцарапана, но глаза сияли восторгом и азартом. В первые мгновения потасовки я еще пытался прикрывать ее, но верткая девица носилась так стремительно, что при всем желании присмотреть за ней не было никакой возможности. Впрочем, она явно наслаждалась происходящим. Как и наши добровольные помощники из семейства Железняков, ловко отмахивающиеся от нападавший и обменивающиеся развеселым уханьем. А внезапно вынырнувший слева, запыхавшийся Чаро подмигнул мне.
Благодушие, как рукой сняло, когда я заметил Даврира и его соперника. Бледное, мрачное лицо Даврира было разбито нешуточным ударом. Его противник, мужчина средних лет и среднего же сложения, сдернувший нелепую маску, ожесточенно скалился, глядя на парня уцелевшим глазом; второй заплыл кровоподтеком. Они кружили друг против друга, не замечая других, полные откровенной ненависти и готовности убить, едва соперник допустит промах.
Стихийное сражение, само собой сошло на нет. Особенно пострадавшие сдавленно ругались, рассматривая прорехи в одежде, полученные ссадины и синяки, возмущенно всхлипывали. А остальные сомкнулись полукругом вокруг Даврира и его противника, привлеченные, как и я, непритворной ожесточенностью этого противостояния.
– Надо их развести, – проговорил чуть слышно Чаро, с сипением втягивая воздух каждый раз, когда воротник куртки соприкасался с его расцарапанной шеей, – Иначе это плохо кончится… – договорить он не успел.
Даврир сделал обманное движение и на его противника, отвлеченного якобы случайным жестом, обрушился удар. Зрители единодушно выдохнули, когда бедолага кубарем полетел на землю, прикрываясь руками. Кто-то смачно выругался. Кто-то присвистнул. Даврир устало согнулся, собираясь отвернуться, но поверженный противник, копошившийся на мостовой, сумел подняться на ноги и, пошатываясь, вновь двинулся к обидчику. В правой руке тускло заблестело длинное лезвие.
– Осторожнее! – послышался нервный вскрик из толпы, обращенный невесть к кому.
Мы инстинктивно подались к Давриру, но опоздали. Реакция у него была отличной. И дрался он великолепно. Еще один удар ногой, мерзко хрустнула кость – и нож вылетел из перебитой кисти нападавшего. Тот взвыл, хватаясь за руку, а через пару мгновений забыл о переломе, теряя сознание, бессильно оседая вниз и распластываясь у ног зрителей безжизненным чучелом. Кровь заливала его искаженное лицо, лаково поблескивая. Глаза стали как мутное стекло…
Тишина воцарилась неправдоподобная. Я слышал, как плещется вода в реке далеко отсюда. И слышал, как где-то в кабаке вопят пьяную песню. И как звенят маленькие глиняные колокольчики, развешанные на деревьях а честь наступающего Праздника на соседней улице.
А потом, женский, глухой голос произнес вслух сакраментальное;
– Он его убил?..
И я, как и трое остальных, оказался под прицелом ненавидящих, недоумевающих, разгневанных и испуганных взглядов. Шутки кончились. Люди, только что улыбавшиеся и подбадривавшие как своего товарища, так и Даврира, слились в единую монолитную стену, отгородившую нас от всего остального мира. Они были против нас. Они двинулись вперед, наступая и заставляя нас пятиться под напором лютой злости, исходящей от них.
Всколыхнулась и задрожала реальность, растекаясь радужной пленкой. Узкий проулок невообразимо раздулся. Стены темных домов выгибались, как отражения в зеркальном шаре. Повеяло льдом и огнем. Время замедлило ход, превращая секунды в тягучие минуты. Метнулись смутные тени – четыре дракона расправляли крылья. Гигантские, невероятным образом умещавшиеся в тесной каменной щели проулка, при этом не задевшие никого из стоящих там. Они были настоящими и одновременно фантастическими. Они пришли на помощь владельцам, несмотря на то, что их не звали. Они пришли защищать тех, кто принадлежал им, от всех остальных. И все вокруг немедленно захлестнуло искрящейся, холодной яростью.
Люди зашатались и попятились, не в силах отвести отвернуться от исполинов. Кто-то запричитал, задыхаясь – в глазах, на перекошенном лице, только глухой, беспросветный ужас. Кто-то бросился бежать, но едва шевелил ногами и нелепо дергался на одном месте. Густой, как мед воздух неохотно расступался перед другими, пытавшимися отползти. Такие крохотные человечки. Букашки, рядом с драконами. Отвратительные, грязные, зловонные, суетливые. Одним движением можно сразу прихлопнуть нескольких… Всех! Мелкие твари, вечно ползающие в грязи. Бесполезная пакость, бесконечно и бесполезно размножающаяся в лучшем из миров, как плесень…
Я тряхнул головой, избавляясь от приступа немотивированной гадливости, перемешанной со злостью на человечество. Не своей злости. Ненависти, спроецированной моим драконом. Он заставил меня смотреть вокруг его глазами. Дракон ненавидел людей, заставляя ненавидеть их и меня. Проклятье!
– Мразь!.. – донесся неузнаваемо искаженный голос справа. – Грязные уроды! Как осмелились вы поднять руку на меня, жалкие твари? На меня! Вам ли не знать моей власти? Если бы не омерзение, которое вы вызываете во мне одним своим присутствием, я мог бы стать вашим господином!.. – Два голоса сливались в один, один живой, человеческий, другой – драконий, беззвучный, но мощный, как ударная волна. Даврир и его дракон.
И от созвучия двух голос реальность звенела от немыслимого напряжения…
Еще не тронулся лед, скрывающий черную воду. Не раскололся на остроугольные, ломаные, ранящие куски. Не выхлестнулась из трещин жгучая, все разъедающая жижа. Но как никогда остро я осознал, что сейчас произойдет то, что уже никогда нельзя будет поправить. И короткое безумное мгновение растянулось в вечность, когда дракон заступил путь другому дракону, не позволяя совершить задуманное. Схлестнулись две силы, одинаково невероятные. Никогда прежде не случалось подобное. Дракон столкнулся с драконом.
Больше всего я боялся, что не справлюсь со своим чудищем. Он не желал сражаться со своим собратом, потому что мотивы, руководившие драконом Даврира, были близки и моему. Мгновение мне казалось, что я пытаюсь усилием воли удержать горную лавину… Не вынесу, надорвусь от непомерного и бесполезного усилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63