Заметим, что
мыслить формальное единство вещи и мыслить ее саму, как
формально-материальное единство (материальную вещь) суть два разных способа
мыслить. Формальное единство устанавливается как конкретное, актуально
схваченное единство взаимосвязей. Оно в самом деле имеется, хотя и не под
рукой, а в мысли. Материальная вещь мыслится лишь как возможность
дальнейшего бесконечного схватывания, то есть как возможность для все более
точного представления формы. То различение способов мышления, которое мы
пытаемся здесь провести, вполне соответствует кантовскому различению между
рассудком и разумом. Формальное единство - это рассудочное единство. Оно
конечно и конструктивно. Рассудок устанавливает форму, как нечто готовое,
более того, дающее возможность продуктивного действия. Разум есть
способность мыслить бесконечные понятия - естественно, не конструктивно.
Разум, обнаруживая идею, предполагает (а не устанавливает) безусловное
единство всех возможных конституент рассудка, то есть всех возможных форм.
Понятие материальной вещи содержит именно такое предполагаемое единство.
Важно иметь в виду, что это понятие не имеет прямого отношения к видимому,
слышимому или ощущаемому. Оно лишь содержит гипотезу о единстве
протекающего во времени восприятия (переживания или действия) со схваченной
в момент остановки формой. Сама форма такого единства не устанавливает.
Существует непроходимая пропасть между "самой вещью" и ее идеальным
(формальным) представлением. Именно эту пропасть ликвидирует разум, сводя
вместе то, что не могут совместить ни рассудок, ни чувство. Иными словами,
разум снимает противоречие между длящимся действием и статичностью
моментального схватывания. Снятие это, однако, всегда остается
проблематичным, поскольку никогда не осуществлено. Вещь, предъявленная как
материальная и при этом в полной формальной целостности, - это не готовый
результат (такой результат недостижим), а проблема. Схватывание формы есть
попытка ее решения. Ведь наша задача - это не формальное единство само по
себе. Форма возникает лишь как проект вещи, точнее, как проект
деятельности, направленной на создание вещи.
Сейчас нам необходимо разобраться с теми терминами, которыми мы описывали
отношение к длящемуся. Мы говорили о действии, о восприятии, о переживании.
Можно представить различные сценарии их отношений с актом схватывания
формы. Восприятие должно ему предшествовать. Воспринимая нечто длящееся
(например, слушая музыку или разглядывая геометрический чертеж) мы в
какой-то момент схватываем структуру воспринимаемого. Мы словно поняли, что
именно протекало перед нами, что это была за вещь. Действие, напротив,
должно следовать за схватыванием. Так, процедуре решения математической
задачи предшествует открытие того, как ее надо решать. После долгого (и
подчас бесцельного) прописывания формул или вычерчивания фигур мы вдруг
прозреваем, перед нами открывается структура еще не осуществленного
решения. Дальнейшие действия становятся осмысленными и целесообразными. Мы
строим решение задачи сообразно схваченному нами проекту. Две описанные
ситуации как бы противоположны друг другу. В одном случае мы словно
извлекаем форму из потока, восстанавливаем ее, как если бы она была
растворена в длящемся восприятии. В другом - напротив, мы вроде бы сами
создаем форму, а затем погружаем ее в поток нашего длящегося действия,
растворяем в частностях элементов решения.
Однако оба описанных случая мало отличимы друг от друга. Восприятие
необходимо подразумевает конструирование. Ведь само восприятие не дает нам
никакой целой вещи. Схватывая форму, мы создаем эту вещь, внося единство и
связь в бессвязное многообразие, проходящее мимо нас. Увидеть или услышать
нечто значит его сконструировать. Схваченная форма есть созданная нами
вещь, поскольку ее вообще можно назвать вещью. Сказанное ничуть не
противоречит тезису о неполноте схватывания (недостаточности формы).
Сконструировать вещь не значит усвоить (понять) ее целиком. Ведь даже
тогда, когда мы реализуем свой собственный проект, мы создаем нечто,
заведомо более богатое, чем он сам. Реализация проекта есть обращение формы
в длящееся действие, ее материализация. Растворяя форму в потоке, мы
производим новое многообразие, в котором отнюдь не все подконтрольно нашему
структурирующему усилию. Наше действие всегда превосходит наше понимание.
Восприятие и действие, таким образом, едины в том смысле, что оба они
направлены на создание (можно даже сказать - конструирование) целой вещи.
Однако такое создание, как мы видели, глубоко проблематично. Целая вещь -
это обозначение проблемы, к решению которой призваны и действие, и
восприятие. Именно так следует, по нашему мнению, интерпретировать
кантовский термин "регулятивное понятие". Разум, имеющий дело с идеями,
ставит проблему для рассудка и чувства. Он обозначает направленность мысли,
указывая то единство, которое определяет ее движение, но которое не
достигается.
Тем не менее восприятие и действие очевидным образом различены по отношению
к событию схватывания формы. Мы уже говорили, что само схватывание есть
остановка, обуславливающая одновременное сосуществование многих элементов
структуры в едином представлении. Эта остановка дает определение момента
"теперь". Само слово "теперь" есть лишь указание на событие. Следовательно,
событие как схватывание целого (формы), дает определение времени вообще.
Время определяется по отношению к событию и выделенному им моменту. Коль
скоро форма извлечена из потока восприятия, дление, из которого произошло
извлечение, определяется как прошлое. Коль скоро форма есть проект
действия, то дление, в котором она должна быть растворена, определяется как
будущее. Представления прошлого и будущего имплицитны событию. Они
присутствуют в нем наряду со схваченной формой. Сама возможность судить о
времени как о прошлом и о будущем открывается именно благодаря остановке,
то есть благодаря выпадению из времени. Схватывание формы необходимо
сопровождается представлением о неполноте формального знания, возникающем в
виде регулятивного понятия материальной вещи. Мы знаем не только форму
вещи. Мы знаем также, что вещь воспринималась в прошлом и будет создаваться
(сообразно схваченному проекту) в будущем. Иными словами, представление
прошлого и будущего в событии тождественно присутствию в нем регулятивного
понятия. Именно регулятив материальной вещи включает в себя дление,
представленное в событии, то есть синхронически, наряду со знанием формы.
Вещь, следовательно, понимается не только в своей структурной целостности,
но и как нечто, разворачиваемое в процессе восприятия и действия. Важно
поэтому понять, что представление о времени возникает лишь благодаря
остановке. Погруженность во время, то есть вовлеченность в действие или
захваченность восприятием, тождественна вневременному существованию.
Понятие о преходящести или скоротечности времени возможно лишь благодаря
моментальной представленности прошедшего, то есть протекшего восприятия. Но
такая представленность возникает только как понимание нетождественности
материальной вещи и ее схваченной в момент остановки формы. В понятии
материальной вещи словно возникает моментальный срез прошедшего времени,
наполненного длившимся восприятием. Причем он возникает как непроницаемый
для знания, то есть как то, что осталось несхваченным в событии схватывания
формы.
Синхроническая развертка протекшего носит название протяженности.
Материальная вещь протяженна по определению. Вопреки Декарту,
рассматривавшему протяженность как первичную интеллектуальную интуицию, то
есть как нечто ясное, к чему должны быть сведены все остальные понятия, мы
склонны думать, что атрибут протяженности несет в себе указание на темноту
и непроницаемость представленного предмета. Мысль о протяженной
конфигурации подразумевает две несводимые друг к другу составляющие:
во-первых, непрерывность действия, состоящего в ее произведении; а
во-вторых, дискретность ее структуры, схватываемой синхронически как
конечная совокупность геометрических точек. Это особенно ясно видно при
рассмотрении геометрических построений. В нем можно уловить два элемента -
проведение линий и локализация точек на этих линиях. Линия всегда остается
чем-то непроницаемым, бесструктурным и несводимым к исчерпывающему
словесному описанию. В математике такая бесструктурность носит название
континуума. Знание о линии есть знание об отношениях точек, лежащих на
ней1). Внесение в разговор о геометрическом объекте слова "континуум" есть
своего рода воспоминание о протекшем длении. Оно есть также попытка назвать
тот регулятив, которым очерчивается совокупность всех возможных точечных
структур, схватываемых как форма протяженной конфигурации. На непрерывной
линии можно ставить самые разные точки. Причем отношения между этими
точками будут задавать математическую форму линии. Именно благодаря
фиксированным отношениям точек линия может быть определена как прямая или,
допустим, парабола. Но все дискретные точечные конфигурации вписаны в
континуум линии как объемлющее их пространство. Именно этот континуум
воспринимается или производится диахронически, в непрерывно длящейся
процедуре. Синхронически же он предстает чем-то неизмеримо большим, чем
описывающие его дискретные структуры.
Протяженность оказывается тем понятием, которое позволяет сделать
непрерывный поток предметом математического исследования. Но в математике
понятие непрерывной протяженной конфигурации обязательно связано с
представлением о бесконечности. Непроницаемость непрерывного предмета для
мысли выражается тем, что он рассматривается как актуально бесконечный. Он
содержит в себе безграничное поле возможностей для структуризации. Самое
простое, что можно себе здесь представить - это бесконечная делимость. Она
указывает на возможность все далее углубляться в предмет, все более уточняя
его форму. Таким образом, предмет предоставляет мысли бесконечное
многообразие структур, оставаясь при этом одним и тем же. Так проявляется
разница между потенциальной и актуальной бесконечностью. Но, обратившись к
этому же математическому образу, мы должны констатировать, что
безграничность структуризации состоит не только в бесконечном углублении в
предмет. Помимо бесконечной делимости возможно еще и бесконечное
продолжение. Всякая непрерывная конфигурация, будучи бесконечной для
движения вглубь, остается конечной в смысле ограниченности в пространстве.
Она выделена из непрерывной среды (объемлющего континуума) при фиксации в
нем границ. Бесконечно делимый отрезок появляется только благодаря тому,
что на прямой поставлены две точки. Это обстоятельство проявляет важный
аспект понятия материальной вещи. Она сама вычленена из потока в результате
вносимого мыслью ограничения. Такое ограничение, так же как и схватывание
формы, требует остановки, то есть события. Установление в потоке некоторых
границ, собственно говоря, и есть простейший случай структуризации. Всякая
другая, более детальная, структуризация обязательно его подразумевает.
Чтобы сформировать вещь, мы извлекаем из потока наших восприятий и действий
небольшой фрагмент. Такое извлечение само по себе трудно помыслить без
представления о форме извлекаемого. Извлечение должно произойти тогда,
когда понятно, что именно следует извлечь. Но, с другой стороны, невозможно
схватить форму (создать структуру) без вычленения из потока нужного
материала, то есть без установления границ. Следовательно, само явление
вещи тождественно событию схватывания формы.
Из сказанного следует один важный вывод: материальная вещь не может быть
единственным регулятивом, описывающим горизонт знания. Есть также другой
регулятив, позволяющий мыслить безграничность вещей и бесконечность
отношений данной вещи с другими. Мы можем не только уточнять свое понятие о
вещи, схватывая все более глубокие структуры внутри ее. Мы может также
расширять наши структурирующие усилия и вводить форму каждой вещи в более
широкую, объемлющую структуру. Мы можем мыслить систему вещей как
завершенную форму, схваченную в событии. Но это событие предполагает также
внешнее пространство, бесконечный горизонт, который есть не что иное, как
событийный коррелят непрерывного и ничем не ограниченного потока, из
которого данная система вещей извлечена. В каждом схватывании,
следовательно, присутствует идея бесконечного мира. Она так же имплицитно
присуща событию, как схваченная форма. Наряду с идеей материальной вещи она
составляет фон, на котором эта форма (или структура) проявляется. Важно
заметить, что именно такое присутствие идеи мира в событии позволяет нам
составить некое представление о непрерывном потоке. О последнем как о
длящемся мы не знаем ничего. Мы только обнаруживаем его бесконечную
синхроническую развертку, которая мыслится как непрерывное объемлющее
пространство или среда, как бы заполненная бесконечным многообразием еще не
схваченных структур. Такому представлению мира в событии также релевантно
определение времени как прошлого и будущего. Мы мыслим прошлое как поток,
из которого оказалась извлечена схваченная сейчас форма. Мы мыслим будущее
как возможность дальнейшей структуризации, как извлечение иных форм, в
которые вот эта будет вписана.
Итак, наше знание всегда выступает как недостаточное. Оно существует на
фоне бесконечности мира и бесконечности материальной вещи. Однако перед ним
всегда открыта возможность восполнения этой недостаточности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34