дефиниция его как была невозможной, так
невозможной и остается. У Николая Кузанского можно найти пример такого рода
рассуждений о Боге, объединенных замыслом "отрицательной диалектики". Более
того, иногда встречается даже экстремальный тип антиномических философских
понятий (например такие понятия, как "со-вечность", "богочеловек",
"абсолютное добро и абсолютное зло", "абсолютный максимум и абсолютный
минимум"), для которых могут быть реконструированы концепции, порознь
дающие их противоположные смыслы или совмещающие их. В отношении
антиномических понятий наиболее отчетливо проступает то общее для всех
философских понятий свойство, что внеконцептуальная определенность их
смысла является лишь кажимостью.
Философские понятия полностью подчинены своим концепциям, отражающим
философские проблемы, в свою очередь выступающие в виде ракурса жизненных
проблем. Используя выражение Платона, философские понятия существуют
постольку, поскольку они причастны к концепциям. В этом и заключается
отличие философских понятий от понятий, используемых в других областях
познания.
8б. Место суждений
Место суждений в структуре философских концепций может быть рассмотрено
аналогично месту понятий. Однако сложившиеся в философии традиции
рассмотрения понятий и суждений различны. Если относительно философских
понятий имеются конкурирующие подходы, то (по крайней мере, в европейской
традиции) в анализе суждений преобладает кантовский подход. Этот подход
заключается в рассмотрении суждений как самодостаточных единиц знания.
Кантовская классификация суждений основывается на различении аналитических
и синтетических суждений. Последние делятся на апостериорные и априорные.
Примерами априорных синтетических суждений являются суждения "мир имеет
начало", "душа есть субстанция", "все имеет причину", "человек смертен",
"все есть число"... Задачей философии является обоснование возможности
синтетических априорных суждений. Решая эту задачу, Кант предпринял
критическое исследование человеческой способности к составлению
синтетических априорных суждений. Для этого он разделил все априорные
синтетические суждения на те, которые изолируют (выделяют) человеческое
свойство априорного созерцания (трансцендентальная эстетика), либо свойство
априорного логического построения (трансцендентальная логика), либо,
наконец, свойство априорного задания принципов познания (трансцендентальная
диалектика, или этика). Априорное созерцание есть источник математики.
Априорные логические формы находятся в основе логики, а если они взяты
вместе с апостериорными суждениями, фиксирующими данные опыта, то так
получаются законы естествознания. Совершенно так же разум, который задает
принципы познания (в отличие от рассудка, имеющего дело с правилами
познания), претендует на задание априорных принципов строения реальности,
имеющих синтетический характер. Кант показывает, что такие претензии
чистого разума беспочвенны и что получающиеся суждения антиномичны. Тем не
менее сам подход Канта к философским суждениям (рассмотрение суждений как
самодостаточных элементов философского знания и попытка выяснить, дают ли
эти суждения знание о мире-как-он-есть) аналогичен подходу, примененному им
к суждениям математики, логики и законам естествознания. Тем самым и эта
разновидность априорных синтетических суждений подверстывается под суждения
в науке, отличаясь от последних разумным, а не рассудочным или же априорно
эстетическим характером. Не случайно вопрос о возможности априорных
синтетических суждений (несмотря на различный характер их типов) Кант
считает возможным "...с полным основанием выразить следующим образом: как
возможна метафизика как наука?" [Там же, с.119].
В классификации суждений Канта отсутствует место для философских суждений,
природа которых, как будет далее показано, не самодостаточна. Причиной
подобного пробела, по всей видимости, стало то обстоятельство, что Кант
мыслил философию по аналогии с наукой, и в первую очередь с логикой и
математикой, бывших для него образцами строгости и достоверности в
расчленении комплексных восприятий на элементарные составные части.
Стремление "подстроить" философию под науку, разбить ее на суждения и далее
обсудить вопрос истинности этих суждений привело Канта к отрицательному
результату (ограничения, возникающие вследствие антиномий). Тем не менее
именно это стремление поставить на место философских концепций сумму их
вербальных частей повлияло на определение Кантом места суждений в
философских концепциях.
Чтобы изменить понимание места суждений в структуре философских концепций,
следует еще раз рассмотреть дихотомию аналитических и синтетических
суждений. Согласно Канту возможны либо суждения, в которых предикат не дает
нового знания об объекте (например дерево деревянное, круг круглый), либо
суждения, в которых предикат такое знание дает. Все рассмотрение ситуаций
сгруппировано вокруг связки объект - предикат.
Однако не ситуация задается через объект и предикат, а наоборот, она их
задает. Если считать единицей анализа знание о ситуации в целом, то данное
Кантом определение аналитических суждений не изменится, поскольку
сохранение знания о ситуации в целом эквивалентно сохранению знания об
объекте. Тем самым аналитические суждения определены корректно. Иное
положение с определением синтетических суждений. Синтетические суждения не
сводятся к рассмотренному Кантом варианту. Возможен и другой по сравнению с
отмеченным Кантом тип синтетических суждений; предложенный им вариант
является только частным случаем увеличения знания о ситуации в целом.
Увеличение знания о ситуации в целом может происходить не только за счет
знания об объекте: знание о ситуации может увеличиваться за счет языковой
игры с исходным объектом, причем сам этот объект как был неясным
компонентом постепенно проясняющегося образа ситуации (философской
проблемы), так и остается в конце игры (что противоречит смыслу языковой
игры по Витгенштейну). Предикат в философии не более чем пример, он не
содержит нового знания об объекте, так называемого позитивного (научного)
знания. Закон всемирного тяготения говорит о том, как тяготение
осуществляется, но не объясняет, что такое тяготение. И наоборот: философия
объясняет, что такое тяготение, делая это посредством создания
аналогического образа различных ситуаций, в которых объект, называемый
тяготением, присутствует. Склонение философских суждений обогащает образ
ситуации и служит прояснению суждений. Поэтому философские суждения не
самодостаточны: они только в синтезе (но не в сумме), в совокупном
перекрещивании и объеме дают схему-образ аналогичных ситуаций.
Cоответственно нет неверных философских суждений, а есть неполные
схемы-образы аналогичных ситуаций, то есть непроясненные проблемы.
Философские суждения не могут претендовать на истинность, но должны
раскрывать проблемы, обеспечивать их ясное видение наиболее полно. Суждения
есть способ "вмонтирования" понятий в образы.
Это понимание философских суждений превращает философию в уточняющееся
сомнение: поскольку образы аналогических ситуаций суть философские
проблемы, сомнение (присутствие проблемы) неотъемлемо присуще философии, а
поскольку видение образов ситуаций совершенствуется, то сомнение
уточняется. Проблемы проясняются, но не решаются.
Философские суждения можно назвать обратными априорными синтетическими
суждениями в отличие от прямых априорных синтетических суждений (априорных
синтетических суждений в "узком" кантовском смысле). Философские понятия -
это понятия, используемые в обратных априорных синтетических суждениях.
Таким образом, философия обращает априорное синтетическое знание на самое
себя, она его замыкает в целостный образ концепции, в философские проблемы.
В. Какой философия может стать?
1. О языке философии и новых стилях философствования
Имеется разительное несоответствие претензий философии, обозначенных в
разделе А, и ее действительного места в жизни и интеллектуального
предназначения, описанного в разделе Б. Стремление обнаружить истину и
нацеленность на результаты, конструирование концепций путем
последовательного "нанизывания" обладающих автономными смыслами понятий и
выделение принципов, отсылка к предшественникам и школьная корпоративность
суть ложные цели, которые деформируют выразительные средства философии,
закрепощают ее язык. По этому поводу Ж. Делез пишет, что "приходит время,
когда писать философские книги так, как это делалось издавна, будет
невозможно: <О, старый стиль...>" [цит. по Делез Ж. Различие и повторение.
- СПб.: Петрополис, 1998. - с.12]. Но как их писать, какие средства
окажутся лучшими?
Вариант Делеза, а в отечественном исполнении - Мамардашвили, Свасьяна,
Подороги и других известных авторов, - философия как мельница слов.
Искусное оперирование, жонглирование словами и их смыслом, парадоксальное
сочетание слов и фраз приводит к взламыванию границ существующих смыслов и
порождению читателем новых смыслов из хаоса текста (хотя самому автору эти
смыслы могут быть и неведомы). Достаточно открыть сочинения Делеза на любой
странице, чтобы увидеть там пространные комбинации слов и фраз, понимание
которых всецело зависит от воображения читателя. Рассмотрим произвольный и
весьма типичный пример:
"Пассивный Мыслящий субъект определяется не просто восприимчивостью, то
есть способностью испытывать ощущения, а сокращающимся созерцанием,
создающим сам организм до того, как создаются ощущения. При этом мыслящему
субъекту вовсе не свойственна простота: недостаточно умножать его,
придавать ему относительный характер, сохраняя при этом умеренно простую
форму. Мыслящие субъекты - личинки субъектов; мир пассивных синтезов
создает систему мыслящего субъекта в условиях, требующих определения, но
это система распавшегося мыслящего субъекта. Мыслящий субъект возникает,
когда где-то появляется беглое созерцание, где-то начинает работать машина
сжатий, способная в какой-то момент выманить различие у повторения.
Мыслящий субъект лишен модификаций, он сам - модификация; этот термин
обозначает именно выклянченное различие. В конечном счете являются тем, что
имеют, через "иметь здесь" формируется бытие или существует пассивный
мыслящий субъект. Всякое сокращение - самомнение, претензия, выражающее
таким образом ожидание или право на то, что сокращает; оно разрушается, как
только его объект ускользает" [Ibid, с.105].
Возможна претензия понимания этой пространной части текста. Эта претензия
опирается на то, что речь идет о некоторых вещах, объясненных (столь же
неопределенно) в других частях книги. Однако здесь возникают существенно
несовпадающие понимания. Например, можно считать, что если субъект только
мыслит не действуя ("пассивный Мыслящий субъект"), то он обладает как
минимум двумя характеристиками: неполнотой и сокращенностью созерцания. Или
же что всякое созерцание с последующей попыткой его унификации ("беглое
созерцание") порождает мыслящего субъекта. Или же что мыслящий субъект есть
абстракция, которая ничему не соответствует (это - "выклянченное
различие"). Если же не претендовать на понимание, то остаются недоуменные
вопросы. Что значит "умножать мыслящего субъекта"? "Придавать ему
относительный характер"? Что такое "простая форма мыслящего субъекта", и
какова его "умеренно простая форма"? Как пассивные синтезы организованы в
"мир пассивных синтезов", что такое "распавшийся мыслящий субъект", и
почему этот самый "мир пассивных синтезов" создает некую "систему"
распавшегося мыслящего субъекта (систему - и распавшегося!)? Что такое
"машина сжатий", и как она "выманивает различие у повторения"? Какое
различие - выклянченное?
Для того чтобы все-таки стремиться понять такой текст, а не отказаться от
какого бы то ни было понимания, важно преклонение перед текстом,
убежденность, что в нем скрыто что-то важное, что за завесой непонимания
находится мудрость автора, недоступная "простому" читателю. От читателя
требуются подвиги веры в наличие единственного смысла и интеллектуального
усилия в постижении этого смысла.
Другой вариант реорганизации языка философии предложен логическим
позитивизмом. Эти идеи, наиболее последовательно выраженные ранним
Витгенштейном, Расселом, Шликом, Карнапом, полагают философию строгой
языковой деятельностью, нужной для упорядочивания языковых средств в любой
области знания, для выстраивания ясного мышления. Смысл должен быть выражен
словами ясно и точно. Исходные термины следует определять. Парадоксы
словоупотребления необходимо устранять. Современная англо-американская
философия во многом сложилась под влиянием этих идей, а лидеры этой
философии - Куайн, Патнэм, Хинтикка и др. - часто обращаются к логике как к
основе философии.
Оба варианта реорганизации философии вызывают критику, основное направление
которой заключается в том, что философия при этом исчезает, превращаясь
либо в логику, либо в "глубокомысленное" жонглирование философской
терминологией. Однако оба варианта недостаточно радикальны по отношению к
главному источнику ложных целей философии и иллюзий процесса
философствования: они оставляют вербальный язык философии, предлагая всего
лишь лучше приспособить его либо к нуждам порождения новых смыслов, либо к
нуждам ясности восприятия и воспроизведения смыслов. Можно ли пойти более
радикальным путем, заменив сам язык философии? И останется ли после такой
замены философия философией, или же она превратится во что-то иное,
отличающееся от предшествующей философии так же, как формульная
(аналитическая) математика отличается от древних математических вербальных
текстов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34