https://wodolei.ru/brands/Rav-Slezak/
Процесс смыслопорождения и
смысловыражения, как нам представляется, можно связывать с возникновением в
нем предметности как его свойства, который лишь частично покрывается
процессом познания. Другими словами, процесс смыслообразования проходит как
бы сквозь, через процесс познания, не исчерпываясь им и объемля его уже в
сфере сознания [11].
* * *
Фундаментальность - бесспорное достоинство подхода к научению знанию через
обучение-понимание-сознание, успех усвоения которого обеспечивается
рафинированной чистотой, отказом от рассмотрения экзистенциальных,
прикладных аспектов знания. Но именно такая схематика рассмотрения дала
возможность представить то, на что она указывала косвенным образом. Когда
эффективная простота предметной выделенности перестает удерживать свернутую
сложность под видимой поверхностью, и предметы "расползаются" на весь
спектр возможных составляющих их взаимоотношений. И тогда, сохраняя
преемственность в неотменяемой классической представленности, "видимости"
предметов, мы научаемся "видеть" "мягкие" предметы, которые меняют свои
очертания, самоорганизуясь в зависимости от порядка, застигнутого в данный
момент. Предмет как ключевое представление процесса познания становится
частным случаем рассмотрения свойства "предметности", фиксируемое мышлением
чувствующим. Чувствующее сознание - это собственно то, что полноправно
существует в человеке по поводу знания в приставке "со". Оно представляет
собой сознание, прошедшее и вобравшее в себя: обучение как действие,
понимание со своей особой топикой и метрикой по поводу знания, различные
формы само-образующегося сознания.
И в этом смысле допустимо с некоторого момента говорить о первичности
сознания, позволяющего "говорить о более тонких детерминациях знания" или о
наличии в "составе" человеческого сознания, являющегося языковым сознанием,
структур чувственности и рассудка, которые структурируют феномен знания как
согласование "Зримого" и "Говоримого" [6, с.14].
Синергетизм такого сознания обладает потенцией восстановить со-бытийное
существование в мире, используя традицию обращения к накопленным
возможностям, образующим традицию. Традиция, объединяющая человеческое
сообщество проходит прежде всего по каналу знания - вербализуемого опыта -
одному "из механизмов социальной памяти общества" [10]. Но даже в таком
виде традиция, представленная как вербализованное знание, дает возможность
поместить ее в более широкий контекст понимающего сознания.
Традиция научения знанию в таком случае может быть рассмотрена как
натурализованный подход, выполняющий адаптивную функцию социума к
окружающей среде (Матурана). Так представленная традиция восстанавливает в
правах натурализм, нередко бранимый, но в данном контексте подчеркивающий
необходимое присутствие чувствующей компоненты по всему спектру возможного
знания.
Понятно, что это восстановление, как говорят, происходит на новом витке, в
тандеме с уже наработанными стереотипами рассудочного мышления.
Можно сказать, что в закономерностях формирования знания в филогенезе с
доминированием деятельной вращенности в окружающий мир, синергетически
представлен весь спектр возможных отношений к нему от чувствующего до
рационального. Повторение процесса приобретения знания на онтогенетическом
уровне знания в истории отдельного человека происходит по понятным причинам
не буквально, но с сохранением, правда, не всегда устойчиво, тенденции
экологически-адаптивного отношения к знанию. Одно из существенных событий
этой истории - восстановление в должной мере деятельной включенности через
ее осознание. Деятельная включенность в мир допускает его предметную
рядоположенность лишь на момент при условии одновременной и взаимной
скоррелированности между видом деятельности и окружающим миром.
Но что при этом происходит с самим знанием, меняется и как "что" и "значит"
знания в вопросе "Что значит знать?"
"Механизм социальной памяти" в контексте сознания, трактуемого как
чувствующее мышление, удачно моделирует "вс-поминание" как "вс-понимание"
[5, с.8]. "Следы" "работы такого механизма памяти" засекаются в
привязанности накопленного знания с действием по производству нового
знания. Филогенетическое могу, образовавшее ресурс знания, в онтогенезе
сохраняет функции понимания как посредника между могу-понимаю-знаю.
"Значит" знания формируется сегодня в поглощающем его контексте понимания.
"Понимаются прежде всего цели, задачи, направления и горизонты движения,
способы, операторика действия" [3, с.6], что принципиально снимает
противопоставленность носителя действия (познающего) и результата действия
(познанного). "Понимание трансформирует универсальные знания при решении о
конкретном персональном действии в локальной ситуации" [3, с.6], при
сохранении значимости самого универсального знания. Необходимость
существования которого проистекает из необходимости доопределения языка
события, ориентированного на конкретное персональное действие в локальной
ситуации. по принципу дополнения для целостного видения познаваемого мира,
постичь которое можно только в сознании.
И тогда ответ на вопрос, "что" понимает сознание в знании, предварительно
можно представить следующим образом. Это "что" возникает в сфере
чувствующего мышления (сознания) как отношение, как свойство предметности,
пришедшее на смену классического предмета, которое может формироваться на
множестве различных мест. Здесь нет ясной начальной точки, а преобладает
ощущение связности. Когда сознательное отношение рассматривается как
динамическая сеть взаимосвязанных со-бытий. О каких со-бытиях идет речь в
рамках персонального чувствующего мышления? О событии на уровне бытийного
прощупывания поступка-действия(накопление знания). О событии на уровне
первичной рефлексии - переломе , по выражению Твардовского, психического в
логическое при подготовке к оформлению дисциплинарно-организованного
знания). О событии на уровне логики знания о формах знания. Наконец о
событии на уровне представлений о представлении, восстанавливающем
связность событийного присутствия в мире.
"Ни одно из свойств какой-либо части этой сети не является фундаментальным
- все свойства одной части вытекают из свойств других частей и общая
связанность взаимоотношений определяет структуру всей сети" [4, с.44].
структуру всей сети" [4, с.44].
Литература:
1. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1998
2. Бибихин В.В. Язык философии. - М.: Прогресс, 1993.
3. Грязнова Ю.Б. Функция знания и понимания в современном интеллекте
//Тезисы научного симпозиума "Что значит знать?" (знание и понимание). -
М.: УРАО. с.6.
4. Капра Ф. Уроки мудрости. - Киев, 1996.
5. Катречко С.Л. Мерцающий способ бытийствования феномена знания //Тезисы
научного симпозиума "Что значит знать?" (знание и понимание). - М.: УРАО,
1998. - С.8.
6. Катречко С.Л. Природа знания и "сократический" метод преподавания
//Тезисы научного симпозиума "Что значит знать?" (в контексте философии и
педагогики). - М.: УРАО, 1998. - С. 14.
7. Лотман Ю.М. Феномен культуры //Его же. Избранные статьи в 3 т. -
Таллин, 1992. - Т.1.
8. Нуждин Г.А. Знание и понимание как способ и деятельность //Тезисы
научного симпозиума "Что значит знать?" (знание и понимание). - М.: УРАО. -
С. 17.
9. Родин А.В. Знание-сила //Тезисы научного симпозиума "Что значит
знать?" (в контексте философии и педагогики). - М.: УРАО, 1998. - С.24.
10. Розов М.А. Природа знания и проблема онтологизации //Тезисы научного
симпозиума "Что значит знать?" (в контексте философии и педагогики). - М.:
УРАО, 1998. - С. 26-29.
11. Событие и смысл. Синергетический опыт языка. (Научный сборник). - М.,
1999.
12. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. Московские лекции и
интервью. - М., 1995.
Сознание и его структуры
Нуждин Г.А.
Введение
Разговор о значении оказывается очень длинным, вовлекающим вопросы о
сознании, смысле и понимании. И дело даже не в традиции такого обсуждения.
Самый простой вопрос - а что мы знаем? - вынуждает нас вводить новые
термины и объясняющие механизмы, которые только и могут придать этому
вопросу смысл. Поэтому намерение данной работы - не показать возможность
или невозможность знания о мире, не отличить знание от мнения или опыта1),
а распознать знание в круге смежных вопросов.
Первым из них будет вопрос о значении и вещи. За ним последует вопрос о
сознании и событии. Затем мы попробуем прояснить связку знание-понимание.
В этой работе очень много примеров. Возможно, это самая ценная ее часть,
поскольку именно хорошие примеры позволяют поставить правильные вопросы.
Смысл
Говоря о смысле и значении, мы хотели бы ориентироваться на одноименную
работу Г. Фреге [3]. Однако для Фреге значение было непосредственно связано
с вещью, поэтому видение вещи обязательно приводило к актуализации -
единственного! - характеризующего его значения.
Научимся отличать видимое от вещи. Ведь глядя на одну и ту же вещь, я вижу
ее по-разному.
Пускай я смотрю на сахарницу. Вот я фокусирую на ней взгляд и вижу уходящую
внутрь воронку, которая меня пугает. Также я замечаю что-то розовенькое на
боку.
Вот я увожу взгляд и вижу только самое основание сахарницы. А теперь смотрю
на нее пристально и вижу сахар, белый и желтый от попавшей туда заварки.
Сахарница всюду присутствовала в моем видении - как то, чему принадлежит
белое основание, как посуда с дырой, как фон и вместилище для сахара.
Видимо, такое постоянство заставило Хайдеггера [4, с.36-39] сказать, что мы
обладаем не представлениями о вещах, а самими вещами. Хотя, конечно, трудно
представить себе обладание вещами - мы ведь не держим сахарницу "в уме".
Однако представим, что эта сахарница оказалась в непривычном для нее
окружении - на дне протекающей байдарки, например. Тогда вполне возможна
замена "дай скорее эту кружку/миску/ плошку..." Сахарница исчезнет, а скажи
нам, что мы, оказывается, черпали воду сахарницей - мы не поверим. Пропала
ли вещь? Нет, изменилась лишь ее функциональная взаимосвязь с окружающим -
смысл.
Следовательно, вещь дается нам не в конкретности своего значения. Вещь
делает вещью ее эйдетическая уникальность, а это-то как раз подвержено
ситуативной замене. В нашем видении остается только "вещность" как
скрепляющее единство - но не является ли она попросту трансцендентальным
условием любого видения? Тогда можно предположить, что "вещность"
обязательно несет в себе предполагаемый смысл - необходимость
функциональной связи значения с другими значениями ситуации, контекстом.
Из приведенного примера видно, что мы не воспринимаем вещи как
значения-эйдосы. Иначе мы не смогли бы увидеть "одну и ту же" для
постороннего наблюдателя вещь как разные значения. Следовательно, сами
значения не поддаются непосредственному усматриванию, они даны нам в
конкретной объемлющей категории - смысле. Смысл "сахарницы" в байдарке -
черпало, смысл ее на кухонном столе - вместилище сахара, смысл ее в
коллекции сахарниц - фарфор того или иного мастера. Эта вещь становится
"заметна" нам как сахарница только на уровне наиболее частого ее
употребления, на "базовом" уровне (Рош, Лаков). Это заставляет нас
предпочитать имя "сахарница" как буквальное. Однако высокая частотность -
отнюдь не повод к тому, чтобы онтологизировать этот смысл!
Смыслы шире, чем вещь
Когда мы говорим, что любуемся картиной, мы уже изменяем буквальности. Что
представляет собой картина как вещь? Доски, на которые натянут холст, на
холсте положены краски, образующие цветовые пятна разной величины и
насыщенности. Однако именно этого мы обычно не замечаем, поскольку научены
видеть другое2).
Другое - это сам рисунок. Но что такое рисунок? Разве он есть
непосредственно, как вещь? Я помню, как мы стояли однажды перед картиной
Боннара и считали, сколько на ней собак. На первый взгляд, собак там вообще
не было. Но вдруг мой друг заметил где-то на краю картины собаку. Это
заставило нас заинтересоваться, приглядеться и напрячь внимание. Вскоре
одну за другой мы нашли еще пять собак! Сейчас я спрашиваю себя: были ли
это собаки, а не волки или койоты? Я не могу дать ответ, потому что не
обращал на это внимания. А строго говоря, и не мог обратить: на той
картине, возможно, не было шести собак. Их создало мое внимание, нацеленное
на то, чтобы этих собак увидеть.
Итак, мы уверены, что рисунок представляет собой вещь, которую можно
разглядывать, изучать и т.д. В процессе разглядывания рисунка мы разбиваем
его на набор значений, связанных определенным смыслом, подобно тому, как
недавно выделяли в сахарнице ручку, отверстие... При этом рисунок отличен
от вещи, являющейся его материальным носителем.
Вправе ли мы говорить о рисунке как о вещи, если он в материальном плане
несамостоятелен? Да, потому что в плане значения он самостоятелен, что
подтверждается языковым употреблением. Следовательно, под "вещью" не
следует понимать что-либо вещественное, принадлежащее некоему истинному
Миру. Но вещь не является и чем-то данным феноменально, в индивидуальном
мире - мы выяснили, что даны нам связи вещей, смыслы. Следовательно, та
"вещность", которую мы ощущаем, есть условие нашего видения. А конкретность
нашего видения (когда мы все время видели одну и ту же сахарницу) вызвана
тем, что вещность требует означивания, интендирования значения.
Интенциональность запрещает нам возможность "пустого" видения. Однако, как
мы показали, наряду с интендируемой темой видения (значением), мы
схватываем целое поле вовлеченных в смысловые связи с темой значений -
смыслы видения.
Значит, видение шире, чем значение, хотя и направлено на значение. Это
значение - фикция, в том смысле, что не вызвано никакой Вещью (подобно
увиденным собакам).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
смысловыражения, как нам представляется, можно связывать с возникновением в
нем предметности как его свойства, который лишь частично покрывается
процессом познания. Другими словами, процесс смыслообразования проходит как
бы сквозь, через процесс познания, не исчерпываясь им и объемля его уже в
сфере сознания [11].
* * *
Фундаментальность - бесспорное достоинство подхода к научению знанию через
обучение-понимание-сознание, успех усвоения которого обеспечивается
рафинированной чистотой, отказом от рассмотрения экзистенциальных,
прикладных аспектов знания. Но именно такая схематика рассмотрения дала
возможность представить то, на что она указывала косвенным образом. Когда
эффективная простота предметной выделенности перестает удерживать свернутую
сложность под видимой поверхностью, и предметы "расползаются" на весь
спектр возможных составляющих их взаимоотношений. И тогда, сохраняя
преемственность в неотменяемой классической представленности, "видимости"
предметов, мы научаемся "видеть" "мягкие" предметы, которые меняют свои
очертания, самоорганизуясь в зависимости от порядка, застигнутого в данный
момент. Предмет как ключевое представление процесса познания становится
частным случаем рассмотрения свойства "предметности", фиксируемое мышлением
чувствующим. Чувствующее сознание - это собственно то, что полноправно
существует в человеке по поводу знания в приставке "со". Оно представляет
собой сознание, прошедшее и вобравшее в себя: обучение как действие,
понимание со своей особой топикой и метрикой по поводу знания, различные
формы само-образующегося сознания.
И в этом смысле допустимо с некоторого момента говорить о первичности
сознания, позволяющего "говорить о более тонких детерминациях знания" или о
наличии в "составе" человеческого сознания, являющегося языковым сознанием,
структур чувственности и рассудка, которые структурируют феномен знания как
согласование "Зримого" и "Говоримого" [6, с.14].
Синергетизм такого сознания обладает потенцией восстановить со-бытийное
существование в мире, используя традицию обращения к накопленным
возможностям, образующим традицию. Традиция, объединяющая человеческое
сообщество проходит прежде всего по каналу знания - вербализуемого опыта -
одному "из механизмов социальной памяти общества" [10]. Но даже в таком
виде традиция, представленная как вербализованное знание, дает возможность
поместить ее в более широкий контекст понимающего сознания.
Традиция научения знанию в таком случае может быть рассмотрена как
натурализованный подход, выполняющий адаптивную функцию социума к
окружающей среде (Матурана). Так представленная традиция восстанавливает в
правах натурализм, нередко бранимый, но в данном контексте подчеркивающий
необходимое присутствие чувствующей компоненты по всему спектру возможного
знания.
Понятно, что это восстановление, как говорят, происходит на новом витке, в
тандеме с уже наработанными стереотипами рассудочного мышления.
Можно сказать, что в закономерностях формирования знания в филогенезе с
доминированием деятельной вращенности в окружающий мир, синергетически
представлен весь спектр возможных отношений к нему от чувствующего до
рационального. Повторение процесса приобретения знания на онтогенетическом
уровне знания в истории отдельного человека происходит по понятным причинам
не буквально, но с сохранением, правда, не всегда устойчиво, тенденции
экологически-адаптивного отношения к знанию. Одно из существенных событий
этой истории - восстановление в должной мере деятельной включенности через
ее осознание. Деятельная включенность в мир допускает его предметную
рядоположенность лишь на момент при условии одновременной и взаимной
скоррелированности между видом деятельности и окружающим миром.
Но что при этом происходит с самим знанием, меняется и как "что" и "значит"
знания в вопросе "Что значит знать?"
"Механизм социальной памяти" в контексте сознания, трактуемого как
чувствующее мышление, удачно моделирует "вс-поминание" как "вс-понимание"
[5, с.8]. "Следы" "работы такого механизма памяти" засекаются в
привязанности накопленного знания с действием по производству нового
знания. Филогенетическое могу, образовавшее ресурс знания, в онтогенезе
сохраняет функции понимания как посредника между могу-понимаю-знаю.
"Значит" знания формируется сегодня в поглощающем его контексте понимания.
"Понимаются прежде всего цели, задачи, направления и горизонты движения,
способы, операторика действия" [3, с.6], что принципиально снимает
противопоставленность носителя действия (познающего) и результата действия
(познанного). "Понимание трансформирует универсальные знания при решении о
конкретном персональном действии в локальной ситуации" [3, с.6], при
сохранении значимости самого универсального знания. Необходимость
существования которого проистекает из необходимости доопределения языка
события, ориентированного на конкретное персональное действие в локальной
ситуации. по принципу дополнения для целостного видения познаваемого мира,
постичь которое можно только в сознании.
И тогда ответ на вопрос, "что" понимает сознание в знании, предварительно
можно представить следующим образом. Это "что" возникает в сфере
чувствующего мышления (сознания) как отношение, как свойство предметности,
пришедшее на смену классического предмета, которое может формироваться на
множестве различных мест. Здесь нет ясной начальной точки, а преобладает
ощущение связности. Когда сознательное отношение рассматривается как
динамическая сеть взаимосвязанных со-бытий. О каких со-бытиях идет речь в
рамках персонального чувствующего мышления? О событии на уровне бытийного
прощупывания поступка-действия(накопление знания). О событии на уровне
первичной рефлексии - переломе , по выражению Твардовского, психического в
логическое при подготовке к оформлению дисциплинарно-организованного
знания). О событии на уровне логики знания о формах знания. Наконец о
событии на уровне представлений о представлении, восстанавливающем
связность событийного присутствия в мире.
"Ни одно из свойств какой-либо части этой сети не является фундаментальным
- все свойства одной части вытекают из свойств других частей и общая
связанность взаимоотношений определяет структуру всей сети" [4, с.44].
структуру всей сети" [4, с.44].
Литература:
1. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1998
2. Бибихин В.В. Язык философии. - М.: Прогресс, 1993.
3. Грязнова Ю.Б. Функция знания и понимания в современном интеллекте
//Тезисы научного симпозиума "Что значит знать?" (знание и понимание). -
М.: УРАО. с.6.
4. Капра Ф. Уроки мудрости. - Киев, 1996.
5. Катречко С.Л. Мерцающий способ бытийствования феномена знания //Тезисы
научного симпозиума "Что значит знать?" (знание и понимание). - М.: УРАО,
1998. - С.8.
6. Катречко С.Л. Природа знания и "сократический" метод преподавания
//Тезисы научного симпозиума "Что значит знать?" (в контексте философии и
педагогики). - М.: УРАО, 1998. - С. 14.
7. Лотман Ю.М. Феномен культуры //Его же. Избранные статьи в 3 т. -
Таллин, 1992. - Т.1.
8. Нуждин Г.А. Знание и понимание как способ и деятельность //Тезисы
научного симпозиума "Что значит знать?" (знание и понимание). - М.: УРАО. -
С. 17.
9. Родин А.В. Знание-сила //Тезисы научного симпозиума "Что значит
знать?" (в контексте философии и педагогики). - М.: УРАО, 1998. - С.24.
10. Розов М.А. Природа знания и проблема онтологизации //Тезисы научного
симпозиума "Что значит знать?" (в контексте философии и педагогики). - М.:
УРАО, 1998. - С. 26-29.
11. Событие и смысл. Синергетический опыт языка. (Научный сборник). - М.,
1999.
12. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. Московские лекции и
интервью. - М., 1995.
Сознание и его структуры
Нуждин Г.А.
Введение
Разговор о значении оказывается очень длинным, вовлекающим вопросы о
сознании, смысле и понимании. И дело даже не в традиции такого обсуждения.
Самый простой вопрос - а что мы знаем? - вынуждает нас вводить новые
термины и объясняющие механизмы, которые только и могут придать этому
вопросу смысл. Поэтому намерение данной работы - не показать возможность
или невозможность знания о мире, не отличить знание от мнения или опыта1),
а распознать знание в круге смежных вопросов.
Первым из них будет вопрос о значении и вещи. За ним последует вопрос о
сознании и событии. Затем мы попробуем прояснить связку знание-понимание.
В этой работе очень много примеров. Возможно, это самая ценная ее часть,
поскольку именно хорошие примеры позволяют поставить правильные вопросы.
Смысл
Говоря о смысле и значении, мы хотели бы ориентироваться на одноименную
работу Г. Фреге [3]. Однако для Фреге значение было непосредственно связано
с вещью, поэтому видение вещи обязательно приводило к актуализации -
единственного! - характеризующего его значения.
Научимся отличать видимое от вещи. Ведь глядя на одну и ту же вещь, я вижу
ее по-разному.
Пускай я смотрю на сахарницу. Вот я фокусирую на ней взгляд и вижу уходящую
внутрь воронку, которая меня пугает. Также я замечаю что-то розовенькое на
боку.
Вот я увожу взгляд и вижу только самое основание сахарницы. А теперь смотрю
на нее пристально и вижу сахар, белый и желтый от попавшей туда заварки.
Сахарница всюду присутствовала в моем видении - как то, чему принадлежит
белое основание, как посуда с дырой, как фон и вместилище для сахара.
Видимо, такое постоянство заставило Хайдеггера [4, с.36-39] сказать, что мы
обладаем не представлениями о вещах, а самими вещами. Хотя, конечно, трудно
представить себе обладание вещами - мы ведь не держим сахарницу "в уме".
Однако представим, что эта сахарница оказалась в непривычном для нее
окружении - на дне протекающей байдарки, например. Тогда вполне возможна
замена "дай скорее эту кружку/миску/ плошку..." Сахарница исчезнет, а скажи
нам, что мы, оказывается, черпали воду сахарницей - мы не поверим. Пропала
ли вещь? Нет, изменилась лишь ее функциональная взаимосвязь с окружающим -
смысл.
Следовательно, вещь дается нам не в конкретности своего значения. Вещь
делает вещью ее эйдетическая уникальность, а это-то как раз подвержено
ситуативной замене. В нашем видении остается только "вещность" как
скрепляющее единство - но не является ли она попросту трансцендентальным
условием любого видения? Тогда можно предположить, что "вещность"
обязательно несет в себе предполагаемый смысл - необходимость
функциональной связи значения с другими значениями ситуации, контекстом.
Из приведенного примера видно, что мы не воспринимаем вещи как
значения-эйдосы. Иначе мы не смогли бы увидеть "одну и ту же" для
постороннего наблюдателя вещь как разные значения. Следовательно, сами
значения не поддаются непосредственному усматриванию, они даны нам в
конкретной объемлющей категории - смысле. Смысл "сахарницы" в байдарке -
черпало, смысл ее на кухонном столе - вместилище сахара, смысл ее в
коллекции сахарниц - фарфор того или иного мастера. Эта вещь становится
"заметна" нам как сахарница только на уровне наиболее частого ее
употребления, на "базовом" уровне (Рош, Лаков). Это заставляет нас
предпочитать имя "сахарница" как буквальное. Однако высокая частотность -
отнюдь не повод к тому, чтобы онтологизировать этот смысл!
Смыслы шире, чем вещь
Когда мы говорим, что любуемся картиной, мы уже изменяем буквальности. Что
представляет собой картина как вещь? Доски, на которые натянут холст, на
холсте положены краски, образующие цветовые пятна разной величины и
насыщенности. Однако именно этого мы обычно не замечаем, поскольку научены
видеть другое2).
Другое - это сам рисунок. Но что такое рисунок? Разве он есть
непосредственно, как вещь? Я помню, как мы стояли однажды перед картиной
Боннара и считали, сколько на ней собак. На первый взгляд, собак там вообще
не было. Но вдруг мой друг заметил где-то на краю картины собаку. Это
заставило нас заинтересоваться, приглядеться и напрячь внимание. Вскоре
одну за другой мы нашли еще пять собак! Сейчас я спрашиваю себя: были ли
это собаки, а не волки или койоты? Я не могу дать ответ, потому что не
обращал на это внимания. А строго говоря, и не мог обратить: на той
картине, возможно, не было шести собак. Их создало мое внимание, нацеленное
на то, чтобы этих собак увидеть.
Итак, мы уверены, что рисунок представляет собой вещь, которую можно
разглядывать, изучать и т.д. В процессе разглядывания рисунка мы разбиваем
его на набор значений, связанных определенным смыслом, подобно тому, как
недавно выделяли в сахарнице ручку, отверстие... При этом рисунок отличен
от вещи, являющейся его материальным носителем.
Вправе ли мы говорить о рисунке как о вещи, если он в материальном плане
несамостоятелен? Да, потому что в плане значения он самостоятелен, что
подтверждается языковым употреблением. Следовательно, под "вещью" не
следует понимать что-либо вещественное, принадлежащее некоему истинному
Миру. Но вещь не является и чем-то данным феноменально, в индивидуальном
мире - мы выяснили, что даны нам связи вещей, смыслы. Следовательно, та
"вещность", которую мы ощущаем, есть условие нашего видения. А конкретность
нашего видения (когда мы все время видели одну и ту же сахарницу) вызвана
тем, что вещность требует означивания, интендирования значения.
Интенциональность запрещает нам возможность "пустого" видения. Однако, как
мы показали, наряду с интендируемой темой видения (значением), мы
схватываем целое поле вовлеченных в смысловые связи с темой значений -
смыслы видения.
Значит, видение шире, чем значение, хотя и направлено на значение. Это
значение - фикция, в том смысле, что не вызвано никакой Вещью (подобно
увиденным собакам).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34