И солнце, оставаясь физически тем же самым, стало
другим, потому что стало осознаваться свидетелем и судиею. Оно перестало
просто быть, а стало быть в себе и для себя (эти категории появились здесь
впервые) и для другого, потому что оно отразилось в сознании другого
(свидетеля и судии): этим оно в корне изменилось, обогатилось,
преобразилось... Этого нельзя понимать так, что бытие (природа) стало
осознавать себя в человеке, стало самоотражаться. В этом случае бытие
осталось бы самим собою, стало бы только дублировать себя самого (осталось
бы одиноким, каким и был мир до появления сознания - свидетеля и судии).
Нет, появилось нечто абсолютно новое, появилось надбытие (подчеркнуто мной
- К.С.). В этом надбытие уже нет ни грана бытия, но все бытие существует в
нем и для него... Пусть свидетель может видеть и знать лишь ничтожный
уголок бытия - все непознанное и увиденное им бытие меняет свое качество
(смысл), становясь непознанным и неувиденным бытием (надбытием! - К.С.), а
не просто бытием, каким оно было без отношения к свидетелю" [17,
с.341-342]. Обратим внимание на выделенный текст, где Бахтин замечает, что
осознавание не является простым отражением, дублированием имеющегося в
мире. Данное исследование, в определенном смысле, является расшифровкой
этого замечания. Осознание бытия и его превращение в надбытие - есть не что
иное, как образное структурирование реальности и последующая дискурсивная
обработка образа.
18) В этой связи отметим, что Кант при всей своей проницательности
пропустил вопрос: как возможны категории рассудка; каков механизм их
образования? Наш ответ (как это видно из текста) - заключается в фиксации
трансцендентального по отношению к рассудку сознательного механизма
фантазийного порождения "мысленных образов" (см. прим. 15). Причем надо
отметить близость нашего подхода конструктивизму Канта в противовес
традиции, постулирующей (вечное) наличие понятий в "мире идей" или в
качестве "врожденных идей" (см. также прим. 6).
19) Еще одно возможное развитие этой темы - анализ так называемого
мифологического мышления (мышления первобытного человека), в котором
феномен "превращенных форм" для современного исследователя представлен
очень ярко, или анализ особенностей мышления более ранних исторических
периодов и других культурных традиций. "Превращенные формы", как это уже
отмечалось выше, выполняют роль "сцеплений сознания", которые выявляются
лишь задним числом. Видимо, вера современного человека в абсолютную
истинность и объективность научных законов (поклонение Науке) - не более
чем набор "превращенных форм", образующих комфортную для современников
культурную "атмосферу" ("поле" ведения), которые в будущем будут
восприниматься как своеобразные "сцепления сознания", подлежащие
существенному уточнению и/или "снятию".
20) На сегодняшний день, как отмечается в [23], хорошему моделированию
поддаются лишь "левополушарные" - рассудочные - механизмы сознания. Более
того, сама архитектура современных компьютеров нацелена на моделирование
аналитических (вычислительных) процедур. Однако рассудок является важной,
но не единственной частью, механизма сознания. В этом смысле современные
ЭВМ представляют собой не более чем достаточно специализированные
"усилители" аналитико-рассудочной деятельности человека, которые в принципе
не предназначены для моделирования сознательных механизмов воображения
("правого полушария" - в рамках метафоры "левое-правое полушарие" из [23]),
что не позволяет всерьез говорить об их "сознательности"
("интеллектуальности"). Для этого необходимо создание машин, имеющих
структуру (архитектуру) "двухпалатного мозга" и способных к моделированию
фантазийных механизмов образного конструирования (некоторые более
конструктивные соображения по поводу интеллектуальности систем и
возможности моделирования сознания приведены в прим. 22, 23).
21) Если продолжить тему примечания 19, то можно указать на некоторую
некорректность концепции "трех стадий" О. Конта, которая проявляется в
возможности сосуществования (а не в постулируемой Контом последовательной
смене) всех трех стадий. На наличие "превращенных форм", характерных для
стадии мифологического мышления, указывает возникающий в определенные
исторические периоды бум оккультных и магических обрядов (наглядный пример
- современная Россия). В пользу существования "превращенных форм",
составляющих основу метафизических концепций можно привести ряд более
серьезных аргументов, которые основаны на признании наличия так называемых
метафизических объектов. Примером такого объекта является мир, который
имеют объемлющий человека способ бытийствования, в силу чего невозможно его
изучение в рамках науки, которая работает с обычными "физическими"
объектами, данными нам с точки зрения внешнего наблюдателя. Мира как
некоторой "физической" данности нет! Точно так же как нет созвездий.
Поэтому для исследования - синтеза! и анализа - метафизических объектов
(метафизический объект - и есть целостность в прямом смысле этого слова)
необходимо постулировать особый, отличный от науки, тип познавательной
активности - метафизику [18, 19].
22) Этот пример Х. Патнема замечателен в том аспекте, что подсказывает
интересную аналогию о возможном взаимодействии воображения и рассудка в
рамках общего механизма сознания. Суть этой аналогии в том, что соотношение
между способностью воображения и рассудка - есть не что иное, как
соотношение разных "масштабов" рассмотрения имеющегося. Поясним это на
нескольких примерах. Во-первых, снова обратимся к примеру со строительством
дома У. Матураны. Здесь необходимо учесть, что введенное нами
противопоставление процедурного и декларативного не абсолютно, а
относительно. Вернее, в силу присущей человеку образности сознания, любой
процедурный (алгоритмический) способ освоения реальности использует
декларативные описания, правда, более мелкого масштаба (хотя вполне
возможно, что описание Матураной биологического механизма генома -
результат более слабой антропоморфизации, а геном вообще не работает как
алгоритм). Для построения любого алгоритма необходимо использовать
некоторый язык описания, который содержит тот или иной набор исходных
целостностей (например язык, предназначенный для описания молекулярной
структуры языка кирпича). Другое дело, что в рамках этого языка нельзя
выразить целостность другого (более крупного) масштаба (например
мета-целостность кирпича). Во-вторых, сошлемся на один пример из личной
практики. Как-то мне пришлось работать в компьютерном графическом
редакторе, и стояла задача нарисовать ряд замысловатых очертаний с помощью
"мыши". В силу неразвитости моих художественных способностей и навыков
работы с "мышью" сразу нарисовать нужное очертание не всегда удавалось.
Приходилось переходить в режим графического "микроскопа" для рисования
нужного очертания с помощью дискретных микроотрезков (в силу принципиальной
дискретности устройства компьютерного монитора), образующих на макроуровне
нужную кривую. Понятно, что на уровне "микроскопа" "увидеть" круг, эллипс и
другие более сложные кривые невозможно (более того, их как таковых, т.е.
как непрерывных кривых, просто не существует), однако феномен "видения"
возникает при переходе на макроуровень. В качестве третьего примера
напомним о гигантских рисунках животных в пустыне Наска, которые хорошо
различимы с высоты птичьего полета, но на "поверхностном" уровне
воспринимаются как ряд несвязанных между собой линий (ср. с предыдущим
примером). В рамках этой аналогии деятельность воображения можно трактовать
как переход "вверх" к более крупному масштабу рассмотрения, что и позволяет
"замечать" (=конструировать!) целостности, трудно различимые на
микроуровне, а деятельность рассудка - как переход "вниз" на более мелкий
масштаб рассмотрения, что позволяет ставить вопрос о конструктивном
(дискурсивно-последовательном) механизме (алгоритме) построения
целостностей (кантовский схематизм рассудка). Тогда, важная особенность
механизма сознания будет заключаться в способности сознания сочетать в
своей работе несколько масштабов рассмотрения, т.е. в возможности сознания
"дрейфовать" между разными масштабами рассмотрения.
23) В развитии темы семиотического аспекта рассмотрения механизма
образно-эйдетического синтеза сознания можно высказать некоторые
соображения о возможном характере не только "внешнего" (естественного), но
и "внутреннего" языка сознания - lingua mentalis. Этот язык должен состоять
по крайней мере из двух уровней, т.е. представлять собой сочетание языка и
метаязыка. Поясним наш тезис, обратившись к примеру с видением дома.
Допустим, у нас есть фотография дома (этот пример восходит к
хайдеггеровскому анализу образа, осуществленному им в [26, с.52-57]). Что
мы видим, когда смотрим на фотографию. Вернее, каковы два возможных модуса
нашего внимания при рассмотрении фотографии. Во-первых, наше внимание может
быть направлено на "содержание" фотографии, т.е на дом, который на ней
изображен. Во-вторых, любая фотография, помимо конкретного содержания,
показывает нам вид фотографии как таковой: рассматривая эту фотографию, мы
можем сосредоточить наше внимание не на конкретном содержании фотографии, а
обратить внимание на особенности фотографии вообще в ее отличии, например,
от рисунка или объемной скульптуры. Соответственно, на вопрос "Что это?" мы
можем ответить двояко: 1) - "это дом"; 2) - "это фотография". Тем самым в
описании нашего акта видения должны потенциально присутствовать эти два
модуса восприятия "частного" и "общего", "конкретного" и "абстрактного",
"содержания" и "формы". Собственно, мы уже затрагивали эту тему, когда
приводили суждение авторов логики Пор-Рояля о том, что в знаке содержится
две идеи: идея "содержания знака" и идея "знака как такового" [2], или
различение Витгенштейна между "сказанным" и "показываемым" [10]. Здесь же
хотелось бы обратить внимание на то, что lingua mentalis должен иметь два
этих уровня, между которыми происходит "дрейф", или переключение, нашего
сознания (внимания). Этот "дрейф" (с учетом предыдущего примечания) можно
трактовать как смену масштабов рассмотрения. Например, для того чтобы
"увидеть" вид фотографии (фотографию как таковую, отвлекаясь от ее
содержания) надо занять позицию "удаленного" наблюдателя, а для фиксации
содержания фотографии на уровне целостностей - необходимо подойти поближе и
внимательно вглядеться в нее, т.е. занять более близкую позицию "среднего"
наблюдателя. Более того (см. проведенный выше анализ феномена "видения
дома"), можно говорить и о третьем (начальном) уровне "внутреннего" языка
сознания, с помощью которого фиксируется первичная феноменологическая
(до-домная) данность воспринимаемого - это будет соответствовать самому
мелкому масштабу рассмотрения, т.е. ее рассмотрению с точки зрения
"ближнего" наблюдателя. Учет этой языковой иерархии (+ привлечение
"масштабной" аналогии) позволяет ввести следующий критерий сознательности,
или интеллектуальности систем: система является интеллектуальной только в
том случае, если она может сочетать в процессе своей работы, по крайней
мере, три "масштаба" рассмотрения, а язык системы, претендующей на
моделирование сознания, должен иметь, по крайней мере, три уровня (этот
критерий можно сравнить с критерием интеллектуальности, введенным в [27]).
24) Фактически, анализ и данная интерпретация двух библейских мифов
является указанием на принимаемую нами концепцию "2-скачкового" генезиса
сознания человека, суть которой заключается в том, что одного "скачка" -
перехода от человекообразной обезьяны к homo sapiens, - постулируемого,
например, в рамках дарвинистских концепций явно недостаточно для объяснения
появления сознания современного человека (пример подобной концепции можно
найти в [28], где в качестве методологической основы взят гегелевский
механизм "отрицания отрицаний"). В рамках принимаемой нами концепции,
первый "скачок", приведший к отличению человека от животных, связан с
возникновением фантазийных механизмов сознания. Это эпоха так называемого
мифологического мышления. Сознание первобытного человека, появившегося на
этом этапе, принципиально отличается как от животной психики, так и от
сознания современного человека. Оно представляет собой, как пишет Дж.
Джейнс [29], господство чистой фантазии, или состояние "шизофренического"
человечества, когда есть один лидер (например шаман), генерирующий
фантастические образы, и ряд более "слабых" особей, вследствие повышенной
внушаемости, воспринимающих эти галлюцинации как истинную реальность.
Именно здесь формируются наиболее значимые для человечества религиозные
символы и практики - "священный" Космос. М. Элиаде связывает этот "скачок"
с появлением homo religiosus и приводит характерный пример, когда отдельные
племена австралийских кочевников (ахилпы) погибают при утере или
повреждении "священного" столба, сделанного из эвкалипта, который
символизирует для представителей этих племен некую космическую ось,
превращающий хаос в мир, т.е. является символом космического порядка [30,
с.28-29]. Второй "скачок" связан с переходом от Мифа к Логосу, что
предполагает обуздание фантазии с помощью рассудка, т.е. формирование
рассудочной контролирующей "надстройки" сознания (заметим, что подобное
соотношение фантазии и рассудка фиксируется психоаналитическим
противопоставлением "сознание versus бессознательное"). В
культурно-историческом плане этот "скачок" - акт "грехопадения" -
происходит на рубеже первого тысячелетии до н.э. и связан с появлением
сознания современного "греховного" (профанного - в терминологии Элиаде)
человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34