– Тогда я ничем не могу помочь тебе, сын. Разве что она держит на тебя обиду… Может быть, когда она родит тебе сына…
– А если нет?
– Она тебя уважает?
– Конечно. Как и все, Мирия знает, что я не способен на низкие поступки.
– И ты ее любишь?
– Так, что и передать не могу.
– Тогда строй семейную жизнь на этом уважении. Большего тебе не добиться.
Они не заговаривали об этом шесть лет, до тех дней, пока Паллаэ не слегла. Сидя у смертного одра, Руатайн надеялся, что она тихо умрет во сне. Болезнь почти лишила ее плоти и заставляла кричать от боли. Травы Ворны сначала помогали, но в последнее время даже сильнейшие снадобья не оказывали особого действия. И все же, несмотря на боль и слабость, Паллаэ цеплялась за жизнь. Порой она бредила и не узнавала Руатайна, принимая его за своего мужа. Но перед смертью женщина открыла глаза и улыбнулась сыну.
– Боль ушла, – прошептала она. – Вот оно, долгожданное облегчение. Ты устал, мой мальчик. Иди домой, отдохни.
– Скоро пойду.
– Как дела у вас с Мирней?
– Все так же. Довольно того, что я люблю ее.
– Этого не достаточно, Ру. – Голос Паллаэ был печален. – Я хотела для тебя большего. – Она помолчала, хрипло дыша, затем снова улыбнулась. – Коннавар хорошо себя ведет?
– Нет, кажется, мальчик рожден, чтобы искать неприятностей себе на голову.
– Ему только семь, Ру. И у него доброе сердце. Не будь с ним слишком суров.
– Слишком суров? – фыркнул молодой воин. – Я пытался поговорить с ним. Он сидит, слушает, а потом убегает и снова влипает в передряги. Я даже выпорол его, и это не помогло. Он вынес наказание молча, но через день украл у пекаря пирог, а вечером засунул живую лягушку мне в кровать. – Руатайн рассмеялся. – Мирия легла первой. Клянусь, она подпрыгнула до самого потолка!
– Но ты его все равно любишь?
– Да. На прошлой неделе я рассказывал Мирии о волке-одиночке, таящемся в лесу, а Конн услышал. Он украл мой лучший нож и исчез. Ему только семь, а я нашел его в засаде в лесу, с горшком на голове вместо шлема, поджидающим волка. В смелости ему не откажешь. А за его улыбку можно простить что угодно.
Светильник у кровати угас, и спальня погрузилась во тьму. Руатайн выругался и сходил в другую комнату за огнем. Возвратившись, он увидел, что мать умерла.
Мирия сняла Брана с пони и прижала к себе.
– Тебе понравилось, золотце мое?
– Еще, мама, – сказал малыш, протягивая ручки к серой лошадке.
– Попозже, солнышко. Посмотри, а вот и Кавал. – Молодая женщина указала на черного пса, лежащего в тени.
Внимание мальчика мгновенно переключилось на собаку, и он, вырвавшись из рук матери, подбежал к ней, обнял за шею. Пес лизнул его в лицо, и Бран радостно засмеялся.
Черная тень скользнула по небу, огромный ворон неуклюже опустился на соломенную крышу. Птица наклонила голову, глядя блестящими черными глазами на женщину, одетую в зеленое.
Из дома вышла другая женщина.
– Твой муж вернулся, – сообщила Пелейн, кузина хозяйки дома.
Мирия взглянула на холм и увидела высокую фигуру Руатайна, ведущего лошадь. В седле сидел Браэфар. По неизвестной причине она неожиданно начала злиться.
– Да, вот он и дома…
Пелейн бросила на нее острый взгляд.
– Ты не понимаешь, как тебе повезло. Он тебя любит.
Мирия постаралась не обращать внимания, но это было непросто. Стоило Пелейн заговорить, отвязаться от нее уже невозможно.
– Ты бы поняла, о чем я говорю, выйди ты замуж за Боргу, – продолжала настырная кузина. – Он залезает на кровать слева и перекатывается через меня вправо, а потом спрашивает: «Правда, здорово?» К счастью, он обычно засыпает, прежде чем я успеваю ответить.
– Тебе не следует так говорить. Борга хороший человек.
– Если бы он пек хлеб с той же скоростью, с какой занимается любовью, мы смогли бы накормить все племена отсюда и до моря. – Она перевела взгляд на высокого воина, спускающегося с горы. – Готова поспорить на мое приданое, что он не пролетает по тебе, как летний ветерок.
– Не пролетает, – признала Мирия, краснея и немедленно сожалея о своих словах.
– Тем больше стоит его ценить, – заметила Пелейн. – Я бы ценила.
– Надо было тебе выйти за него замуж, – резко ответила молодая женщина.
– Я бы вышла, если бы он предложил, – ответила ее собеседница, нимало не обижаясь. – Двое здоровых сыновей и никаких мертвых младенцев. У него сильное семя.
За последние пять лет Пелейн потеряла четверых детей. Ни один не прожил дольше пяти дней. На мгновение злость Мирии исчезла, и на смену ей явилось сочувствие.
– Ты молода. Время еще есть.
– Ворна говорит, что больше детей не будет.
Руатайн открыл ворота, ввел лошадь во двор и снял с нее сына. Браэфар подхватил поводья и увел ее. Молодой воин поцеловал жену в щеку и обернулся к Пелейн.
– Если ты говоришь за моей спиной гадости, – улыбнулся он, – я перекину тебя через плечо и отнесу в дом мужа.
– Пожалуйста, сделай так, поскольку его там нет, зато есть широкая постель, в которой очень не хватает настоящего мужчины.
Руатайн опешил, но потом рассмеялся.
– Клянусь богами, ты стала злоязычной женщиной.
Казалось, сама Пелейн удивлена своими словами.
– Злоязычная или нет, я чувствую, когда не нужна. – Она развернулась и ушла в дом.
Руатайн поцеловал руку жены. Ворон внезапно закаркал и прошелся по крыше. Воин поднял голову. Он не любил птиц, питающихся падалью, хотя признавал, что они полезны, и обычно не обращал на них внимания. Однако при виде этой волосы у него вставали дыбом.
– Как цены на рынке? – спросила Мирия.
– Ничего. Норвины тоже пригнали свой скот; к счастью, я продал все в первый день. К третьему дню цены сильно упали… Мальчики хорошо себя вели?
Вопрос снова пробудил в молодой женщине злость. Почему в его отсутствие они должны вести себя по-другому? Или он считает ее слабоумной, неспособной воспитывать детей?
– Пирог только что испекся. Ты, должно быть, голоден, – не обращая на внимания на вопрос, сообщила она.
– Я соскучился по тебе и мальчикам, – ответил ее муж. Она слабо улыбнулась и направилась к двери. Он хотел последовать за ней, когда появился Коннавар. Настроение Мирии немедленно поднялось, как будто солнце выглянуло из-за облаков.
– Где же ты был, мой славный мальчик? – спросила она.
– Пирог готов, мама?
Она подошла к нему поближе и увидела синяк на щеке и разбитую губу.
– Что с тобой? Неужели опять дрался?
– Мы просто играли, – ответил сын, выскальзывая из материнских объятий. – Я уже все рассказал Большому Человеку. – Он поспешно скрылся в доме.
Мирия обернулась к Руатайну.
– О чем он? Что он тебе рассказал?
– Он подрался с Гованнаном и другими мальчишками, но это уже в прошлом, остальное не важно.
– Нет, важно, муж мой. Почему они подрались?
– Мальчишки всегда дерутся, – пожал плечами Руатайн. – Это естественно. Они скоро помирятся.
Браэфар незамеченным вышел из конюшни.
– Гованнан сказал, что отец Конна был трусом, бежавшим с поля боя, – сообщил он. – Конн за это разбил ему нос, и тот сломался с хрустом!
– А ну, марш в дом! – рявкнул Руатайн.
Отец редко повышал голос, так что мальчик со всех ног бросился в дом. Мирия подошла к мужу.
– И что ты сказал ему? – прошептала она. Ворон снова закаркал.
– Правду. А чего бы ты хотела?
– Должно быть, ты получил удовольствие, – прошипела она, яростно сверкая зелеными глазами. – Тебе хотелось бы, чтобы мальчик презирал отца.
– Ты не права, женщина. Мне жаль…
– Жаль? Ведь ты человек, из-за которого погиб его отец. Он умер, чтобы тебе досталась его молодая жена!
Мирия немедленно пожалела о своих словах. Она ни разу за десять лет не сказала этого. Тишину нарушило хлопанье крыльев – ворон улетел к северным лесам.
Руатайн словно застыл.
– Значит, ты и впрямь так думаешь? – спросил он до ужаса спокойным голосом.
– Да, – ответила она, поскольку гордость заставила ее настоять на своем.
Холодный взгляд мужа напугал Мирию, и когда он заговорил, голос его был печален:
– Двадцать человек видели, как он умер, и ни один не сказал бы, что я хотел его смерти. Я защищал его весь день, а потом он бежал. Вот и все. – Голос Руатайна стал жестче. – Женщина, которая вышла замуж за человека, которого считает убийцей своего первого мужа, ничуть не лучше грязной шлюхи. Мне такая не нужна.
Он прошел в дом. Ночью, когда погасили свечи и лампады, Мирия оказалась одна в огромной постели. Руатайн спал в сарае. На следующий день он созвал плотников, чтобы построить новый дом в дальнем конце Долгого Луга. Через три недели он переехал туда.
Вся деревня Три Ручья была удивлена этой размолвкой. Разве Руатайн не самый красивый, отважный и богатый человек? Разве он не хороший отец и добытчик? Разве ей не повезло после смерти мужа – найти мужчину, принявшего вдову с сыном? Всем было прекрасно известно, что Руатайн обожает жену, а ее сына растит как своего. Тогда почему же – удивлялись люди – он переехал?
Колдунья Ворна могла бы им рассказать. В тот день она собирала травы в лугах и видела большого ворона, кружившего над домом. Но ничего не сказала. Людям не следует вмешиваться в дела богов. Особенно таких, как Морригу – богов беды и смерти.
Завернувшись поплотнее в плащ, Ворна скрылась в Зачарованном лесу.
Если в деревне Три Ручья размолвка вызвала только замешательство, то дети Руатайна были совершенно ею подавлены. Юный Браэфар оставался безутешен много недель, считая виновным себя. Коннавар тоже чувствовал свою причастность к ссоре родителей, ведь все началось с его драки с Гованнаном. Страдал и Бендегит Бран, хотя не понимал, в чем дело. Он знал только то, что видит отца куда реже, чем раньше.
Сама Мирия хранила молчание. Она старалась давать детям столько же любви, внимания и заботы, что и раньше, но мысли ее бродили далеко, и сыновья порой видели ее сидящей у окна с мокрыми от слез глазами.
Коннавар, как обычно, пытался разрешить проблему самостоятельно. Как-то вечером, через месяц после ссоры, он пришел к дому Большого Человека и постучал в дверь. Руатайн сидел у остывшего очага и точил нож, комнату освещал один тусклый светильник.
– Что ты здесь делаешь? – спросил воин.
– Пришел повидать тебя.
– Ты видел меня сегодня на лугу. Мы вместе метили скот.
– Но я хотел увидеть тебя наедине. Почему ты здесь? Мы сделали что-то не так? Прости нас, пожалуйста.
– К тебе это не имеет ни малейшего отношения, Конн. Просто… так получилось.
– Из-за того, что тебе сказала мама? Руатайн махнул рукой.
– Конн, я не хочу об этом говорить. Дело касается только твоей матери и меня. Что бы ни происходило между нами, в одном можешь быть уверен: мы оба любим и тебя, и Крыло, и Брана, и всегда будем любить. А теперь беги домой.
– Но мы все несчастны, – попытался настоять на своем Конн.
– Да, мы все… – кивнул Руатайн.
– И мы не будем снова счастливы?
– Ты будешь.
– А ты? Я хочу, чтобы ты был счастлив.
Руатайн поднялся со стула и подошел к мальчику, поднял его на руки и поцеловал.
– Ты – мое счастье, сын. А теперь ступай. – Открыв дверь, он поставил Конна на верхнюю ступеньку. – Я посмотрю, как ты побежишь – вдруг сиды охотятся на маленьких мальчиков?
– Меня они не поймают, – улыбнулся Конн и помчался по полю что было сил.
В последующие месяцы Руатайн и Мирия почти не разговаривали, за исключением случаев, когда Большой Человек приходил к Брану, но даже тогда беседа их была вежливой и равнодушной.
Коннавар не понимал этого, хоть и слышал ссору родителей из кухни. Ведь то были только слова, думал он, просто сотрясание воздуха. Не могли же они одни нанести такой вред.
Через год он рассказал об этом чужому человеку, когда подружился с иностранцем, Бануином. Темноволосый смуглый торговец впервые приехал в земли риганте двенадцать лет назад, привезя с собой крашеные ткани, вышитые рубашки, специи и соль. Товар был хорош и недорог. Он провел среди риганте три месяца, покупая бронзовые и серебряные украшения у ювелира Гариафы и шкуры черно-белых коров у Длинного Князя. Эти шкуры, говорил купец, хорошо пойдут на его родине, в Тургони. На следующий год он построил себе дом, провел зиму и весну среди риганте. На третий год жизни на их земле он начал носить клетчатые штаны и длинную синюю тунику, как принято у северных племен. Никто не оскорбился, поскольку все понимали, что это знак уважения.
Бануину тоже понравился отважный Коннавар, мальчик со странными глазами. Они познакомились в тот вечер, когда Конн влез в окно конюшни-склада, где Бануин хранил товар. Восьмилетний парень и не знал, что хозяин видел, как он прокрался по высокой траве, перелез через стену, а потом скрылся в окошке сарая. Это требовало определенной храбрости, поскольку, с позволения совета деревни, Бануин говорил детям, что он колдун, который обратит любого юного вора в жабу. Этому верили, и молодежь Трех Ручьев держалась подальше от дома торговца.
Заинтригованный, Бануин тихонько зашел на склад и увидел, как Конн полез в мешки у дальней стены. Торговец ждал в тени. Наконец мальчик добрался до тюка с оружием и вытащил бронзовый кинжал с серебряной резной рукоятью, сделанный Гариа-фой. Мальчик принялся рубить воздух, кружась и отпрыгивая, словно дрался со многими врагами. Потом он остановился, подошел к окну и помахал клинком в воздухе. Это удивило Бануина, но следующий поступок Коннавара показался еще более странным – мальчик отошел от окна и положил кинжал на место.
– Почему ты не украл его? – спросил торговец, и голос его слегка отдавался эхом.
Конн обернулся, сжимая кулаки. Бануин вышел из тени и опустился на длинный деревянный сундук. Мальчик бросился к тюку, вытащил кинжал и снова повернулся к «врагу».
– Собираешься драться со мной? – спросил торговец.
– Ты не превратишь меня в жабу, Иноземец!
– Я бы превратил, попытайся ты унести мой нож, но если ты пришел не воровать, то зачем?
– Я сделал это на спор. А там, откуда ты родом, так делают?
– Да, – ответил Бануин. – Однажды друг поспорил со мной, что я не влезу на скалу без веревки. Она была высотой шестьдесят футов.
– И ты влез?
– Почти. А потом упал и сломал ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49