Это может быть герб, или статуя, или зверь.
– Непременно, – пообещал юноша. Теперь, выходит, он нарушил обещание, и не важно, что Бануин сам велел ему остаться.
Добравшись до яблоневого сада, Конн нашел знак листа в золотом круге и, спешившись, постучал в дверь. Открыл человек средних лет, сутулый и лысый, в длинной одежде из синей шерсти.
– Что такое? – спросил он, близоруко вглядываясь в лицо юноши.
– Вы купец Диатка?
– Я. Что вам угодно?
– Меня к вам послали с партией товара.
– Кто? – уже более дружелюбно спросил Диатка.
– Гаршон из Гориазы, – немедленно ответил Конн. Диатка вышел на солнечный свет.
– Что везете?
– Бело-черные шкуры ригантских коров, броши работы Риамфады-Искусника и двадцать кувшинов пива.
Диатка не ответил, но, улыбнувшись, впустил Конна в дом. На полу лежали дорогие ковры, повсюду друг на друге стояли ящики и сундуки. Купец прошел между ними и привел гостя к очагу, где стоял стол и два стула. Предложив ему сесть, он сказал:
– Как видите, мне непросто продать уже имеющийся товар. Во всем виновата война. Почти все восточные маршруты для меня закрыты. Склад ломится от товаров. К сожалению, ничем не могу помочь. Однако хочу предложить бокал вина.
Он снова исчез ненадолго между ящиками.
Конн огляделся. Стены украшали узоры, картины, ковры, оружие. Но взор притягивал бронзовый щит с гербом в виде головы льва. Юноша сжал кулаки, стараясь успокоиться.
Диатка вернулся с двумя серебряными кубками, один из которых предложил гостю, другой поставил на стол перед собой. Потом купец сел и откинулся на спинку стула.
– Не самые лучшие дни для торговцев, – заметил он. – Так как поживает Гаршон?
Юноша поставил кубок на стол.
– Прекрасно, по крайней мере, когда мы встречались в последний раз. – Конн сам поразился, что голос его звучит спокойно и дружелюбно.
– Вы слишком молоды, чтобы Гаршон доверял вам.
– Я оказал ему услугу. – Коннавар снова глянул на стену за спиной Диатки. – У вас очень интересные украшения. Откуда это? – Он указал на бронзовый щит.
Купец обернулся.
– Щит со львом? Милая вещица. Из могильника на востоке. Я хотел продать его в Камнею… Вы не пьете вино. Не нравится?
– Меня учили не пить прежде старших, – ответил Конн.
– Хорошее воспитание. В наши дни мало кто заботится о подобных мелочах. – Диатка поднял кубок и сделал несколько больших глотков. Конн последовал его примеру.
– Очень хорошее вино, – проговорил юноша. – Такого я еще не пробовал.
– Оно с юга, – сообщил Диатка. – А теперь, юноша, скажи мне, зачем лжешь?
– Лгу?
– Шкуры из земель риганте всегда продает Бануин, как и изделия Риамфады. Тебя послал не Гаршон.
– Да, не он, – признал Конн. – Я путешествовал с другом. Он пришел к вам прошлой ночью. А теперь он мертв. Как это произошло? Почему его так быстро поймали?
– Я подсыпал ему в вино снотворное. А когда он уснул, послал слугу к Караку. Мне было жаль поступать так с беднягой Бануином, но торговля идет из рук вон плохо, я потратил большую часть его золота, чтобы не разориться. Короче говоря, я не мог заплатить ему.
– Ты убил его из-за денег, – проговорил Конн. – Что ты за человек?
– Я купец. Занимаюсь торговлей. И я продал его Караку. Нужда заставила, юноша.
– Я отомщу за него. Ты умрешь очень медленно и в мучениях. И, быть может, тебе станет легче от мысли о заработанных деньгах.
Диатка рассмеялся.
– Не думаю, молодой человек. Я давно занимаюсь своим делом и сразу понял, что ты опасен. В твоем вине тоже снотворное. Попытайся шевельнуть ногами. Не сможешь. Сначала оно действует на ноги, потом на руки. Последним засыпает мозг. В отличие от Бануина ты не проснешься, потому что я насыпал много снадобья. Боли не будет.
Конн глубоко вздохнул, а потом поднялся со стула. Диатка пораженно охнул. Его глаза расширились, и он тоже попытался встать. Руки вцепились в подлокотники, но сдвинуться он не смог.
– Я поменял кубки, когда ты рассказывал мне о щите. Лев с кровавыми глазами. Знаешь, что колдунья просила Бануина не пить вина, когда он увидит такого зверя?
– Нет, нет, нет, – захныкал Диатка. – Я не могу умереть. Конн подошел к полке и снял с нее длинный льняной шарф.
Подойдя к торговцу, ударил его по слабеющим рукам и быстро сделал кляп.
Потом Конн подошел к очагу, взял кочергу и сунул ее в пламя.
– Нет, ты умрешь, – холодно сказал он. – Я видел, как тело моего друга висело на крюке. Ему выжгли глаз. Горячим железом. Скоро ты узнаешь, как он себя чувствовал. – Снаружи донесся детский смех и топот бегущих ног. Конн вернулся к кочерге в огне. – Слышишь этот звук, купец? Клянусь, что дни смеха для кердинов близятся к концу. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы стереть это племя с лица земли. Я буду охотиться на них, убивая, как дичь. Знай это!
Вытащив из углей раскаленную докрасна кочергу, он приблизился к поверженному врагу.

Руатайн был близок к смерти, когда его нашел Арбонакаст с двумя другими пастухами. Воин сидел без сознания, сжимая в руке окровавленный нож и прислонившись спиной к дереву на опушке леса. Рядом лежали тела четырех паннонов. Арбон подбежал к своему господину и опустился на траву рядом. Зеленая туника Руатайна была залита кровью. Распоров ее, старый пастух увидел четыре раны: две в левом плече, третью ниже ключицы, а четвертую чуть выше бедра.
Руатайн поднял веки. Его лицо посерело и заострилось, глаза лихорадочно блестели.
– Кровная месть, – прошептал он.
– Молчи, – велел ему Арбон.
Кровь из верхних трех ран текла уже не так сильно, но из четвертой продолжала струиться. Старый пастух прищурил глаза, глядя, как она течет. Струйка была ровной, что означало, что артерия не задета, иначе бы кровь вырывалась из раны толчками, но все равно дело было худо. Они находились в пяти милях от Трех Ручьев, и даже если Руатайн смог бы удержаться в седле, он не доехал бы до деревни живым.
Обернувшись к другим всадникам, Арбон приказал одному из них скакать стрелой в Три Ручья и привезти Ворну. Сняв плащ, пастух отрезал от него кинжалом узкую полосу. Положив своего господина на спину, он сложил полоску, приложил ее к ране и прижал сложенными руками. Руатайн снова потерял сознание, дыхание стало совсем слабым.
Несколько минут Арбон не отнимал рук от раны, борясь с желанием посмотреть, остановилась ли кровь. Он мысленно проклинал себя за то, что не взял нитки и иголки. Когда конь Руатайна прискакал в деревню, старый пастух понял, что с его господином приключилась беда. В спешке он забыл лекарский мешок. Его сын, Каста, опустился на колени с другой стороны от раненого.
– Чем я могу помочь, отец?
– Сделай из своего плаща подушку и подложи ему под голову. – Юноша повиновался. – А теперь пощупай пульс. Считай вслух.
Каста приложил пальцы к горлу Руатайна.
– Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь. Очень неровный.
– Хорошо, есть хоть такой, – пробормотал Арбон. – Боги великие, я последний идиот! Двадцать шесть лет таскал с собой лекарский мешок, а когда понадобилось…
– Ты ведь не знал, что на него напали. – Каста бросил взгляд на четыре тела. – И у всех были мечи. А у господина был только кинжал.
– Да, он сильный и суровый человек, и это поможет ему выжить. Подержи руки на ране. Я уже устал. – Каста положил на свернутую ткань свои большие ладони и нажал, когда его отец убрал руки. Старший мужчина поднялся и потянулся, потом окинул внимательным взглядом землю вокруг. – Они кинулись на него все сразу. И мешали друг другу, хвала Таранису!
Он подошел к телам. Все убитые были молоды, ни одному не исполнилось и двадцати.
– Почему его хотели убить? – спросил Каста.
– Месть. Некоторое время назад он убил двоих паннонов, пытавшихся угнать скот. Должно быть, это родственники.
– Он начинает дрожать, – заметил младший.
Арбон укрыл господина остатками плаща, потом отправился собирать дрова для костра. Огонь уже разгорелся, когда послышался стук копыт. Обернувшись, старый пастух увидел Ворну на пегой лошадке. Бывшая колдунья спешилась, отвязала седельную сумку и бросилась к Руатайну. Подоспели другие всадники, Мирия среди них.
Сняв приложенную к ране ткань, Ворна увидела, что кровь почти остановилась.
– Хорошая работа, – похвалила она Касту и принялась зашивать рану.
– Он будет жить? – спросила Мирия. Ворна пощупала пульс раненого.
– Думаю, да. А теперь дай мне закончить работу. – Повернувшись к Арбону, она крикнула: – Срежь два длинных шеста и сделай носилки. Он не сможет сидеть в седле.
Потребовалось почти четыре часа, чтобы привезти Руатайна в деревню. Мирия приказала положить его в ее кровать, а потом отпустила мужчин. Они с Борной молча сидели у его изголовья. С ними остался десятилетний Бендегит Бран.
– Может, привести Крыло? – спросил мальчик.
– А где он?
– Плавает у водопада Ригуан с Гвидией.
– Нет, не беспокойся. С твоим отцом все будет хорошо. – Мирия потянулась и откинула со лба мужа прядь волос. Когда она коснулась его кожи, он открыл глаза.
– Где я? – спросил Руатайн.
– Дома, – ответила жена. – Ты дома. – Ее зеленые глаза наполнились слезами.
– Тихо, женщина. Не плачь. Я не умираю.
– Глупый, – проговорила Мирия, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – Я плачу не поэтому.
Они посидели в молчании, а потом он поднял руку и притянул ее к себе.
– Я люблю тебя, детка.
– А я тебя, глупый ты человек.
Ворна встала, потянула Бендегита Брана за руку и вышла с ним из комнаты, закрыв за собой дверь.
– С моим отцом все будет в порядке? – спросил золотоволосый мальчик.
– О да, – ответила бывшая колдунья, – с ними все будет хорошо.
Солнце садилось за горные вершины на западе, когда Ворна отправилась в дом Бануина. Она все еще не воспринимала его как свой. Почему-то без мужа, несмотря на обилие ковров, мебели и украшений, дом казался странно пустым.
Ворна глубоко вздохнула и остановилась – ее снова настигла дурнота. В последний месяц в лучшем случае она умудрялась поесть один раз из трех. Прислонившись к забору кузницы Наннкумала, бывшая колдунья закрыла глаза. Прохладный ветерок принялся играть ее черно-серебряными прядями. Он очень освежал.
Будучи ведуньей, Ворна много раз испытывала боль деторождения через Погружение, но, к счастью, никогда эту отвратительную дурноту. Она знала, что большинство женщин испытывают легкое недомогание с утра. Оно быстро проходит и не сильно отравляет жизнь. А другие – и, увы, она в их числе – как будто прокляты, и оно может настичь в любой момент. Ворна выпрямилась. После поездки к раненому Руатайну ее мутило, и болел крестец. Женщина потянулась и пошла дальше.
В доме было прохладно, и Ворна разожгла огонь. Внезапно она вздрогнула и огляделась. Никого. Это удивило ее, поскольку ей показалось на мгновение, что она не одна. Поднявшись, женщина дошла до спальни и заглянула туда. Через широкое окно лился лунный свет на широкую кровать со стеганым одеялом.
– Кто здесь? – прошептала Ворна, но ответа не получила. Вернувшись к очагу, она села в любимое кресло Бануина и закрыла глаза. Могущество, дарованное Морригу, оставило ее, однако с детства у нее была собственная сила: повышенная чувствительность к тонкому миру. Именно так ей удалось увидеть душу Риамфады, идущую среди сидов. Она попыталась призвать на помощь эту способность.
Что это рядом с ней, дух или демон? Ворна проверила свои ощущения. Нет, она не испытывала страха, значит, это не посланник зла. Ее лба коснулось дуновение холодного ветра. Потом оно исчезло, и в комнате снова стало пусто. Бывшая колдунья открыла глаза. Должно быть, просто ночной дух на пути неизвестно куда…
Ворна сварила себе овсянку на молоке и села, ожидая, пока еда остынет. Затем подумала о Бануине, представила надетую на него бронзовую застежку для плаща с синим опалом.
– Она вернет тебя мне живым и здоровым. Это самый сильный мой амулет.
Взяв миску с кашей, Ворна принялась за еду. Немедленно накатила тошнота, и она поставила миску, откинулась на спинку стула.
Ее напугало хлопанье крыльев. На спинку дивана сел огромный ворон и принялся чистить перышки. В груди Ворны вскипел гнев, подавляя дурноту.
В дверях стояла Морригу, закутанная в порванную шаль.
– Что тебе нужно? – прошипела Ворна.
Морригу вошла в комнату и села напротив бывшей колдуньи, протянула старческие руки к огню.
– Может быть, мне просто захотелось общества, – вздохнула она. Опустив голову на спинку стула, Морригу закрыла глаза. – Ешь свою овсянку, я рассеяла тошноту.
– Я не голодна.
– Думай не только о себе. Ты ешь за двоих. Сыну нужна пища, Ворна. Ты ведь не хочешь больного ребенка или калеку, вроде Риамфады?
Сердце немедленно наполнил ужас.
– Угрожаешь?
– Нет, конечно. Меня не интересует твой ребенок. Ешь овсянку.
Бывшая колдунья снова пододвинула к себе миску. Закончив есть, подкинула еще полено в очаг и принялась смотреть на пламя. Она не представляла, чего на самом деле хочет Морригу, но знала, что сиды не говорят ничего раньше времени. В комнате было тихо, только потрескивали горящие дрова, и иногда ворон встряхивал перьями. Ворна бросила взгляд на Морригу. Казалось, старуха уснула. Через некоторое время женщина была не в силах выносить неизвестность.
– Зачем ты пришла на самом деле? – спросила она.
– Сомневаюсь, что ты поверишь, – ответила Морригу. – Я думала, что тебе не захочется быть одной, когда в дверь постучит вестник.
– Какой вестник?
– Паромщик с юга. Он скоро придет. Ступай к двери. Увидишь, как он переходит первый мост.
Ворна встала и пересекла комнату. Когда она распахнула Дверь, то увидела человека, освещенного светом луны. Он шел с опущенной головой, словно его тяготила некая ноша. Он приостановился на третьем мосту, заметив в дверях Ворну, потом медленно направился к ней. Бывшая колдунья вышла ему навстречу.
– Меня зовут Каласайн.
– Я знаю, кто ты, паромщик. Я принимала роды у твоей жены.
– Да, в самом деле. – Старик нервно облизнул губы. Он не смотрел – не мог смотреть – ей в глаза. – Ваш… твой муж Бануин… пересекал реку три месяца назад. Мой сын… – Он замолчал, потом глубоко вздохнул, и слова полились потоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49