Оно служило ей маяком в тумане, окутавшем ее мозг. Ради Монкрифа она не уступит слабости. Однажды он ее спас, а теперь она обязана спастись сама.
При следующей попытке ей удалось зацепить кольцо. Кэтрин ухватилась за медную ручку и повисла на ней всем своим весом. Дверь отворилась с таким громким скрипом, что Кэтрин испугалась, как бы его не услышал викарий.
Господи, помоги! Только бы он уже ушел из Балидона!
Она вступила в проход и плечом закрыла за собой дверь.
Монкриф!
Кэтрин уперлась обеими руками в стены и, спотыкаясь, пошла вперед. Она не чувствовала своих ног, не знала, мимо скольких дверей прошла. Где-то здесь должна быть лестница, но ей казалось, она прошла по всей длине Балидона, но так ее и не нашла. В каком-то месте свернула налево, а думала, что надо – направо, но вот впереди открылась пустота – это лестница. Кэтрин спускалась очень медленно, а на предпоследней ступеньке все-таки споткнулась и упала на колени.
Но нет, она не собирается здесь умирать. Раскачиваясь из стороны в сторону, Кэтрин боролась с тошнотой и пыталась встать. Запахло луком. Кэтрин вырвало. Ей всегда было плохо от опия.
Запах лука! Значит, она в погребе. Кэтрин протянула вверх руку, молясь, чтобы ручка не оказалась слишком высоко. С третьей попытки она ее обнаружила и повернула. Скрип ржавых петель показался ей самым сладким звуком на свете.
В погребе хранились запасы пищи на всю зиму – мешки и бочки с разнообразной крупой, соленые окорока на крючках.
В кухню вела крутая лестница, на нее падали блики света от очага. Кэтрин решила, что ей не одолеть ступенек, и двинулась вдоль стены, ощупывая кирпичи, чтобы найти дверь во двор.
Открыть ее оказалось намного труднее, но Кэтрин не отступала и била плечом в дверь до тех пор, пока не вывалилась наружу. Кэтрин упала на снег, повернулась на спину и стала смотреть, как падают на ее лицо снежинки, похожие на мягкие прохладные перышки.
Теперь можно спать. Кэтрин полной грудью вдохнула морозный воздух.
Желудок стиснуло болезненным спазмом, и ее опять вырвало. Стоя на коленях с повисшей между руками головой, Кэтрин собиралась с силами, чтобы встать на ноги. И она встала. Монкриф! Встала и медленно побрела к главной башне. Чем ближе она подходила, тем теплее становился воздух, но острее чувствовался запах дыма. Задыхаясь от гари, Кэтрин снова упала.
Вдруг перед ней возникло лицо Джулианы – лицо не накрашено, под распахнутой накидкой цветастый пеньюар.
– Кэтрин, поднимись на ноги. Ты герцогиня Лаймонд и должна держаться с достоинством в любых обстоятельствах.
– Монкриф!
– Я сейчас позову его, глупая девчонка, но сначала встань. Ни к чему устраивать сцены.
Внезапно окружавший Кэтрин туман заполнился лицами.
– Кэтрин!
Она почувствовала на своем лице руки Монкрифа.
– Викарий, – едва слышно прохрипела она.
И вот ее уже несут к Балидону. Снег падает на отяжелевшие веки, но Кэтрин приятна его прохлада. Силы кончились. Руки бессильно повисли. Губы онемели, но не от холода, а от яда.
– Спаси меня, – прошептала Кэтрин, не зная, правильно ли она выговаривает слова. Монкриф должен узнать, что она старалась изо всех сил, старалась спастись, выжить, не умереть, остаться с ним, любить его. – Спаси меня, Монкриф.
Кэтрин проснулась в покоях герцогини. В углу дремала Энни. Когда Кэтрин попыталась приподняться на локте, мужская рука мягко вернула ее на подушку.
– Мне тебя не видно, – прошептала она, и Монкриф шагнул в ее поле зрения. Выглядел он ужасно, так, как будто не спал неделю. Глаза покраснели, отросшая щетина оттенила угловатость лица. Кэтрин протянула руку и коснулась его подбородка.
– Не знаю, зачем это нужно, – проворчала из угла Энни. – Он всю неделю просидел возле тебя, дочка фермера. Самый упрямый человек на свете. Надо было оставить в нем пулю.
Монкриф бросил на нее грозный взгляд, но Энни ничуть не смутилась.
– Я думала, что выгнала вас из Балидона, – слабым голосом проговорила Кэтрин.
– Выгнала, конечно, выгнала. А я снова загналась. – И Энни широко ухмыльнулась беззубым ртом. – Тебе повезло, дочка фермера. Без меня ты бы померла.
Кэтрин перевела взгляд на Монкрифа. Тот кивнул.
– Что ты сделала?
– Прочистила тебе желудок. Никогда не видела, чтобы человека так долго и так сильно тошнило. Ты напомнила мне мою корову. Однажды она отравилась зверобоем.
Для знахарки у нее был ужасный характер! Должно быть, Монкриф тоже так думал, потому что он вдруг подмигнул старухе.
– Викарий хотел меня убить, – сказала Кэтрин.
– Я знаю. Я ведь шериф, а потому своей властью послал Уоллеса, Питера и нескольких лакеев догнать его. Сейчас он уже в Эдинбурге.
– Да, Монкриф, – со слабой улыбкой протянула Кэтрин, – у тебя и здесь собственный полк.
– Так и есть. Некоторые из здешних куда умнее солдат, которыми я командовал.
– Ты жалеешь, что уже не полковник?
– Ничуть, – хохотнув, ответил Монкриф. – Герцогом быть лучше. Но может, нескромно так говорить? – Монкриф наклонился и нежно поцеловал Кэтрин.
И вдруг Кэтрин почувствовала, что все прошедшее не имеет больше никакого значения. Самое важное – что они оба живы. О будущем они станут тревожиться, когда это будущее настанет.
Глава 29
Прошла неделя. Однажды утром Кэтрин выбралась из спальни, пока Монкриф еще спал. У нее были важные дела. Если поспешить, то к полудню можно вернуться. Монкриф, конечно, рассердится, но тут уж ничего не поделаешь.
Викария забрали в Эдинбург, там его будут судить, но никто не сказал ни слова о том, что будет с Глинет. Кэтрин решила сделать все возможное, чтобы ее бывшая компаньонка не пострадала.
Вот и экипаж. Питер недоволен и не скрывает этого. Кэтрин сделала вид, что не замечает его настроения, а любуется пейзажем. На самом деле она с тяжелым сердцем думала о предстоящей встрече со своей бывшей компаньонкой и о встрече с Монкрифом по возвращении.
В Колстин-Холле даже зима казалась приятным временем. Мягкий снежок укрыл окрестности пушистым одеялом. Не яркое зимнее солнце играло в окнах господского дома, бросало веселые блики на подъездную дорожку.
В Колстин-Холле ее встретили так, будто она отсутствовала не два месяца, а целый год. Кэтрин поздоровалась с поварихой и со всеми служанками, кивнула дворецкому и двум лакеям. Колстин-Холл был процветающим имением, но прислуги здесь, было несравненно меньше, чем в Балидоне. Из-за небольших размеров самого здания Колстин-Холл выглядел уютнее, чем огромный замок.
В Балидоне на каждом шагу встречались символы войны. Щиты, старинные палаши, боевые штандарты и знамена служили молчаливым напоминанием о воинственных нравах предков Монкрифа. В Колстин-Холле же ничто не говорило о прошлом. Шестнадцать лет, прошедших со времени войны с Англией, могли быть тремя столетиями, на Колстин-Холле это никак не отразилось. Да, хотят они этого или нет, но английский образ жизни побеждал древние обычаи Шотландии, и Колстин-Холл, казалось, приветствовал эти перемены. Однако сама Кэтрин предпочитала Балидон, ведь там был Монкриф.
Кэтрин послала за своим поверенным и выполнила все юридические формальности, необходимые для задуманного ею дела. Потом села в экипаж, но направилась не в Балидон, а в дом викария.
Питер помог выйти хозяйке из кареты. Кэтрин несколько минут постояла перед небольшим коттеджем, собираясь с мыслями перед встречей, и решительно постучала в дверь. Вскоре она увидела Глинет.
На Глинет были темно-синее платье и фартук. Золотистые волосы молодой женщины прятались под косынкой, под глазами залегли черные тени, как будто она не спала много ночей.
Несколько мгновений они стояли, разглядывая друг друга. Наконец Глинет произнесла:
– Вы знаете.
– Вы говорите о вашем отце? Да, я знаю, что он пытался меня убить. А вы знали?
Казалось, прямой вопрос застал Глинет врасплох. Она отступила назад, молча, приглашая Кэтрин, пройти в маленький, жарко натопленный коттедж. Перед камином на коврике играл с деревянной лошадкой маленький мальчик. Он был так похож на Гарри, что Кэтрин замерла на месте, ожидая приступа боли. Но боль не пришла, и Кэтрин с облегчением улыбнулась.
– Вы подарили Гарри сына.
– Да.
– Глинет, вы пытались мне навредить? – чуть слышно спросила Кэтрин. – Вы давали мне опий?
Глинет глубоко вздохнула и посмотрела Кэтрин в лицо:
– Я подозревала отца. И когда могла, мешала. Но думаю, он несколько раз подливал опий в вашу пищу.
– Почему вы мне не сказали?
– Вы бы не поверили.
Кэтрин не нашла, что возразить. События того времени до сих пор сливались в ее памяти в сплошной туман.
– Я ведь его любила, – тихо произнесла Глинет и взглянула на сына. Мальчик был копия Гарри.
– Мне казалось, я тоже, – честно призналась Кэтрин в ответ на откровенность Глинет.
– Кэтрин, разница в том, что я любила Гарри, невзирая на все его недостатки и даже пороки, а вы нашли в них причину, чтобы его разлюбить.
Кэтрин стала разматывать шарф. Сейчас поздно обсуждать характер Гарри.
– Что вы собираетесь теперь делать? – спросила она у своей бывшей компаньонки.
– Найду кого-нибудь, кто будет присматривать за Робби. Потом буду искать работу. Искать место, чтобы жить. Новый викарий будет здесь через месяц.
– Возвращайтесь в Балидон, – предложила Кэтрин. – Глинет, вы были отличной домоправительницей. Мы снова можем подружиться.
– Что скажет Монкриф?
Кэтрин улыбнулась:
– Я – герцогиня Лаймонд. Монкриф не вмешивается в мои дела.
Глинет посмотрела на сына.
– А Робби?
– Возьмите его с собой. В Балидоне масса детей.
Кэтрин достала из-под накидки какой-то документ и протянула его Глинет.
– Когда Робби подрастет, Колстин-Холл будет принадлежать ему.
Глинет не могла произнести ни слова, пытаясь сдержать слезы, которые набежали на глаза, пока она читала документ. Колстин-Холл перейдет во владение ее сына, когда он достигнет совершеннолетия – двадцати одного года.
Глинет долго не поднимала глаза, наконец, она посмотрела на Кэтрин.
– То, что я должна вам сказать, может заставить вас пересмотреть свое предложение. Я приехала в Колстин-Холл, потому что хотела увидеть женщину, на которой женился Гарри. Я думала, что возненавижу вас, и может быть, действительно ненавидела, но только сначала. Я быстро поняла, что вы совсем не знали Гарри, ничего не понимали в его натуре, и я смягчилась. Я никогда не хотела нанести вам вред.
Кэтрин кивнула. Она поверила Глинет.
– Гарри никогда не стал бы вам писать. Не тот он был человек.
Кэтрин почувствовала, что сейчас их с Глинет разделяет настоящая пропасть. Возможно, так будет всегда. И дело не в том, что они любили одного человека. Разница в другом – Глинет довольствовалась тем, что Гарри ей уже дал, она не стремилась получить больше.
– Вы любили человека, которого никогда не было, не реального человека, а свою фантазию, – добавила компаньонка.
– А вот тут вы ошибаетесь, – улыбнулась Кэтрин. – Он вполне реален.
О да, еще как реален, и Кэтрин его любит.
Монкриф позвонил. В комнату заглянул лакей. Хозяин бросил на него мрачный взгляд:
– Где Уоллес?
– Передвигает мебель, ваша светлость.
– Мебель? У нас что, больше некому этим заняться?
Лицо лакея побагровело.
– Ваша светлость, он помогает мисс Гортензии.
Монкриф откинулся в кресле и молча смотрел на лакея, стараясь сдержать гнев.
На пожаре он видел, как Уоллес пытался успокоить Гортензию. И дурак бы заметил взгляды, которыми они обменивались. Монкриф никому не рассказывал о том, что обнаружил в башне после пожара, когда разбирали обуглившиеся головешки. Кровать, то есть собранный остов кровати, оплавившийся серебряный подсвечник.
Несколько дней назад Гортензия сама пришла к Монкрифу и призналась, что в тот день, когда упала Кэтрин, это она, Гортензия, охваченная ужасом перед разоблачением, бросилась вниз по лестнице и нечаянно сбила Кэтрин с ног. Она не хотела навредить Кэтрин. Кэтрин собиралась заняться инвентаризацией, а Гортензия как раз поджидала своего любовника. Женщина не назвала его имени, но Монкриф и сам догадался. Уоллес был на несколько лет моложе Гортензии, однако подобные, отношения встречаются гораздо чаще, чем считается в обществе.
– Питер вернулся?
– Нет, ваша светлость. – Лакей замер, ожидая неизбежного вопроса, и Монкриф спросил:
– А моя жена? От нее нет известий?
Кэтрин уехала рано утром, когда Монкриф еще спал. Она оставила лишь коротенькую записку, объяснив, что у нее неотложные дела в Колстин-Холле.
Монкриф был зол, как никогда в жизни. Лакей всей душой мечтал убраться подальше.
– Передай это герцогине, как только она вернется.
Лакей осторожно приблизился и взял из рук герцога резную шкатулку.
– Да, ваша светлость. Подождать ответа?
Следовало отмахнуться от такого дурацкого вопроса, но Монкриф все же ответил:
– Думаю, я скоро сам увижу герцогиню. Если только тебе не известно что-то, чего я сам не знаю.
Лакей побледнел, и Монкриф отпустил его взмахом руки.
Вернется ли она? Или предпочтет остаться в Колстин-Холле? В последнее время они говорили о ее здоровье, о суде над викарием, о разных мелочах, но о самом важном молчали. О его любви. Об их браке.
– Ваша светлость, герцог будет недоволен. – Питер с тревогой смотрел в сторону Балидона.
Приближался вечер. Закат щедро раскрасил небо розовыми и оранжевыми полосами. Зимняя суровость пейзажа смягчилась. Последний луч солнца заглянул даже в окно кареты, задержался на кожаной обивке дверцы, пробежал по руке Кэтрин.
Она собиралась вернуться к полудню, но они с Глинет никак не могли расстаться. Говорили о Гарри, о жизни, о будущем. Робби очаровал Кэтрин, она быстро сумела подружиться с мальчиком с помощью цукатов, которые сунула в ридикюль в Балидоне.
– Да, Монкриф рассердится. Это уж точно, – поправляя перчатки, пробормотала Кэтрин. – Тут уж ничего не поделаешь, Питер. Я и сама боюсь.
Оглянувшись, Питер бросил на нее недоверчивый взгляд.
Теперь, когда судьба Глинет определилась, Кэтрин поговорит, наконец, с Монкрифом.
Когда подъехали к Балидону, Кэтрин услышала, что кто-то хрипло ее окликнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35