– Ваша светлость! Горит главная башня! – Он заглянул ей через плечо.
– Монкрифа здесь нет. Возможно, он в винокурне. – Кэтрин почти не сомневалась, что муж там или еще в каком-нибудь месте, где ему быть вовсе не полагается. Он должен лежать в постели и поправляться после ранения. Но Монкрифу никто не указ.
– Да, ваша светлость.
Уоллес поклонился и поспешно отправился разыскивать Монкрифа.
Кэтрин бросилась к окну. Над круглой башней взлетали языки желтого пламени. Очевидно, пожар начался на чердаке, набитом старой мебелью.
Луны не было видно, дым от пожара закрывал звезды. Кэтрин прижалась лицом к холодному стеклу. Страшное зрелище горящей башни ужасало ее. Деревянные полы сгорят очень быстро, потом дойдет очередь до мебели и картин, потом – до сундуков на первом этаже.
Вдруг Кэтрин увидела, как по двору в одной рубашке бежит Монкриф, и сама выскочила из комнаты. Уоллеса не было на месте, Кэтрин схватила свой плащ, чей-то камзол и побежала к горящей башне.
Монкриф уже организовал две группы, которые по цепочке передавали друг другу ведра с водой. Кэтрин хотелось прокричать, чтобы он был осторожнее. Недавние мысли вылетели из головы, сейчас она думала только о грозящей ему опасности.
– Тебе нельзя здесь, – строго сказал Монкриф, подбежав к Кэтрин.
– И тебе тоже. – Она помогла ему надеть камзол на раненую руку. – Ты же болен.
В ответ Монкриф улыбнулся ей озорной улыбкой:
– Я же говорил, что быстро поправляюсь.
Кэтрин покачала головой и перевела глаза на бушующее пламя.
– Я так и не закончила инвентаризацию. Бог знает, сколько ценностей там сгорит.
– Будь это настоящие ценности, их не сунули бы в башню.
Кэтрин внимательно посмотрела на мужа: равнодушие к убыткам – как это на него похоже.
Монкриф ладонью пригладил волосы. На лбу остался черный след сажи. Кэтрин стерла его. Этот жест удивил обоих.
– Прости, – пробормотала Кэтрин, не желая объяснять, что просто хотела до него дотронуться. Все противоречивые чувства последних дней вдруг захлестнули ее.
Кэтрин столько месяцев горевала о человеке, которого никогда не существовало, и лишь сегодня поняла, что мужчина, о котором она грезила, – Монкриф. В памяти всплывали его слова, так напоминавшие фразы из писем. Было столько мелочей, которые должны были подсказать ей правду.
Сначала Кэтрин была погружена в свое горе и ничего вокруг не видела. А потом радость жизни, страсть и даже вожделение настолько переполнили ее сердце, что она словно ослепла.
Какой дар послал ей Господь! Право любить такого благородного и достойного человека!
Вот только любит ли ее Монкриф? Или его чувство – это жалость к обманутой жене, а потом к несчастной вдове?
– Возвращайся в дом.
– Не могу ли я чем-нибудь помочь?
– Скажи поварихе, чтобы готовила еду и горячее питье. Возможно, нам придется пробыть тут всю ночь.
Кэтрин кивнула и стряхнула пепел со щеки. Да, на улице холод. Она взглянула на небо.
– Снег пошел.
Тяжелые снежинки смешивались с дымом и пеплом, и на землю падали странные серые хлопья.
– Иди в дом. – Монкриф поцеловал Кэтрин в щеку. – Я не хочу беспокоиться еще и о тебе.
Кэтрин кивнула и не стала задавать никаких вопросов. К тому же рядом возникли заинтересованные зрители. Неподалеку стояла Гортензия с шалью на плечах и слушала Уоллеса, который что-то быстро ей говорил. Гортензия время от времени молча кивала. Тут же была и повариха с толпой судомоек и поварят, а сбоку выстроилась шеренга горничных.
Торопясь выполнить поручение Монкрифа, и оглядываясь на яростно гудевшее пламя, Кэтрин направилась к дому. Вдруг за спиной прозвучал знакомый голос:
– Да, похоже, я не вовремя.
– Викарий?
– Дорогая, неужели я вас напугал? Я не хотел… Священнослужитель приближался, но вдруг его скрыла дымная пелена.
– Что вы здесь делаете, викарий?
– Я принес известие от Глинет.
– От Глинет?
Теперь они шли к замку вместе. Викарий старался не отставать от Кэтрин.
– Где она? Где она была все это время? Почему не вернулась в Балидон?
– Простите мою настойчивость, но нельзя ли мне сначала выпить чего-нибудь горячего? А потом я отвечу на все ваши вопросы. Думаю, немного знаменитого балидонского виски придется как раз кстати.
Почти весь персонал Балидона был на пожаре. Кэтрин пригласила викария в красную гостиную – знакомое для него место, они часто сидели здесь после обеда, когда он приезжал вместе с Дуннанами.
Кэтрин сделала жест в сторону буфета и села на диван поближе к огню. К счастью, в камине жарко пылали дрова. Снегопад не прекращался, и в окне перед Кэтрин открывался прекрасный мирный пейзаж. Вот только Монкриф не сидел рядом, а под этим снегом сражался с огнем.
– Пожалуйста, викарий, угощайтесь. Наливайте сами.
– Позвольте, дорогая, я и вам немного налью? Мне неловко в одиночестве пользоваться вашей щедростью.
– Ну, хорошо, капельку.
Викарий повернулся к Кэтрин спиной и что-то слишком уж долго возился, наливая виски себе и ей. Кэтрин хотела спросить, не ищет ли он на стакане пятно. А может быть, у него в обычае произносить молитву не только перед едой, но даже перед стаканом виски? Однако она не спросила ни того, ни другого, прекрасно помня, чем закончилась их последняя встреча. Викарий покинул Балидон из-за ее грубости.
Кэтрин любезно приняла виски из его рук и жестом пригласила сесть рядом.
– Так что же с Глинет? – спросила она и отпила маленький глоток.
Все в Балидоне были высокого мнения о местном виски, и пили его в немалых количествах, но Кэтрин еще не привыкла к столь крепкому напитку. На сей раз, виски показалось ей особенно горьким.
– С Глинет все в порядке, – ответил викарий. Кэтрин сделала еще глоток и поставила стаканчик на стол между собой и викарием.
– Она вернулась в Киркалбен.
Кэтрин откинула голову на подушки и удивленно посмотрела на собеседника.
– Как странно. Я не знала, что у нее там друзья.
– У нее нет друзей. А вот семья есть. – Викарий опустил глаза и вновь поднял их на хозяйку. Совсем как маленький мальчик, признающийся, что наозорничал. Потом снял очки, протер их полой камзола и снова надел. – Она моя дочь.
Глава 28
Кэтрин подалась вперед, взяла стакан и сделала еще глоток виски. На этот раз горечь совсем не чувствовалась. Более того, вкус показался ей сладким. Надо бы спросить Монкрифа, не изменил ли он процесс перегонки.
Она хотела откинуться на подушки, но обнаружила, что потеряла координацию, и уткнулась локтем в тахту, едва не пролив остаток виски. Схватилась за лоб, чтобы унять возникшее в голове покалывание, и усиленно заморгала, глядя на улыбающееся лицо гостя. Странная это была улыбка, спокойная и умиротворенная, как будто викарий отлично понимал все, что с ней происходит.
– Вы ее отец, – пересохшими губами пробормотала Кэтрин. Слова давались с трудом, казалось, что язык распух во рту.
– Да. Я раньше об этом не упоминал. В конце концов, у нее внебрачный ребенок. Но я уверен, вам это уже известно.
Кэтрин кивнула.
– И вы знаете, что Гарри – отец этого ребенка? Стакан выскользнул из онемевших пальцев Кэтрин и упал ей на колени. Виски пролилось на юбку. Кэтрин, замерев, наблюдала, как золотистая жидкость впитывается в бледно-голубую ткань платья. Монкриф расстроится. Ему нравится это платье.
Глинет. Викарий говорил о Глинет и Гарри.
– А Гарри знал?
– Конечно, знал, дитя мое. Но он ничего не мог сделать. Вы же знаете, какая у него семья. Денег не было. Во всяком случае, столько, сколько нужно такому человеку, как Гарри. Ему пришлось жениться на богатой наследнице, на вас.
Кэтрин кивнула, припомнив разговоры о пристрастии Гарри к игре. Дуннаны никогда бы не смогли оплатить его долги.
– Вот он и познакомился сначала с вашим отцом, потом с вами. Слово за слово, и он вас одурачил.
– Я была влюблена. – Кэтрин пришлось старательно выговаривать слова. Неужели она опьянела? Никогда в жизни Кэтрин не была пьяной. Значит, вот что это такое.
– Ну конечно моя дорогая. В Гарри влюблялись все молодые женщины.
– Зачем вы мне все это говорите?
Викарий пропустил этот вопрос мимо ушей. Вместо этого он поднялся и негромко произнес:
– Я думаю, вам надо сейчас отдохнуть, правда, дорогая? Слова викария казались пушистыми облаками, голос звучал так мягко, так успокаивающе, что Кэтрин начала в нем тонуть. Она захотела встать, но ноги не слушались. Тогда она опустила глаза, чтобы узнать, не летит ли она на самом деле, но – нет, ноги стояли на блестящем паркете. Кэтрин захотелось рассказать об этом викарию, но мысли затуманились. Кэтрин поняла, что викарий ведет ее наверх. Уоллеса нигде не было видно. Наверняка дворецкий тоже на пожаре.
– Там все, кроме меня, – пробормотала Кэтрин, чувствуя, как ее заливает жаром. – Мне тоже надо туда.
– Нет, дорогая, вам надо отдохнуть.
– Да, но там пожар.
– Я знаю. Жаль, что сгорят все эти прекрасные вещи. В мозгу Кэтрин мелькнул вопрос, но прежде чем она успела его сформулировать, ее мысли опять спутались.
– Я выпила слишком много виски. Простите.
– Совсем немного, моя дорогая. Разве вы забыли вкус опийной настойки? На сей раз, я дал вам достаточно, чтобы вы заснули. – Надолго, навсегда.
Кэтрин чувствовала, как замедляет свою работу сердце, как тяжелеют руки и ноги. Каждый шаг по коридору давался ей все с большим трудом.
– В герцогские покои сюда, моя дорогая? Признаюсь, во время последнего визита в Балидон я не смог все обследовать, дорогая. Возможно, на ваших похоронах я сумею, здесь осмотреться.
Кэтрин слушала и не могла понять, почему ее не пугает такое страшное слово, похороны? Похороны. В нем совсем, нет смысла. Просто сочетание, собранных вместе, звуков. Но и эта мысль быстро растворилась в, ужасной усталости.
И вот она у себя в комнате. Нет, не у себя. У Монкрифа. Но ведь в последние недели она редко, проводит время у себя в спальне. Они спят всегда вместе.
Монкриф всегда смеется, что у нее холодные ноги. А сейчас она их даже не чувствует.
Прежние герцоги с осуждением смотрели на Кэтрин с портретов, как будто ей нечего было делать в этих покоях, ведь она из свиты герцога. Сама по себе она никто, ее здесь не ждут и не любят.
Викарий подвел Кэтрин к маленькому столику в углу и дал ей в руки перо. Оно выпало из онемевших пальцев, и викарий терпеливо вложил его вновь.
– Дорогая, я хочу, чтобы вы кое-что написали. – Его голос звучал очень ласково, но ведь викарий всегда был чрезвычайно добр к ней.
– Вы должны написать Монкрифу, что хотите сейчас умереть.
Но ведь это неправда, совсем неправда! Она не может этого написать. Кэтрин изо всех сил вцепилась в перо.
– Я не хочу, – выдавила она, стараясь прогнать клубившийся в голове туман. – Я хочу спать.
– Я знаю, дорогая, но сначала надо написать письмо.
Кэтрин хотела спросить, откуда он знает, о чем она думает? Неужели викарий возомнил себе, что вместе с рукоположением, Господь даровал ему способность читать чужие мысли? Тут Кэтрин заметила, что говорит вслух, – ее губы шевелились сами собой. В смущении она приложила к губам пальцы.
Перо выпало, на бумаге появилась клякса. Кэтрин издала слабый невразумительный звук недовольства. Говорить она уже не могла. Секунды стремительно убегали, а с ними и ее мысли. Глаза застилал туман.
Викарий снова вложил ей в пальцы перо. Кэтрин хотела извиниться, но ругательство, сорвавшееся с губ священнослужителя, смутило ее.
Она не может написать Монкрифу, что хочет умереть. Напротив, она очень хочет жить. Перо снова выпало, Кэтрин наклонилась его подобрать и упала на колени.
Викарий еще раз выругался. И вот он уже ведет ее к герцогскому ложу. Монкриф часто тоже так делал, но сегодня не будет страсти, сегодня ее ждет один только ужас и смерть. Это Кэтрин все-таки поняла. Викарий хочет, чтобы она умерла.
Викарий положил ее на кровать и прикрыл одеялом. Кэтрин хотела спросить, не прочтет ли он над ней молитвы, но не смогла произнести ни одного слова. Ей хотелось, чтобы он скорее ушел. Если ей суждено умереть, пусть это произойдет без свидетелей. Возможно, в одиночестве она сумеет сказать какие-то слова, они будут звучать в этой комнате и после ее смерти. Монкриф придет и услышит их.
Кэтрин хотела сказать мужу, что не собиралась убивать себя, что смерть была для нее таким же ужасом, как и для него. Будет ли он ее оплакивать? О Господи, пусть он не оплакивает ее так, как она оплакивала Гарри. Она никому не желает отчаяния и горя, а особенно человеку, которого любит.
До ушей Кэтрин долетело позвякивание ключа. Кэтрин поняла, что викарий запер дверь в коридор.
– Я запру ее, можно, дорогая? Пока вы не уснете. А когда пожар кончится, меня уже здесь не будет.
А она умрет.
Кэтрин с трудом подняла веки. Потолок кружился у нее перед глазами. Викарий стоял в дверях комнаты.
– Эту я тоже запру. Не надо звать на помощь, моя дорогая. Это может нарушить мои планы.
Напоследок викарий оборвал расшитый золотом шнурок звонка. Хлопнула дверь. Кэтрин подождала еще минуту и встала. Шатаясь, она добралась до стены, где располагался канделябр, открывающий потайной ход. Только бы хватило сил! Кэтрин протянула руку вверх и обнаружила, что не может достать даже до нижнего края кольца.
Опий отнимал у нее силы, но Кэтрин не хотела умирать. Она будет бороться, бороться до последнего. Она привалилась к стене и встала на цыпочки. На этот раз пальцы коснулись бронзового кольца, припаянного к канделябру снизу, однако у нее не получалось потянуть за него с достаточной силой.
Кэтрин стала мигать, чтобы в глазах прояснилось, но белый туман не таял. Камин находился у противоположной стены, и Кэтрин медленными, неверными шагами двинулась в его сторону. Один раз, наткнувшись на оттоманку, она едва не упала, но удержалась на ногах. Добравшись до камина, Кэтрин взяла кочергу и, держа ее в кулаке, двинулась в обратный путь.
Из-за опийной настойки движения ее сделались неверными, Кэтрин никак не могла попасть крючком кочерги в кольцо. На лбу выступили капельки пота, к горлу подступала тошнота, но она не сдавалась.
Монкриф!
Кэтрин повторяла его имя, как заклинание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35