Эта затея опоздала на целый век.
Чердаки в этой части замка составляли целый лабиринт, из одного ход шел в следующий. Когда Монкриф и Питер добрались до конца, пыль в воздухе стояла столбом.
Люк на крышу был бы недосягаем, но как раз под ним кто-то сложил пирамиду из старой мебели.
– Такое впечатление, сэр, что кто-то туда уже забирался, – заметил Питер, поднимая лампу.
– Похоже, – отозвался Монкриф, взбираясь на высокое бюро, служившее основанием пирамиды. – Когда спустимся, напомни, чтобы я спросил Уоллеса, кого он сюда посылал.
Монкриф добрался до верха и легко откинул широкий люк. Петли при этом даже не скрипнули. Отверстие вело под небольшой купол, защищенный от дождя и солнечных лучей. Идеальное место, чтобы спокойно сидеть и ждать, пока, жертва окажется прямо внизу.
Вдоль фронтальной части крыши выстроилась дюжина каменных львов – украшение, сооруженное в прошлом веке. Тогдашний герцог, без сомнения, считал их очень импозантными. Теперь эти царственные животные утратили свою внушительность. Стихия уничтожила краску, а птицы изрядно обезобразили. Всего в ярде от купола находилось место, на котором стоял упавший лев. Рядом виднелись глубокие борозды, доказывающие, что происшествие не было случайностью.
Кто-то хотел их искалечить. Или убить.
Монкриф пригнулся, захлопнул люк и спустился на пол.
– Значит, это сделали намеренно, – произнес Питер, правильно истолковав взгляд хозяина. – Но кто это был, сэр?
– Действительно, кто? – Монкриф дал Питеру несколько указаний, а сам отправился в библиотеку допрашивать слуг.
Библиотека служила прекрасным образцом величия Балидона. Она должна была внушать трепет людям, которых Монкриф собирался допрашивать. Той же цели служило и его собственное положение. Монкриф был герцогом Лаймондом, а этот титул накладывал на него обязанности шерифа и давал право вершить суд.
Монкриф откинулся в кресле и долго смотрел в окно. Бледное зимнее солнце окрашивало теплыми бликами пожухлую траву, блестело на мелкой речной волне. Зима всегда представлялась Монкрифу временем грусти. Ему казалось, что сама жизнь замирает и оглядывается назад, в прошлое. Монкриф тоже стал анализировать свой прошедший год. За некоторые поступки можно было бы себя похвалить, а за другие следовало истово просить прощения у Господа.
К какой категории можно отнести его поспешный брак? Глупый поступок, но он о нем не жалеет. Особенно после вчерашней ночи. «Я влюбилась в Гарри из-за его писем». Насколько их жизнь могла быть проще, если бы он с самого начала рассказал Кэтрин правду! Но он умудрился вырыть для себя такую глубокую яму, что сам не знал, сумеет ли из нее выбраться.
Признаться в двуличности было бы легче, знай, он наверняка, какие чувства испытывает к нему Кэтрин. Благодарность за то, что он разрушил ее иллюзии? Пока Монкриф не появился в ее жизни, Гарри был для Кэтрин истинным героем. За то, что он спас ее жизнь? Она и до сих пор не понимает, как близка была к смерти. За то, что он сделал ее герцогиней? Но у Кэтрин и так было прекрасное наследство, а Колстин-Холл – процветающее поместье. Конечно, Балидон значительно больше, а положение Кэтрин стало существенно выше, но она никогда особенно не кичилась титулом или самим замком. За его дружеское отношение? Но дружба – совсем не то чувство, которое он испытывает к Кэтрин.
Монкриф хотел ее. Хотел держать в своих объятиях, хотел иметь ее в своей постели и в своем сердце. Эти недели в Балидоне были для него раем и адом. Он устал жить в атмосфере бесплодного ожидания.
Духи Кэтрин напоминали ему весеннее утро после дождя. Ее привычка дотрагиваться до шеи, приподнимая волосы, сводила с ума. Монкрифу хотелось и самому коснуться этой шеи, хотелось поцеловать ее, приподнять Кэтрин подбородок, чтобы она смотрела ему в глаза, ожидая поцелуя. Ведь он лишь дважды поцеловал свою жену и не мог забыть этих поцелуев.
Невинная, как девственница, она улыбалась ему и этим лишала разума. Ее карие глаза таили соблазн. Женщина в трауре не должна выглядеть так соблазнительно. Черное было ей к лицу, оттеняя молочно-белую кожу, идеально облегая форму груди, подчеркивая стройность фигуры, заставляя думать о других тайнах ее тела. Монкриф отдал бы все на свете, чтобы к ним прикоснуться.
В полку Монкриф умудрялся довольно долго воздерживаться от связей с женщинами. Теперь этот опыт воздержания ему пригодился. Но в полку его окружали мужчины, рядом не было прекрасной женщины, которая постоянно возбуждала его своим присутствием и при этом понятия не имела о том, насколько она желанна.
Всего только день прошел с того времени, как он рассказал Кэтрин правду о Гарри. Всего один день. Еще слишком рано ожидать от нее перемены, слишком рано чего-нибудь желать, но воображать уже можно.
На мгновение Монкриф предался сладкой мечте. Вот она входит в комнату. Он сажает ее себе на колени, а если она будет протестовать, он закроет ей рот поцелуем. Одна рука проникнет под ее юбку. Не для того, чтобы ощупать отек на лодыжке, а чтобы ощутить всю гладкую прелесть длинной ноги. Он положит ладонь ей на колено, потом пальцы станут подниматься все выше и выше, чтобы проверить крепость подвязки, прежде чем начать снимать с нее чулки. Даже мысль о ее чулках возбуждала Монкрифа.
Именно в этот момент в библиотеку вошла Кэтрин. Монкриф выпрямился в кресле. Джентльмену следовало бы встать при появлении дамы, но сейчас это действие оказалось затруднительным.
Монкриф невольно похвалил про себя балидонских портних. В новом платье его жена выглядела чудесно. Утром на Кэтрин была шаль, но сейчас она ее сняла. Монкриф решил, что она сделала это намеренно. Грудь Кэтрин была так высоко поднята, что выглядела подношением языческому богу. А языческий бог – это он, Монкриф, и он готов принять эту жертву.
Пожалуй, он действительно сходит с ума. И неудивительно, ведь он столько ночей провел, шагая из угла в угол по своей комнате, каждый раз останавливаясь перед закрытыми дверями Кэтрин и не решаясь войти. Неудовлетворенное желание было мучительно. За эти недели в Балидоне Монкриф совершил больше верховых прогулок и принял больше холодных ванн, чем за все месяцы в Квебеке. И тело и душа Монкрифа требовали разрядки. Он хотел бы оказаться сейчас на войне. Там агрессия была, по крайней мере, оправданна. Ему хотелось драться, крушить все вокруг.
Жаль, что Джулиана в последнее время столь уступчива.
В этот момент Кэтрин улыбнулась Монкрифу своей невинной улыбкой. Надо бы предупредить ее, что нельзя дразнить голодного зверя.
Кэтрин опустилась в кресло напротив Монкрифа. Он тут же затосковал, что не чувствует запаха ее духов, не может коснуться руки, коснуться дружески, невинно, но этим успокоить беснующегося внутри зверя.
Монкриф поднялся, придвинул к своему креслу еще одно и пригласил Кэтрин сесть рядом. Кэтрин молча подчинилась, приблизившись к Монкрифу с той бессознательной грацией, которая его так смущала.
– Тебе не холодно?
– Я где-то оставила шаль.
Монкриф дернул шнурок звонка. В тот же миг явился Уоллес.
– Да, ваша светлость?
– Найди шаль ее светлости, а если не найдешь, принеси другую.
– У меня нет другой, – тихонько сказала Кэтрин.
– Значит, найди ту.
Когда Уоллес удалился, Монкриф обратился к жене:
– Ты вышла замуж богатой наследницей, Кэтрин. Во всяком случае, у тебя хватало денег на достойный гардероб. Почему же у тебя только одна шаль?
– В последнее время я совсем не думала о гардеробе. – Кэтрин нахмурилась. – Тогда я не могла заниматься одеждой для следующего сезона. Я оплакивала Гарри. Но все равно благодарю за заботу.
– Мадам, я ваш муж. Не надо так часто меня благодарить. Создается впечатление, что любое проявление заботы становится для вас сюрпризом. Кэтрин, ты не хочешь узнать, что я обнаружил на крыше?
Она улыбнулась.
– Конечно, хочу. Я все время прислушивалась к порывам ветра. Мне казалось, что любой из них может сбросить тебя на траву.
Монкрифу страшно захотелось поцеловать ее прямо сейчас, просто за эту подаренную ему улыбку.
– Лев упал, потому что его сбросили с парапета.
– Намеренно?
– Намеренно.
Кэтрин вздрогнула, Монкриф снова пожалел, что она не надела шаль, встал, снял с себя камзол и накинул ей на плечи.
– Я не замерзла. Во всяком случае, не снаружи. Меня ужасает мысль, что кто-то хотел нас покалечить или убить. – Она улыбнулась слабой улыбкой. – Ну, хорошо, пусть не нас, пусть меня. Но почему меня? Ведь, как любит говорить Джулиана, я всего-навсего фермерская дочь. Единственное, что произошло в моей жизни в последнее время, это брак с тобой. Может быть, тебе стоит внимательнее присмотреться к тому троюродному брату?
– Или обзавестись наследником как можно быстрее. Монкриф увидел, как порозовели щеки Кэтрин, и удивился, что она так смутилась.
– Я собираюсь вызывать слуг по одному, – сообщил он, меняя тему, чтобы излишне не волновать жену. – Посмотрим, знают ли они хоть что-то. Начнем с Глинет?
– Неужели ты думаешь, что она может иметь к этому отношение?
Из всех балидонских слуг Глинет вызывала у Монкрифа наибольшие подозрения, но он предпочел держать эту мысль при себе.
– Она могла случайно что-нибудь видеть. Кэтрин кивнула.
Монкриф вызвал Уоллеса, вручил ему список и приказал вызывать слуг одного за другим.
Через несколько минут перед ними стояла Глинет в своем темно-синем форменном платье. Золотистые волосы были аккуратно убраны под кружевной чепец, на синем фартуке – ни пятнышка.
– Ваша светлость. – Глинет присела в скромном книксете и сцепила руки на животе. Она смотрела не на Монкрифа, а на стол перед ним. Ее поза выражала смирение и одновременно независимость. На поясе у Глинет висело большое кольцо с ключами. Когда-то оно принадлежало герцогине Лаймонд, но со временем замок так разросся, что один человек уже не мог управлять его хозяйством, и эти обязанности передали домоправительнице и ее персоналу.
– Вы слышали о том, что случились сегодня утром? Казалось, Глинет смутилась.
– Конечно, ваша светлость. С крыши упал каменный лев.
– Вы не видели, поднимался ли кто-нибудь на чердак?
– Нет, но я редко бываю на третьем этаже. – Она помолчала. – Вы считаете, что это был не несчастный случай, – утвердительным тоном проговорила она.
– Где вы были сегодня утром? После того как закончили разговор с викарием?
Глинет была поражена обвинением.
– Вы не можете думать, что я способна сделать такое! – воскликнула она.
– Но кто-то сделал, и я собираюсь выяснить кто. Глинет отвела взгляд, но все же ответила:
– Я поговорила с викарием, потом он уехал, а я сразу пошла на кухню. Повариха может подтвердить, что я провела там почти все утро.
Монкриф отпустил ее, и Глинет удалилась, не сказав больше ни слова.
– Мы обидели ее. – В голосе Кэтрин звучал упрек. Монкриф искоса взглянул на Кэтрин, но промолчал. После Глинет слуги заходили по очереди. Повариха была в ужасе, Монкрифу пришлось уверять ее, что она не сделала ничего дурного.
– Мы просто хотим узнать, что вы могли случайно увидеть.
Он заметил, что Кэтрин с трудом сдержала улыбку, сама повариха в этот момент прижимала к лицу фартук.
– Я ничего не видала, ваша светлость, – плаксивым тоном бормотала повариха. – Ничегошеньки! Клянусь могилой святого Хегрида!
Монкриф плохо себе представлял, кто такой святой Хегрид, но выяснять не стал. Выслушав со слезами на глазах новые утешения, повариха ушла. После нее Уоллес впустил сразу двух горничных.
Эти не рыдали, но пялились на Монкрифа с таким видом, как будто он был драконом, которым их пугали в детстве. Монкриф успел насчитать шесть книксенов, после чего отпустил девушек, убедившись, что им ничего не известно.
Опросив еще, пятьдесят пять слуг, Монкриф повернулся к Кэтрин:
– Осталось допросить только Джулиану и Гортензию.
– Ты полагаешь, это разумно?
– Они тоже были в доме, а если учесть якобитские пристрастия Джулианы, все может быть.
Он позвонил Уоллесу и велел пригласить свою невестку.
Через несколько минут дверь открылась, вплыла Джулиана. Ее узкое лицо было напряжено, женщина явно пыталась сдержать гнев. Подойдя к столу, она села на единственный стоящий там стул.
Сегодня лицо Джулианы было накрашено меньше, чем обычно. Монкриф невольно подумал: кто-то все же намекнул ей, что белила и румяна отвлекают внимание от того факта, что она по-прежнему очень привлекательная женщина.
Следом за Джулианой вошла Гортензия и, не обнаружив свободного стула, просто стала за спиной сестры.
Джулиана бросила испепеляющий взгляд в сторону Кэтрин. Монкриф успокаивающим жестом положил руку на ладонь жены: Джулиана представляла собой силу, с которой надо считаться, но бояться ее ни к чему.
Монкриф опустил взгляд на свои записи. Он задал слугам по три вопроса. Заметили ли они какие-нибудь действия в районе крыши? Не случалось ли в Балидоне чего-нибудь подозрительного? Известно ли им о причинах, побудивших кого-то злоумышлять против членов семьи герцога?
Все ответили отрицательно.
– Монкриф, я не понимаю, почему нас сюда вызвали, как будто мы слуги? – начала Джулиана, но Монкриф поднял руку, останавливая ее тираду.
– Позволь мне четко и ясно все тебе объяснить. Кто-то пытался нанести вред моей жене или мне. Кто-то, кто постоянно находится в Балидоне. Я задаю тебе вопросы потому, что ты очень определенно выразила свое отношение и ко мне, и к ней.
– Я не обязана сидеть здесь и это выслушивать. – Джулиана поднялась со своего места.
– Обязана, – жестко заявил Монкриф, – если и дальше собираешься жить в Балидоне. Если же нет, то сторожку привратника можно превратить во вполне приличное жилье для тебя и Гортензии.
– Тогда прикажи, чтобы так и сделали, Монкриф. Потому что я не желаю слушать эти возмутительные обвинения. – Джулиана сделала шаг вперед. – Да, Монкриф, ты мне не нравишься. Ты мот. Все эти годы ты жил среди англичан. Ты даже сражался на их стороне. Но ты нашей крови, и потому я старалась не замечать твоих пороков. Но сегодняшний твой поступок перешел все границы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35