Перед ним сидел мальчик, чей смертный приговор тяжким, горьким бременем лежал на плечах Ардена.
Но видение было подобно рисунку, который он когда-то видел: темный и светлый силуэты на первый взгляд казались причудливой вазой, а в следующий миг оказывались парой лиц, обращенных друг к другу. Подобно тому как он всматривался в силуэт и видел только вазу, так и сейчас он смотрел и не мог увидеть никого, кроме Селима, пока в какой-то момент у него в мозгу не произошла трансформация, и тогда он увидел иной образ.
Арден увидел женщину, совершенно взрослую, тонкую как тростинка, с кожей, загоревшей до темно-золотого цвета, и с теми же огромными глазами, которые со страданием смотрели на него, женщину, которую он не знал и тем не менее знал. Она была англичанкой, дочерью своей матери, невероятно запущенной, но такой прекрасной, что его сердце, казалось, готово разорваться от страдания, неспособное выдержать силу ее красоты.
Арден понимал, что Селим для него уже потерян. Он сердился, что его лишили друга, и грустил о мальчике, которого никогда не было. Но при взгляде на реальность с новой точки зрения его наполнили чувства, неподвластные человеку, чувства, которых он не мог преодолеть, и Арден оцепенел.
– Простите меня, – услышал Арден высокий, чистый женский голос, напоминающий воздух пустыни.
Он покачал головой, но Зения собралась продолжать, и тогда он резко остановил ее:
– Не нужно.
Он боялся, что она возьмет вину на себя, когда виноват он, когда он был слеп, слеп и слеп. Раскаяние не входило в список знакомых ему чувств, но если чувство способно привести человека к смерти, то он сейчас умирал. Ардену казалось, что он сломлен и уничтожен этим чувством, пока наконец не смог с трудом набрать в легкие воздух.
Ничего больше не сказав, Зения села, поджала под себя ноги, прислонилась хрупким плечом к мощной опоре, и спутанные волосы рассыпались у нее по плечам. Прошло много времени, прежде чем она снова заговорила, неуверенно взглянув на него:
– Я должна была сказать вам.
И что Арден должен ответить? Что, конечно, должна, что он никогда не взял бы ее с собой, что если бы он узнал, то при первой же возможности бросил ее? Потому что она женщина, а он никогда не верил в героизм женщины.
Последний луч дневного света блеснул на волосах девушки, высветив отдельные небольшие прядки, и придал розовый оттенок ее темно-золотой коже. У Ардена появилось ощущение, что он путешествовал с каким-то грязным коконом, хранившим в себе тайну, и теперь внезапно из него вышла волшебная, хрупкая редкость.
«Завтра она умрет, – подумал Арден, – ее забьют камнями до смерти. Если бы принц Рашид, чтоб ему гореть в аду, заступился за нас…»
Но Рашид ничего не сделал. Он склонился перед эмиром, фанатичными шейхами и египетскими офицерами и со спокойной улыбкой отказался от возможности нанести свой маленький удар в восстании.
Ардена охватила такая глубокая паника, что он был не в состоянии что-либо чувствовать и не мог думать ни о чем, кроме собственной смерти. Он считал, что виноват в том, что привел Зению сюда. Она мечтала уехать в Англию, а он привел ее к смерти. Она предупреждала его, умоляла повернуть назад и все же храбро скакала рядом с ним в тот ад, который он уготовил ей. Даже сейчас она смотрела на него без слез и упреков; дикое животное, случайно забредшее в лагерь охотника, она смотрела на него со спокойным доверием.
– Скажи мне, ты хочешь, чтобы тебя знали как мисс Стенхоп или как мисс Брюс?
Задав свой вопрос, Арден тут же подумал, что ведет себя по-идиотски. Но он никогда не знал, что именно нужно говорить, чтобы успокоить человека.
– Мисс Брюс, – подняв голову, сразу же ответила девушка. – Мне хотелось бы, чтобы меня знали как мисс Брюс.
– Мисс Брюс, идите сюда.
Она поднялась с грацией, показавшейся ему незнакомой, как будто сто раз прежде он не видел, как она вставала. Сев рядом с ним на ковер, она поджала под себя ноги. Арден почувствовал прилив жгучего физического желания, которое, казалось, явилось кульминацией всех тех дней, когда он смотрел на Зению и не понимал ни себя, ни ее.
Арден взял пальцами косичку, свисавшую у нее возле уха, – красу и гордость молодых бедуинов, служившую им для привлечения девушек, – развязал шнурок, которым косичка была завязана, и начал расплетать волосы. В тишине он осторожно расплел ей обе косички, затем погрузил пальцы в путаницу волос, которые, наверное, ни разу за всю ее жизнь никто не расчесывал. Прежде ему не доводилось распутывать длинные женские волосы, но он нашел способ: отделяя крошечные прядки, он брал каждый узелок, чтобы не причинить Зении боль. Арден чувствовал, что она смотрит ему в лицо, но не мог взглянуть ей прямо в глаза и не отрывался от своей работы.
– Лорд Уинтер, – прошептала Зения, – вы можете рассказать мне, на что похожа Англия?
– Что ты имеешь в виду? – Он ладонью разгладил ей волосы.
– Какая она? Ваш дом – там есть сад?
– Да. Есть сад. И розы в саду.
– А вода?
– Озеро. И в нем черные лебеди, – он повернул ей голову, чтобы дотянуться до следующей пряди, – мой дом по-английски называется Суонмир, «Лебединое озеро».
– А большие деревья? – Слабая улыбка коснулась губ Зении. – Там есть лес?
– Несколько лесов, а между ними травяные луга. И среди деревьев тропинки, которые приводят великих следопытов к дурацким греческим беседкам, где леди любят пить чай.
– О да. – Она с благодарностью взглянула на него.
– И встречаться со своими любовниками, – продолжал он.
– А где находится ваш Суонмир? – спросила она, смущенно опустив взор и покручивая свисавшую на плечо прядь волос.
– В Букингемшире, зеленом сердце Англии.
– О-о, – вздохнула девушка. – А ваш дом очень старый?
Лорд Уинтер не был там уже одиннадцать лет, но сумел описать его во всех подробностях, начиная от кованых ворот и широкой дорожки до каменных львов, охранявших лестницу, – места, где он мальчиком любил мечтать и играть в одиночестве.
– А город? – спросила Зения, и он описал ей город с его колесными экипажами, отделанными золотом, и фермерскими повозками, груженными сеном, с церковью, зелеными лужайками и дворовыми собаками, гоняющими гусей.
– А Лондон? – спросила она.
И когда через окно на противоположную стену упал красный закатный свет, Арден рассказал ей и про Лондон. Он сочинил прекрасную историю о необыкновенном городе, умолчав о дыме и вони, рассказал о высоких домах и модных дамских шляпках, о ярких разноцветных ленточках в магазинах, о вкусных льдинках и фейерверках в парках.
Распутав насколько возможно ей волосы, он собрал их и закрутил в узел на макушке. Приподняв ей подбородок, он поворачивал голову Зении из стороны в сторону, придирчиво проверяя результат своей работы, и, наконец, сказал, что на свой дебют мисс Брюс должна надеть длинное белое платье. Зения улыбнулась его словам, но Арден увидел в ее лице страх и грусть. В догорающем свете он встал и поднял за собой девушку. Ее волосы, так до конца и не расчесанные, рассыпались по плечам темным пыльным облаком, слившимся с окружающими сумерками, так что осталось видимым только ее лицо.
– Мисс Брюс, – обратился лорд Уинтер, склонившись к ее руке, – не окажете ли мне честь потанцевать со мной?
Она прикусила губу, а затем, неуверенно взявшись за его руку, неуклюже присела в реверансе.
– Я приглашаю вас на вальс, потому что сейчас в Лондоне май, а вы самая очаровательная девушка в городе, – объяснил он, – и я хочу держать вас в своих объятиях.
Зения просияла улыбкой, и он улыбнулся ей в ответ, потому что выдался редкий случай, когда ему удалось сказать что-то приятное. Босой, Арден повел ее в танце по заглушающим шаги коврам. Она немного умела танцевать, словно когда-то давно изучала движения. Ее рука лежала у него в руке, а другой своей рукой он обнимал девушку за талию, и они молча кружились и кружились.
– Вы великолепно танцуете, мисс Брюс, – сделал он еще одну попытку быть любезным.
– Меня научила мисс Уильямс, – пояснила девушка.
В наступившей темноте лорд Уинтер уже не мог разглядеть ее лица, а видел только светлое пятно. «Она ушла, я потерял ее. Если наши тюремщики придут до рассвета, я никогда больше не увижу ее лица», – мелькнуло у него в голове.
– Горят свечи, – продолжал он, – две тысячи свечей в хрустальных подсвечниках, все сияет и искрится.
– Но почему вы уехали? Ведь там должно быть так чудесно!
– Ну, ты же знаешь, маленький волк, я убил там женщину, – ответил он, погрузившись в ночь и танец. – И поэтому я не мог заставить себя оставаться там.
Зения серьезно посмотрела на него, посмотрела без всякой тревоги или отвращения – дитя, рожденное среди волков и привыкшее к таким вещам.
Лорду Уинтеру не верилось, что он рассказывает свою историю девушке, ему казалось, что он ничего не говорил, однако он слышал свой голос:
– Я утопил ее. – Перестав танцевать, он остановился и спрятал лицо в грязных волосах Зении. – Я не хотел жениться на ней. Я был пьян, дьявольски пьян. И лодка опрокинулась. Я не пытался спасти ее. Она была не нужна мне, и я позволил ей утонуть.
Зения сжала его руку, но ничего не сказала. Подняв голову, он взглянул в окно на небо, где на темном горизонте еще теплился последний отблеск света.
– Она боялась своей матери, боялась моего отца, боялась своей тени. Я ее ненавидел, потому что она хотела вовлечь меня в свои страхи. Но между нами не случилось ничего, кроме поцелуев. Боже, думаю, они, наверное, считали меня полным недотепой – слишком застенчивым, чтобы поддерживать связный разговор. Вот неуклюжая пара получилась бы из нас! – Он тихо, невесело усмехнулся. – Хотя я не думаю, что она особенно беспокоилась обо мне. – Обращенное к нему лицо Зении казалось нереальным, и Арден, подняв руку, коснулся ее щеки, провел пальцами по гладкой коже. – Где ты был, маленький волк? Одиннадцать лет назад ты мне так был нужен!
– С бедуинами.
– Судьба, – пробормотал лорд Уинтер, – проклятая судьба. Всю свою жизнь я искал тебя, – он гладил пальцами ее лицо, которого уже не мог видеть, – а сегодня я нашел тебя.
– Я совсем не такая, как вы обо мне думаете. Я всегда боюсь, – проговорила она, когда он привлек ее к себе. – И сейчас я боюсь.
– Я знаю, – шепнул он, – я все знаю, волчонок.
Вздрогнув, Зения прижалась к нему, и Арден поцеловал ее в щеку, но поцелуй не принес успокоения. Она тихо застонала и, опустив голову, спрятала лицо у него на груди, отчего он мгновенно воспламенился. Пламя вспыхнуло в самых бездонных глубинах его души и тела, не признавая никаких законов и приличий. Темнота, хрупкая фигура Зении, прижавшейся к нему, страх девушки и его собственный страх внезапно остро потребовали осуществления перед лицом смерти извечного ритуала слияния. Арден прижал Зению спиной к колонне, разжал руки, взял ее большими пальцами под подбородок и, подняв ей голову, нашел ее губы. Он целовал ее жадно, неистово, страстно.
Для него было невыносимо на пороге вечности оказаться так близко от нее и никогда не стать частью ее. Зения не противилась, когда он всем телом прижал ее к камню. Ей хотелось, чтобы он касался ее, чтобы он именно так – грубо – трогал ее, потому что его нежность могла довести ее до слез и разорвать на тысячу кусков. Она хотела не поддаваться страху, чтобы лорд Уинтер гордился ею. А сейчас она буквально готова захлебнуться противным клокочущим страхом, и, чтобы унять его, ей хотелось ощущать его жесткие требовательные губы на своих губах. Зения притянула его ближе, так близко, насколько было возможно, и напряженность его тела и возбужденное дыхание поразили ее. Ее руки обожгло жаром, и она ощутила, как у него на шее быстро бьется жилка – его жизнь пульсировала под ее пальцами. Он застонал, словно от боли, и отодвинулся. В комнате стало абсолютно темно, и Зения видела только неясные очертания его фигуры.
– Нет, – Зения обеими руками схватилась за полу его одежды, – не оставляйте меня.
– Не оставлю.
Они стояли не шевелясь, его руки лежали у нее на плечах, как будто какое-то колдовство удерживало их там.
– Я хочу быть храброй, – прошептала она. – Я не хочу плакать, – она сглотнула, – но я буду плакать, если вы не будете держать меня.
– Так плачь! – сердито выговорил он. – Что из того, если ты будешь плакать?
– Пожалуйста, не отпускайте меня! – в отчаянии воскликнула Зения.
Его руки остались у нее на плечах, и он сжал их так, что пальцы вонзились ей в тело. Неожиданно Зения потянулась вверх, нагнула к себе его голову и нашла его губы. Арден почувствовал, что пол уходит у него из-под ног, и последние остатки благородства рассыпались в прах.
– Я подлец, – прошептал он у ее губ. – Я хочу тебя, я хочу в тебя. – Она поняла его, он почувствовал это по тому, как она замерла. – Останови меня, черт возьми! – воскликнул он, касаясь губами ее кожи.
Зения совершенно неподвижно замерла в его объятиях. Он чувствовал ее, ощущал каждый дюйм ее тела, хрупкого, как у стеклянной статуэтки, и такого тонкого, что ему хотелось заплакать.
– Продолжайте, – спокойно поддержала она его. – Какая теперь разница?
Завтра их уже не будет в живых!
Арден отскочил от нее в темноту, чувствуя себя диким зверем, заключенным в клетку, и бросился лицом вниз на ковры. Он всегда полагал, что приговоренные к смерти должны быть абсолютно бесчувственными – они и выглядели такими. Но многие ли из них оказывались запертыми наедине с женщиной, которая тоже должна умереть вместе с ними, а до того будет терзать их тело и душу?
Зения просила обнять ее, и ее мольбу об утешении Арден мог бы исполнить. По крайней мере обнять ее – только обнять. Он приподнялся на локте, и она мгновенно опустилась рядом на ковер и прильнула к нему, как Селим прижимался к его спине в течение многих ночей. Он крепко обнял девушку, лег на бок и прижал ее лицо к своему плечу, а ее тело к своему телу. Утешение. Утешение.
– Усни, – шепнул он, погладив ее по волосам, – усни.
Зения крепко обвила его руками, а когда он немного расслабился от жаркого объятия, она придвинулась, чтобы быть еще ближе, прижалась к нему бедрами и ненароком нажала на его возбужденную плоть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50