Истребитель выпустил последние четыре ракеты и круто ушел вверх. Люди, стоявшие на склоне, исчезли в пламени взрывов и вихре осколков.
Хоснера сбило с ног взрывной волной, а когда он пришел в себя, то увидел одного Ахмеда Риша, стоящего среди изуродованных тел своих солдат. В воздухе пахло жжеными волосами и горелым мясом.
Хоснер поднялся и огляделся. Насколько он мог видеть, кроме них двоих, поблизости никого больше не было. Риш стоял к нему спиной, вероятно, обдумывая наиболее безопасный маршрут отступления. Хоснер осторожно подошел к нему сзади:
— Привет, Ахмед.
Риш не обернулся:
— Привет, Яков Хоснер.
— Мы победили, Риш.
Араб покачал головой:
— Не совсем. Хаммади в самолете. К тому же «конкорд» может затонуть. Уверен, что никакой мирной конференции уже не будет. И не забывай об убитых и раненых. Так что предлагаю ничью. Согласен?
Хоснер стиснул автомат:
— Брось оружие и медленно повернись, сукин сын. Руки на голову.
Риш сделал то, что от него требовали, и спокойно улыбнулся своему смертельному врагу:
— А ты ужасно выглядишь. Попить не хочешь? — Он указал взглядом на фляжку, висевшую у него на ремне.
— Заткни свой поганый рот.
Руки Хоснера дрожали, и мушка автомата все время дергалась. Он никак не мог решить, что делать дальше.
Риш снова улыбнулся:
— Знаешь, а ведь это ты во всем виноват. Да-да, именно ты. Ничего бы не случилось и не могло случиться, если бы не твоя полная некомпетентность. Ты даже представить себе не можешь, сколько раз я просыпался по ночам, представляя, что в эту вот самую минуту Яков Хоснер отдает приказ проверить свой «конкорд» от носа до хвоста. Легендарный гений службы безопасности «Эль-Аль». Как мы волновались, как беспокоились. А что в итоге? — Он рассмеялся. — Никто не сказал нам, что Яков Хоснер — миф, созданный и раздутый израильскими газетами. У настоящего, реального Якова Хоснера мозгов не больше, чем у верблюда. — Риш плюнул на землю. — Пусть ты останешься в живых, а я умру, но я ни за что не соглашусь поменяться с тобой местами. — Он усмехнулся.
Хоснер стер пыль с губ и бровей. Он понимал, что Риш пытается вывести его из себя, заставить спустить курок. Террорист хотел быстрой смерти.
— Ты закончил?
— Да. Я сказал тебе все, что хотел сказать. А теперь пристрели меня. Не тяни.
— Боюсь, у меня немного другие планы. — Хоснер заметил, как побледнел его противник. — Вы схватили генерала Добкина? А как насчет той девушки на посту? Они у вас? Ну же, Риш! Отвечай! Скажи правду и умрешь быстро и без мучений. Иначе...
Риш пожал плечами:
— Да, мы захватили их обоих. Последний раз, когда я их видел, они были живы. Но недавно мне сообщили, что ваши солдаты расстреляли гостиницу из пушки и перебили всех раненых. — Он еще раз пожал плечами. — Так что, может быть, живых там уже и не осталось.
— Штаб и медицинский пункт не размещают в одном месте, так что не корми меня этим дерьмом, — возразил Хоснер и, откашлявшись, сплюнул.
— Водички?
— Заткнись.
Конечно, разумнее всего взять Риша в плен, размышлял Хоснер. Это был бы крупнейший успех за последнее десятилетие. Риш мог бы дать ответы на вопросы, которые уже давно беспокоили израильские секретные службы. Но прежде ему хотелось получить ответы на те вопросы, которые мучили его самого.
— Кто дал тебе информацию о полете?
— Полковник Ричардсон.
Хоснер кивнул:
— А муж Мириам Бернштейн? Другие? Что с ними?
Риш улыбнулся:
— Думаю, это та информация, которую я унесу с собой в могилу.
Хоснер положил палец на спусковой крючок. Если он возьмет Риша живым, тот всю оставшуюся жизнь проведет за решеткой тюрьмы в Рамле. Пожизненное заключение — наказание куда более суровое, чем пуля в голову. Но на другом, примитивном уровне Хоснер руководствовался древним принципом «око за око». Ему было плевать на правосудие закона, Яков хотел видеть кровь врага. Кроме того, Риш являл собой неоспоримое зло, и даже колючая проволока не гарантировала, что когда-нибудь это зло не окажется снова на свободе. Пока Риш жив, он представляет собой опасность и угрозу.
— Мы ведь убили твою любовницу, да? Двойной удар, ведь она была к тому же и твоей сестрой?
В досье об этом говорилось весьма туманно, но Хоснер почти не сомневался, что попал в точку.
Риш не ответил, но оскалился так, что по спине у Хоснера пробежал холодок. Стоя на краю обрыва с разведенными в стороны руками, в пропыленной серой одежде, с лицом цвета мертвой земли и холодным, злым блеском в глазах, он вызывал ассоциацию с Пазузу, восточным ветром, вестником беды. Хоснер почувствовал, что дрожит от переполнявших его чувств и усталости. Он опустил дуло автомата и выстрелил.
Пуля раздробила коленную чашечку, и Риш упал на землю, взвыв от боли:
— Ты обещал быструю смерть!
Вид валяющегося в пыли врага, крови и раздробленных костей принес Хоснеру странное облегчение. Он почему-то боялся, что ни крови, ни этого жалобного воя не будет. Оказывается, Риш такой же, как все. И ему тоже бывает больно.
— Ты обещал!
— Разве мы когда-либо сдерживали данные друг другу обещания?
Хоснер выстрелил еще раз, в другую ногу.
Риш завыл, как дикий зверь. Лежа на земле, он колотил по ней кулаками и кусал губы, на которых уже появилась кровь:
— Ради Аллаха! Хоснер, ради Бога!
— Разве твои предки не были вавилонянами? Разве мои не были у них в плену? Разве не поэтому мы оказались здесь через столько веков? Разве не в этом была твоя цель?
Он выстрелил еще дважды, в правое запястье и правый локоть.
Риш зарылся лицом в песок:
— Сжалься, Хоснер! Пожалуйста!
— Сжалиться? Пожалеть тебя? Мы, семиты, никогда не жалели друг друга. Разве вы пожалели Моше Каплана? И, если уж на то пошло, разве он пожалел вас? Наши народы занимались взаимоистреблением со времен Потопа, а может быть, и раньше. Пространство между Тигром и Средиземным морем — самое большое кладбище на земле, и таким сделали его мы. Если мертвые восстанут в Судный день, то на всех просто не хватит места.
Он выпустил длинную очередь в левую руку Риша, и та повисла на ниточках сухожилий.
Араб потерял сознание. Хоснер подошел к нему, вставил новый магазин и выстрелил в последний раз, в затылок.
Он изо всей силы пнул безжизненное тело ногой, и оно, скатившись по склону, упало в Евфрат.
Глядя вниз, Хоснер заметил двух ашбалов, которые вели огонь по плывущему «конкорду». Он поднял автомат и краем глаза заметил пикирующий прямо на него «Ф-14». Наверное, если бы он отбросил оружие и поднял руки, пилот не стал бы стрелять. Хоснер заколебался, потом все же выпустил по ашбалам длинную очередь.
Тедди Ласков нажал кнопку и выпустил последнюю ракету.
Затвор сухо щелкнул: патроны кончились. На берегу никто уже не шевелился, и по лайнеру никто не стрелял. Через плечо он увидел несущуюся к нему ракету и уходящий к реке истребитель. Хоснер знал, что все его действия — не только в последние дни, но и в последние годы — вели к самоуничтожению. Бог — не благосклонный и великодушный, а злой и непрощающий — только и ждал, пока Хоснер вообразит, будто ему есть для чего жить, чтобы тут же выдернуть из-под него коврик. Он знал, что рано или поздно все будет именно так, а потому не испытывал ни печали, ни злости. Если ему и было чего-то или кого-то жаль, то лишь Мириам Бернштейн.
Последнее, что увидел Хоснер, был номер на хвосте «Ф-14» — 32. «Гавриил-32». Вспышка ослепительного света поглотила Якова Хоснера, а в сознании промелькнуло странное видение: Мириам, торжественная и серьезная, за обеденным столом в залитой теплым золотистым светом комнате.
Ласков оглянулся: вершина западного склона взорвалась оранжевым пламенем.
* * *
Салем Хаммади двигался очень быстро. Подойдя сзади к креслу, в котором сидел Берг, он схватил его за редкие седые волосы и оттянул голову назад. Взглянув в лицо старику, Хаммади узнал главу ненавистного «Мивцан Элохим» и ощутил дрожь в руках. Чувство было такое, словно в его власти оказался сам сатана. Он провел лезвием по коже, оставив узкую красную полоску, и уже собирался перерезать яремную вену и горло, когда уловил какое-то движение слева от себя.
Хаммади повернулся и увидел, что Беккер очнулся и смотрит на него. В глазах пилота не было ничего, кроме презрения и отвращения. Ни малейшего страха. Хаммади стало не по себе. Он посмотрел на Берга и подумал, что смерть этого человека никак не отразится на конечном результате всей игры. Если же сохранить ему жизнь, то, возможно, это как-то повлияет на его собственную судьбу. Раньше Хаммади всегда убивал врага, когда предоставлялась такая возможность. Не пора ли изменить традиции? Он отвел руку с кинжалом.
Беккер молча указал в сторону разбитого козырька.
Хаммади кивнул.
— Скажи там, в Израиле, что Салем Хаммади не стал отбирать у него жизнь, — медленно произнес он на иврите. — Скажи Исааку Бергу, что он у меня в долгу. — Может быть, когда-нибудь ему это зачтется. Кто знает? Многие агенты обеих сторон дорожили такого рода «долгами» как самой надежной страховкой. — Салем Хаммади. Запомни.
Он протиснулся между Беккером и Бергом, перелез через приборную доску и выскользнул наружу. Через секунду террорист исчез в мутной воде Евфрата.
Беккер уже полностью пришел в себя. Он знал, что араб в кабине ему не приснился, потому что на шее Берга отчетливо виднелась красная полоска. Странный случай. Слишком странный, чтобы анализировать его сейчас. Хаммади. Салем Хаммади. Что ж, он передаст слова Хаммади, если только вернется когда-нибудь в Иерусалим.
Беккер повернулся и посмотрел на Кана:
— Питер!
Ему никто не ответил. Пузырей на груди Кана не было. Это означало одно из двух: либо рана закрылась, либо Питер перестал дышать.
«Конкорд» держался на плаву главным образом благодаря большой площади крыльев, но Беккер понимал, что долго так продолжаться не может. Вода, скопившаяся в нижней части фюзеляжа, тянула лайнер вниз, а тяжелые двигатели, расположенные ближе к разбитой задней части, смещали центр тяжести. Беккер видел, что нос уже начал подниматься, тогда как хвост уходил все глубже.
Дверь открылась, и в кабину заглянул Яков Лейбер:
— Капитан, багажный отсек... — Он осекся, увидев беспомощно повисших на ремнях безопасности Кана и Берга.
Беккер заметил, что старший стюард вполне владеет собой, и одобрительно кивнул:
— Докладывайте, Лейбер, что там в салоне.
— Да, сэр. Заднее багажное отделение и кухня затоплены. Я эвакуировал... потенциальных самоубийц и... да, вода поднимается и в салоне. Кроме того, не удалось обнаружить Альперна. Думаю, когда мы свалились, он находился возле хвоста.
Беккер кивнул:
— Хорошо. Пришлите сюда Бет Абрамс и кого-нибудь еще. Надо оказать помощь господину Бергу и Питеру Кану. Проверьте, чтобы все, кто еще не надел спасательные жилеты, незамедлительно сделали это. И подготовьте более подробный отчет о повреждениях.
— Будет сделано.
Лейбер поспешно вернулся в салон. Пассажиры пережили спуск и падение в реку относительно легко, лишь несколько человек получили незначительные ушибы. Теперь все с беспокойством поглядывали на шесть выходов, а некоторые уже подтягивались к ним. Бет Абрамс Лейбер нашел возле кухни, где она сидела рядом с Мириам Бернштейн. Он шепотом передал ей распоряжение капитана, затем подошел к Эсфирь Аронсон и министру иностранных дел.
Все трое сразу же поднялись и быстро прошли в пилотскую кабину. Женщины занялись Питером Каном и Исааком Бергом. Отстегнув ремни, они перенесли раненых в салон.
Министр наклонился к Беккеру и негромко спросил:
— Мы тонем?
Беккер подождал, пока женщины унесут Берга, и утвердительно кивнул:
— Да. Мы тонем. При резком погружении погибнуть могут все. Вам стоит начать эвакуацию.
— Но раненые...
— Наденьте на них спасательные жилеты. Здесь им оставаться нельзя.
— Можно ли как-то подойти к берегу?
Беккер посмотрел влево. Мимо проплывали холмы Вавилона. Его взгляд задержался на древней крепости. Все могло закончиться еще там. Сейчас на краю холма стояли коммандос. Солдаты на берегу махали ему руками. Несколько человек пустились вдогонку за «конкордом» на резиновых плотах. Впереди, на западном берегу, виднелись деревня и земляной причал. Там, похоже, тоже были коммандос. Помощь пришла, но толку от нее было столько же, как если бы она все еще была в Иерусалиме. Самолет захватило течение, и Беккер не видел возможности пристать к берегу. Нельзя сказать, что он совсем не думал об этом перед тем, как направить лайнер вниз с холма. Думал. Но тогда, десять минут назад, этот вопрос представлялся совершенно мелким и незначительным. Беккер посмотрел вправо. «Конкорд», возможно, сам собой подойдет к берегу, если продержится еще какое-то время. Но...
— Нас отнесло слишком далеко.
— И мы так близки к спасению, — сказал Ариэль Вейцман. — Неужели мы проделали такой путь, чтобы утонуть подобно крысам в этой проклятой реке нашей печали?..
Беккер кивнул:
— Как Мириам... госпожа Бернштейн?
Вейцман бросил на Беккера настороженный взгляд.
— С ней все будет в порядке, капитан, — официальным тоном ответил он.
Беккер повернулся и посмотрел на женщин, выносивших из кабины Питера Кана. На полу, возле кресла, осталась лужица с розовой от крови водой. Вода вытекала в салон по мере того, как нос самолета поднимался все выше.
— Здесь был Салем Хаммади.
— Что?
— Ничего, господин министр. Просто мысли вслух.
Берега почти остановились: лайнер набирал все больше воды и терял скорость. Думать нужно быстрее. Но кому? Ему? Коммандос? Пилотам истребителей?
Беккер откинулся на спинку кресла. Только привык сидеть в кабине с опущенным носом — и нате вам, надо привыкать сидеть в кабине с задранным носом. Интересно, как мелкие неприятности становятся раздражающе крупными в кризисное время. Он включил радио — просто так, на всякий случай, — но оно молчало, как и все остальное, что было связано с электричеством.
Беккер перевел взгляд на министра, занявшего место в кресле второго пилота:
— Я командир и распоряжусь об эвакуации, даже если вы предпочитаете не отдавать такого приказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61