Что за молодых мужчин и женщин мы растим? Я никогда не видел подобного безрассудства.
Хоснер снова подумал об Авидаре. Потом о Бернштейн. Должен быть компромисс между двумя философскими направлениями.
— В конце концов, когда ситуация безнадежна, тот, кто хочет попасть в плен, найдет способ сдаться. А тот, кто решит сражаться до конца, так и поступит. Кто пожелает сам расстаться с жизнью, сделает это. Что-нибудь еще, рабби?
Раввин Левин смотрел на него с чувством боли и неприязни:
— Мудрость Якова Соломона Хоснера. Вот вам еще один образец неординарной мудрости. Если бы те две женщины сказали, что Соломон блефует, и допустили, чтобы ребенка разрубили пополам, то царь Соломон оказался бы в положении убийцы, а не праведного судьи. Вот кем вы станете — убийцей. Ваш компромисс для меня неприемлем. — Раввин взмахнул рукой и повысил голос: — Я настаиваю, чтобы те, кто хочет сдаться, так сейчас и поступили, и чтобы вы запретили самоубийство и любые разговоры о самоубийстве!
Хоснер заметил, что раввин держит в руке какой-то предмет. Вгляделся, когда тот в очередной раз взмахнул руками. Левин еще продолжал бы громко возмущаться, но собеседник умерил его пыл. Он вдруг положил руку на плечо собеседника и тихо сказал:
— Я не знаю. Просто не знаю, рабби. Рабби, я устал. Не думаю, что после всего, что произошло здесь, я захочу нести ответственность за что-либо. Я не чувствую, что годен для этого. Я...
Раввин Левин мягко взял руку Хоснера в свою:
— Простите меня. Послушайте, пусть все утихнет. У вас очень усталый вид. Даю вам слово, что не стану беспокоить вас по поводу решения до тех пор, пока вы не почувствуете себя лучше.
Хоснер воспрянул духом:
— Хорошо. Именно это я ожидал услышать — не раньше. — Он опустил глаза на предмет в руке рабби: — Что это у вас?
Рабби знал, что имеет дело с профессионалом. Он рассердился, но оценил быстроту реакции своего противника. Тоже глянул на вещицу, которую продолжал сжимать в руке.
— Ах, это. Отвратительная штука. Противно прикасаться к ней. Языческий идол. — Он поднял вещицу, которую ярко осветил солнечный свет. — Беккер нашел это в могиле, которую копает.
Хоснер присмотрелся. Что-то вроде крылатого демона, но из материала, на первый взгляд похожего на обожженную глину, хотя Хоснеру на мгновение показалось, что это мумия. У фигурки было тщедушное тело мужчины с непомерно большим фаллосом и самое отвратительное лицо, какое Хоснеру встречалось в разных видах искусства.
— Я думаю, это должно стать достойным завершением трудного дня для старины Добкина. Он досаждал всем нам просьбами просеивать обломки. Дайте мне это.
Раввин повертел фигурку в руке, повернул лицом к себе:
— Он действительно слишком непристойный и уродливый, чтобы явиться на свет Божьего дня. Этот идол принадлежит другому времени и должен оставаться во тьме.
Левин так сильно сжал фигурку, что костяшки пальцев побелели.
Хоснер застыл на месте. Порыв жгучего ветра поднял пыль вокруг них и на секунду погрузил их в темноту.
— Не будьте глупцом! — прокричал Яков сквозь ветер и пыль. — Мы в двадцатом веке так уже не рассуждаем. Отдайте мне его!
Раввин Левин усмехнулся и разжал пальцы. Ветер сник, и коричневое облако осело на землю. Он протянул Хоснеру фигурку:
— Вот. Это бессмысленно. Господь посмеялся бы над моим суеверием, если бы я раздавил ее. Отдайте генералу Добкину.
Хоснер взял фигурку:
— Спасибо.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Хоснер повернулся и ушел.
* * *
Хоснер быстро шагал вдоль гребня крутого склона, обращенного к Евфрату. Он посмотрел вниз. До реки было метров сто, и он задумался над тем, как Добкин рассчитывает спуститься здесь и остаться незамеченным, даже если будет темно.
У подножия холма, как раз у основания цитадели, вдоль берега росло несколько пыльных кустиков, похожих на клещевину. Рос здесь и колючий кустарник. Хоснеру было известно что ашбалы выставили там дозорные посты.
Евфрат манил прохладой. Хоснер облизал пересохшие, шершавые губы и двинулся на южную сторону оборонительной линии. Мужчины и женщины прекращали работу и смотрели на него, когда он проходил мимо. Хоснер ускорил шаг.
Он остановился на позиции Макклюра и Ричардсона, отметив для себя, что они хорошо оборудовали свой укрепленный пост. Огневая точка с прикрытием до уровня груди, а вокруг земляной вал с зубчатым верхом, как у миниатюрного замка. Был здесь и небольшой навес для защиты от солнца, сделанный из обивки кресел и из распрямленных пружин сидений. Навес трепетал на ветру и, казалось, едва держался.
— Похоже на Аламо.
Макклюр разломил пополам спичку и заострил один конец:
— А это и есть Аламо.
Оба с головы до ног были покрыты грязью и потом. Ричардсон аккуратно сложил свой китель офицера военно-воздушных сил и пристроил его на вырытую в яме полку, обернув парой женских панталон.
Хоснер нисколько не рассердился, увидев, что Ричардсон подумал обо всем заранее. Это внушало доверие. Хоснер принял официальный вид:
— Нам предложили условия, как вы, наверное, слышали. Принять эти условия мы не можем. Однако вы — другое дело. Вы можете сдаться без стыда и опасения. Риш будет удерживать вас в заложниках, лишь пока это необходимо, чтобы нигде в мире не стало известно о нашем местонахождении. Что бы ни случилось, вас освободят. Я абсолютно уверен, что он так и поступит. Им не нужны неприятности с вашим правительством. Я прошу вас покинуть нас. Так будет лучше для всех.
Макклюр сел, свесив свои длинные ноги, на край окопа, напротив Хоснера:
— Я чувствую, что нужен здесь. На южном склоне больше нет огнестрельного оружия. Я был здесь один прошлой ночью и, думаю, смогу остановить тех парней, если они попытаются взять склон именно тут. Кроме того, я внес немало усовершенствований в эту недвижимость. Я остаюсь. Хоснер покачал головой:
— Мне не хочется, чтобы вы двое находились здесь. Это осложняет дело.
Макклюр некоторое время смотрел вниз на свои ботинки:
— Ладно, мне самому не хочется здесь оставаться. Но я не желаю и испытывать судьбу с ребятами Риша. Раз уж вы начнете сегодня вечером выбивать из него дерьмо, он чертовски быстро забудет, что мы соблюдаем нейтралитет, и станет тянуть из нас кишки, чтобы узнать о слабых местах обороны. Подумайте об этом.
Хоснер подумал и об этом. Бросил взгляд на Ричардсона:
— Полковник?
Вид у Ричардсона был несчастный. Между ними явно что-то произошло.
Полковник откашлялся:
— Я остаюсь. Но, черт побери, по-моему, вы могли бы попытаться переговорить с ними до заката.
— Приму ваш совет к сведению, полковник. И если кто-то из вас передумает... я должен буду поразмыслить об этом в свете сказанного мистером Макклюром.
— Сделайте это, — сказал Макклюр. — И пришлите сюда несколько керосиновых бомб, которые вы там изготавливаете. Я могу плюхнуть одну прямо в кусты внизу и поджечь кустарник на всем берегу.
Хоснер кивнул:
— Это мне нравится. Кстати, генерал Добкин сегодня вечером покинет укрепления после захода солнца и до того, как взойдет луна. Он будет уходить отсюда, с вашей позиции. Постарайтесь понаблюдать за часовыми внизу и за их привычками. Окажите ему помощь, какую сможете.
Макклюр не стал задавать вопросы, а просто кивнул.
* * *
Добкин стоял у большого круглого черного шара, который доходил ему до груди. Хоснер, покинувший позиции Макклюpa и Ричардсона, видел, как тот рассматривает какой-то шар в тени левого крыла. Подойдя к Добкину, Яков спросил:
— Откуда это, черт побери?
Добкин поднял на него глаза:
— Выпало из хвостового отсека, когда он взорвался. Лежало здесь, на южном гребне, присыпанное землей. Лейбер нашел, когда искал всякое имущество. А я принес сюда.
— Очень мило. Что это?
Добкин похлопал по шару:
— Кан говорит, баллон со сжатым азотом.
Хоснер понимающе кивнул. Баллон находился в гидравлической системе. Сжатый газ выполняет гидравлические функции в аварийных ситуациях, пока весь не выйдет.
— Можем мы как-нибудь использовать его?
— Думаю, да. Это мускул. Энергия, ждущая высвобождения.
— Он полный?
— Кан говорит, что да. Здесь масса скрытой энергии, если ее выпустить. Тут есть клапан, видишь? — Хоснер постучал по баллону косточками пальцев. — Хотелось бы мне, чтобы нас осенила идея на этот счет. Еще одна небольшая проблема, чем занять нашу группу суперархивариусов. Праздные умы — игрушка дьявола... что напоминает мне... — Хоснер поднял вверх крылатого демона. — Что это?
Добкин осторожно взял фигурку и положил себе на ладонь. Долго разглядывал лицо божка, потом заговорил:
— Это Пазузу.
— Что-что? — Хоснер заулыбался, но Добкин не улыбнулся в ответ.
Ногтем большого пальца генерал соскреб грязь с увеличенного пениса.
— Демон ветра. Приносит болезнь и смерть.
Хоснер с минуту внимательно наблюдал за Добкином:
— Он... ценный?
Добкин взглянул на друга:
— Не слишком. Это терракота. И не какой-нибудь необычный экземпляр, но в хорошем состоянии. Кто его нашел?
— Беккер. Он копает могилу для Гесса.
— Вполне вероятно... — Он очистил лицо демона. — Я, правда, не ожидал здесь что-нибудь найти. Это вершина цитадели. Укрепления и сторожевые башни, погребенные под многометровым слоем пыли. Странно, что удалось что-то найти в таком пустом месте. — Генерал взглянул на Хоснера: — Спасибо.
— Скажи спасибо рабби. Он преодолел иррациональное желание раздавить его.
Добкин кивнул:
— Я вот думаю, а было ли это побуждение иррациональным?
* * *
Остаток дня прошел в утомительном труде. Траншеи становились длиннее и глубже, устремлялись друг к другу. В некоторых местах они соединялись, и действительно все их следовало соединить, чтобы создать единую систему, протянувшуюся от Евфрата по северному гребню и до Евфрата на южном. Укрепления вдоль западного склона состояли лишь из отдельных окопов.
До наступления темноты Хоснер объявил перерыв для отдыха. Мужчинам приказали побриться. Яков ожидал возражений, но их не последовало. Вода, использованная для бритья, пригодилась, чтобы сделать маскировочную грязь.
Баллон с газом создал проблему для сведущих в механике. Он выступал из коричневой земли, как монолит, черный и немой. Хоснер пообещал пол-литра воды тому, кто найдет ему применение.
Ветер шержи становился все сильнее и горячее, пыль покрыла все вокруг. У людей с болезнями органов дыхания возникли проблемы.
Солнце село в 18.16. Перемирие закончилось, и судьба осажденных снова оказалась в их собственных руках. Хоснер смотрел на рдеющий красный диск, погружавшийся в болотистые равнины на западе. Вверху, там, где ночь встречается с днем, на темном небе зажглись первые звезды. На востоке небо уже было черным, как бархат. По древнееврейским понятиям об измерении времени день почти кончился. Заканчивалась суббота. Влияние раввина должно слегка ослабеть.
Хоснер пошел на слабо охранявшийся западный склон. Нашел небольшую яму в земле, в стороне от всех, и лег в пыль. Он смотрел в меняющееся небо. Воздух быстро остыл, как всегда бывает в пустыне, и ветер утих до легкого бриза. Хоснер смотрел не мигая на чудесное черное небо, усеянное более яркими и крупными звездами, чем виденные им когда-либо с самого детства. Тогда все дни были полны солнца, а ночи — звездного света и волшебства. Давно уже не лежал он на спине под звездами.
Яков блаженно потянулся в теплой ласковой пыли. Темная половина неба продвигалась на запад и вытесняла свет все дальше и дальше. Все это было невероятно красиво. Неудивительно, подумал он, что люди пустыни всегда были более фанатичными в отношении своих богов, чем остальные народы. Боги находились так близко, что к ним можно было прикоснуться и увидеть их в поразительной игре земных и небесных явлений. С болотистых равнин донесся вой шакалов. Их тявканье приближалось очень быстро, и Хоснер понял, что животные бегут к Евфрату, преследуя какую-нибудь несчастную мелкую дичь, которая отважилась выйти на водопой под покровом темноты. Шакалы снова завыли, заунывно и тоскливо, потом раздались ужасающие крики и шум, и все стихло. Хоснер передернул плечами.
Странная тьма пустыни длилась лишь несколько минут после захода солнца, а затем наступила темнота.
Луна взойдет лишь через несколько часов. Станет ли Риш атаковать, как нападают шакалы, в этот период темноты пли дождется более позднего времени, когда взойдет луна? Брин не заметил перемещения ашбалов от Ворот Иштар к исходным для атаки позициям, а ведь ему требовалось перекинуть своих людей на нужную позицию. Осталась лишь одна линия часовых у подножия холма. Но это ничего не значило, если Риш собирался атаковать после наступления темноты. Любой командир поступил бы так. У израильтян оставалось примерно полчаса до начала атаки. Достаточно, чтобы похоронить Моисея Гесса.
* * *
Хоснер не собирался идти на похороны. Какой смысл? Он обрел бы больше силы духа, глядя на небеса, чем уставясь в темную яму и слушая Левина, повествующего о них самих.
Хоснер попробовал определить созвездия, однако это требовало много времени. Легко удалось найти Большую Медведицу, Орион и Таурус, но остальные оставались бессмысленными скоплениями звезд. Больше повезло с отдельными звездами. Кастор и Поллукс. Полярная звезда и Вега.
Именно вавилоняне были первыми астрологами древнего мира. Как и жители современного Ирака, они спали ночью на плоских крышах своих домов. Как же им было не накопить большое количество знаний о небесных телах? Их учение ревностно охранялось и вначале не распространялось на другие цивилизации. После падения Вавилонского царства астрологи разбрелись по всему свету. Через много лет после того, как Вавилон был забыт древними, слово «халдейский» — синоним вавилонского — стало нарицательным именем астрологов, чародеев и колдунов. Судьба Вавилона как государства — пример гордыни и продажности. На долю его народа выпало бродить по свету, продавая свои древние тайны ради куска хлеба, и в конце концов заслужить лишь упоминание как о народе чародеев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61