Женщины загалдели. Ильгет с ненавистью посмотрела на Жеррис. Вот сказать бы ей… да воспитание не позволяет. Сейчас Ильгет остро жалела о своем воспитании, даже выругаться как следует, и то не умеешь…
Да уж. Солдат Вселенной в мировой войне добра и зла.
В раздевалке было тесно. Ильгет постаралась пристроиться подальше от Жеррис. Гомон - раздраженный, озлобленный даже по тону - наполнял длинный узкий зал. Все устали… все очень устали… неужели вот это - все, что ей предстоит перед смертью? Тоска резанула по сердцу. Увидеть бы хоть Арниса еще раз… хоть бы одно человеческое лицо.
Может быть, он зря рассказал ей это. Переписывалась бы дальше… с Деллигом. А так… вообще никого. И ничего.
— Ильгет? - перед ней стояла Сайра, уже одетая, с сумкой на плече.
— Идем, - обрадовалась она.
Вышли из раздевалки. Ледяной ветер сразу ударил в лицо.
Зима вступила в свои права, снег поскрипывал под ногами.
— Холод какой, бр-р, - донеслось до Ильгет.
— Да уж!
— Скорее бы домой, - сказала Сайра. Ильгет вдруг подумала, что не хочет домой. Уже не хочет. Что там ждет ее, дома?
Она в автобус хочет. Там тепло и не дует.
Народу на остановке было немного. Они спрятались в "ракушку" от ветра. Сайра сняла перчатку и рассматривала свои пальцы - кожа с указательного и среднего будто облезла.
— Коснулась этой гадости… и что это за дрянь такая?
— Я слышала, это биороботы, - поделилась Ильгет, - для военных целей.
— Все воюем - а зачем? Ерунда какая-то… Неужели кому-то лучше от этого? Знаешь, - Сайра вздохнула, - кажется, уже никогда никакого просвета не будет в жизни. А я ведь хотела учителем быть… думала, пойду на вечернее… но наверное, невозможно это. Плату еще повысили…
— Будет лучше, - тихо сказала Ильгет. Сайра с надеждой взглянула на нее.
— Почему ты так думаешь?
— Я знаю.
Ильгет стиснула кулак в кармане куртки.
— Фабрику эту… закроют к черту. Образование будет, как раньше, бесплатным. Ты пойдешь учиться. Все будет хорошо, обязательно.
Без меня, подумала она. Ну и что, что меня не будет - зато здесь ведь и вправду все будет хорошо. Они смогут освободить Ярну. Все будет по-прежнему. А может быть, и лучше…
Подошел автобус. Маршрут Ильгет.
— Ну пока.
— Пока, Иль! До следующей смены.
Ильгет провожала глазами тающую во тьме фигурку Сайры. Ей было хорошо сейчас. Метель заволокла окна. В кабине водителя играла музыка. Но не обычная попса какая-нибудь. Ильгет прислушалась. Пел рваный резкий женский голос.
Этой ночью город распят на крестах дорог.* Этой ночью время застыло, как кровь, и даже бетон продрог. Что за холод - адский - январский; метель - как плеть. В такую ночь плохо родиться - и умереть. Может, горсть димедрола меня успокоит? От бессонниц свинцовы веки - душа легка. Голос в трубке сказал: "Я буду ждать звонка," - Я промолчала: "Не стоит." И к чему эта боль, к чему эта грусть? Твоя жизнь - рок-н-ролл, моя - блюз.
(Марина Андреева)
Ильгет задохнулась, смотря в ночь. Нет, не хочется домой. И никуда не хочется. Впереди ведь нет ничего, кроме кромешного ужаса. И свет там есть, как она сказала Сайре, все будет хорошо - но только не для нее.
Ей бы вот так теперь вечно сидеть, глядя в слепое окно, вдыхая бензиновые пары и слушать. Господи, можно мне просто остаться здесь?
Это ночь предателей, ночь сомнамбул, убийств и измен. В эту ночь игла вокзального шпиля нашла тепло моих вен. Я сто раз смотрела в твои глаза - но не помню их цвет. Ты горел - я мотыльком летела на свет…
Он снова не мог уснуть. Не помогал психотренинг. Снотворные запрещены. Воспоминания нахлынули на него. Закрыв глаза, он боролся с прошлым… Уже не первую ночь -бессонница. Нет хуже врага, бьющего изнутри… может быть, он просто устал. Эта акция длится уже почти полгода. Здесь все кишит сагонами, пусть в невоплощенной форме - их здесь много. Да, они не так опасны, просто разрушают изнутри… Ерунда. Это его слабость.
Квирин… Он заставлял себя думать о Квирине. Вспоминалось что-то слабое - сверкающий шпиль собора, проблеск солнца над утренним морем, угол дома с оборванной плетью вьюнка.
Квирин защищен таинственным образом. Там нет сагонов. Там светло жить. Светло. Там все становится так ясно и просто. Улыбаешься, просыпаясь, и взлетаешь в утреннее небо. Там не бывает зла…
И горе там не разрушает душу.
Здесь слишком много солнца… она, кажется, умерла. Ты чувствуешь облегчение?
Голос. Чужой, мягкий, так естественно проникающий в сознание.
Господи, помилуй, начал молиться Арнис, огради меня силой Животворящего Креста твоего…
— Умирают всегда другие, не так ли, Арнис? Ты останешься жив.
Там было слишком много солнца. Солнце рвалось сквозь древесные ветви и бликами ложилось на траву. Оно слепило. И воздух был горячим и вязким.
Умирать должны другие, верно? Вот и Нико погиб. Погибнет Ильгет. А ты - ты будешь жить, я тебе обещаю… ты будешь жить.
Арнис беззвучно застонал.
— Оставь меня в покое. Я не хочу слушать тебя! Господи… Отче наш, сущий на небесах…
Я не трогал тебя на Квирине, ско, а этот мир принадлежит мне. За твою ошибку расплатятся другие. Так же, как было в первый раз. Ты помнишь, как она просила тебя?
Арнис сполз на пол, уткнулся головой в кромку кровати. Встал на колени. Его трясло.
Ты помнишь, как она кричала? Твоя маленькая… твоя птичка. Кричи же теперь к своему Богу, проси Его, и Он останется так же глух…
"Я ненавижу тебя, - выдохнул Арнис, - ненавижу. И я убью тебя, как только доберусь, ты, отродье!"
Убей, Арнис. Ненависть - чувство очень продуктивное. Но как же быть с любовью? Ты ведь ее любил, верно? Твою птичку? Твою девочку? Ты предал ее. Ты предашь все, что угодно.
И снова острая душевная боль заставила Арниса закрыть глаза… замереть… умереть бы прямо сейчас… Господи! Почему он так легко заставляет меня слушать?
"Тебе не справиться со мной, - сказал Арнис, - понимаешь, не справиться".
Ты думаешь, что можешь не слушать меня. Конечно, не надо слушать… только это ведь не я, Арнис. Это твоя совесть. Меня ты заткнешь, а ее?
— Совесть здесь ни при чем. Уйди… уйди, ублюдок.
Арнис начал монотонно и тихо ругаться… может быть, хоть это спасет… удержит на какое-то время.
Каждая ложбинка и каждый холмик ее тела. Такие теплые, знакомые, давно и хорошо изученные. Такие нестерпимо таинственные и сладкие.
Ускользающие.
Ускользающие всегда. Не желающие ласки и нежности.
Одного только она никак не могла понять все эти годы - ведь он любил ее. Да и как можно было ее не любить, ведь и там, в той компании, где он ее увидел, она была - как глоток свежего ветра. Как весточка из иной страны. И все это - то, что наполняло ее, он любил тоже… раньше… давно… Почему - он не понимал. У него были женщины красивее. Ее тело не так уж совершенно. Просто это она. Ильгет.
Ведь даже сейчас он думал о ней почти постоянно.
А она все эти годы медленно и постепенно убивала в нем любовь.
Искренне удивляясь (сволочь!), в чем же она виновата, и что она делает не так.
Он не мог не думать о ней. Не мог не желать ее. Но ее не было с ним - ни вечерами, когда она покорно сидела за столом или на диване рядышком, беседуя с ним, эти беседы не приносили ни радости, не облегчения. Ни даже ночами, когда он втискивался в ее теплое тело, пытаясь достучаться, пробудить ее отклик, эмоцию, пробудить тот ответный ток, которого он так ждал… Этого не было - почти никогда. Может быть, раза два или три за всю жизнь он почувствовал что-то с ее стороны. Впадая в ярость, Пита начинал кричать, что она ведет себя как бревно, что она не желает учиться ничему - и она снова удивлялась - как? Разве они не меняли поз, разве она не соглашалась на любые предложенные им эксперименты (и даже робко предлагала что-то сама)? Но с ее тонкостью, с ее хваленой интуицией - неужели она не понимала, что ему не оргазм нужен? Что без оргазма можно прожить, а вот без этого ответного чувственного тока, без этой теплой и женственной волны - нельзя.
Что было тому причиной? Она уверяла, что любит его (может быть, и правда любила). Она не была совсем уж холодной, не была фригидной. Да все она прекрасно могла… могла бы, если бы захотела. В том-то и дело, что не хотела. Сочиняла всякую чушь про фантастических рыцарей, конечно, он-то не рыцарь, не воин какой-нибудь, самый обыкновенный мужик. Но тогда зачем жить с ним - получается, из материальных соображений? Потому что денег нет? Может, и так. Ей с ним просто удобно, он ее кормит, содержит, а мелкие неприятности можно и перенести.
"Ты пашешь, загибаешься с утра до ночи на работе, а она…"
Может, этот голос, так внезапно возникающий откуда-то, не совсем прав. В глубине души Пита чувствовал, есть у жены что-то еще, из-за чего она с ним остается.
Но как, как жить с такой? Она просто не понимает, что такое мужчина. Ведь это не только в анекдоте так - "а я всегда о них думаю". Она не понимает, что это такое, когда вот эти ложбинки, эта нежная кожа - постоянно, постоянно в голове, когда ты пишешь код, когда включаешь и выключаешь компьютер, когда ведешь машину. И ведь казалось бы, чего проще - ведь это жена, не какая-нибудь неприступная красавица, пришел домой - бери и пользуйся.
И еще смешнее то, что она ведь даже и не отказывала.
Просто уходила в себя, и душа ее замыкалась наглухо в то время, как он делал что-нибудь с ее телом. И тело реагировало даже… как-то изгибалось, изображало страсть, двигалось. Только душа была очень уж далеко.
Это начинало бесить его, и тогда он начал причинять ей боль. Она довольно чувствительна и боится всего. Сделать ей больно - проще простого. На какой-то миг он ощущал ее рядом, ощущал ее присутствие - она больше не замыкалась, она раскрывалась и кричала от боли… И потом она не упрекала его. Просто отворачивалась и лежала, уткнувшись носом в подушку, уйдя еще дальше, чем когда-либо… и ему было омерзительнее, чем когда-либо раньше. Он стал противен сам себе. Мерзок. Как он мог дойти до такого? Ему хотелось ласкать ее, так хотелось подарить ей нежность, любовь, радость, она отвергла все это. Но садизм всего этого ведь не заменит, в его душе слишком мало садизма, ему хочется любить - а она вынуждает его быть жестоким.
Он пытался переключиться на других женщин. Перепробовал за эти годы нескольких. И все они были красивее ее. И гораздо больше умели. И отвечали на его любовь и нежность. Все, все до одной были лучше этой бледной поганки.
Беда только в том, что он-то любил ее.
И даже уйти не мог. Пытался ведь… После того, как случилось все это с ребенком, и она тут лежала в депрессии, плюнул и ушел к Нэтти. Нэтти - веселая, нежная, простая. С ней так легко. Она понимает его и любит.
И мать обрадовалась, уже к адвокату побежала - отсуживать квартиру, чтобы Ильгет, не дай Бог, не оттяпала у них комнату. Да она вообще-то и не могла ничего получить по закону, квартира - его личная собственность.
Жена уже собралась к своей матери ехать в Иннельс. И все бы решилось, и все было бы хорошо.
Не смог. Не выдержал - вернулся.
Это просто бред, колдовство - делают же привороты какие-то. Почему он не может прожить без нее, без этого ее бледного легкого тела, чуть широковатых бедер, глубокой ложбинки меж грудей… Без того, что наполняет это тело…
Почему он так бьется который год, мучается, пытается приблизиться к ней, и она, внешне как бы стремясь к нему и на все соглашаясь, все больше уходит в себя…
"А еще говорят, что нельзя вымогать того, что дается даром"… Дурацкая строчка из какой-то песни. Но почему она не хочет дать ему даром - а если не может, то почему не отпустит его, в конце-то концов? Почему она держит его словно на поводке?
Пита начал ощущать к Ильгет временами настоящую ненависть.
Может быть, это шизофрения - он начал разговаривать сам с собой. Точнее, не с собой даже - этот Голос был внешним. Пита чувствовал его чужеродность, инаковость. Но наверняка сказать нельзя… Голос звучал только в его голове. Он ничего не приказывал, говорил негромко, сочувственно.
Этот Голос понимал все.
Он осуждал Ильгет и намекал на то, что она - проклята. И все плохое, что делает Пита - спровоцировано ею. Она кажется святошей, а на самом деле она - катализатор зла. Рядом с ней любой превратится в изверга.
Лишь однажды Пита испугался. Однажды Голос явно дал почувствовать себя. Как нечто чужое, не его сознанию принадлежащее. Когда точно сообщил о том, что Ильгет перестала переписываться с этим… Деллигом (Ильгет рассказывала Пите об этой переписке). И действительно - не только перестала, но и вообще все письма его исчезли с жесткого диска. Пита не читал их - он порядочный человек все же. Но раньше они были, и их не стало. И Голос знал об этом. Это испугало Питу, и среди ночи возник странный толчок - идти в церковь.
Он ненавидел религиозность Ильгет, вдруг проснувшуюся на второй год семейной жизни. Церковь - это была еще одна часть ее собственного внутреннего мира, мира, куда мужу не было доступа. Пита попытался было вникнуть в это их учение, но оно было слишком уж нелогичным и нелепым. Тогда лучше верить, как предки, в двойную Силу, создавшую мир, в Орла и Дракона… Это, по меньшей мере, символы. Христиане же долбили, что единая Сила, Творец Вселенной мог ужаться до размеров всего-навсего одного человека, на какой-то планетке, даже не галактического уровня. Словом, ничего он там не понял и при случае вышучивал этот бред, Ильгет это не нравилось, конечно, она молчала и замыкалась в себе еще больше, но так ей и надо.
Иногда он относился к церкви благодушно, даже согласился на обряд венчания, надеясь, что может, что-то это пробудит в душе жены. Может, и правда, какое-то есть благословение Божье, как знать… Может, если не он сам, то Бог совершит чудо и пробудит в душе Ильгет любовь к мужу.
Ничего подобного не произошло, и это разозлило еще больше.
Но вот теперь вдруг ему захотелось пойти в церковь. В самом деле - чем он хуже ее? Само по себе Евангелие ему понравилось, там были высказаны мудрые и хорошие вещи. Не хуже, чем у древних ярнийских этиков. Но главная причина - Пита вдруг понял, что с этим Голосом надо что-то делать. Идти к врачу - но вроде бы он ведет себя адекватно, не похоже это на шизофрению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67