Для меня это будут маленькие каникулы... Это мои первые каникулы с того самого дня, как я появилась на свет», – в ужасе подумала она. Отец неодобрительно относился к таким «причудам», как каникулы. «Все это никому не нужные излишества», – постоянно говорил он ей. Очень осторожно она дотянулась до своей большой черной сумки из кожзаменителя. В ее ручке были спрятаны две аккуратно сложенные банкноты по двадцать фунтов. Все-таки ей удавалось обводить Мики вокруг пальца! Благодаря этому она могла себе позволить изредка купить какой-нибудь журнал или плитку шоколада. Мысль о том, что у нее есть деньги, приятно грела ее сердце. Теперь, когда она вылечится и найдет работу, все деньги, которые она заработает, будут принадлежать только ей и никому другому! «Я больше никогда не буду зависеть от прихоти мужчин. Никогда! – поклялась она. – Я хорошо усвоила преподнесенный мне урок. Пока я здесь, меня кормят четыре раза в день и никто не прерывает мой сон. Но самое главное – Мики не знает, где я нахожусь. Паола меня никогда не выдаст, Морин – тоже. Единственный человек, который мог бы это сделать, причем с огромным удовольствием, ничего не знает, да и не сможет узнать. Эта часть моей жизни закончилась. Больше ничего подобного не повторится. Теперь я свободна, и моя жизнь принадлежит только мне. Единственное, что теперь надо сделать, – это решить, как ею распорядиться».
3
Элизабет Уоринг прилетела в Хитроу вечерним рейсом на «Конкорде» и, как обычно, взяла такси до центра города. На улице моросил дождь, в вечернем воздухе чувствовалась сырость. Элизабет слегка продрогла в своем плаще, отороченном собольими хвостами. Когда наконец она закрыла за собой входную дверь, то с удовольствием обнаружила, что Пулу, индианка, прислуживающая в доме, оставила ручку центрального отопления в положении «максимум».
Бросив сумку в холле, Элизабет проверила записи на автоответчике. Среди посланий два были от ее старых клиентов, которые в ближайшие десять дней собирались приехать в Лондон и надеялись, что у нее будет время встретиться с ними. Так как один был очень богатый техасец, а другой очень веселый, жизнерадостный австралиец, она с радостью позвонила им обоим и дала положительный ответ.
Последний звонок был от ее самого старого друга Филиппа Фолкнера.
– Еще не вернулась из райских чертогов? – лукаво проворковал его мягкий голос. – Надеюсь, ты догадаешься пригласить меня на обед, когда явишься домой. Я просто сгораю от нетерпения и желания все узнать. Пока, до скорого.
Скинув шерстяную бежевую кофту фирмы «Бонни Кашин» и юбку, которые она обычно надевала в дорогу, Элизабет набросила на плечи любимый малиновый халат с бархатной подкладкой и надела ярко-красные тапочки. Приготовив чашку чая «Эрл Грей», она направилась в гостиную. Она открыла средний ящик письменного стола и достала гроссбух в кожаной красной обложке, какой обычно ведут бухгалтеры и кассиры. Открыв его, она быстро пробежала взглядом черные цифры, записанные слева, и красные – справа. После этого внесла в черную колонку сумму своего последнего заработка. Когда через некоторое время зазвонил телефон, она была целиком погружена в подсчеты доходов и расходов за последнее время. Подняв трубку, она услышала знакомый голос и с радостью воскликнула:
– Папа, какой неожиданный сюрприз! Неожиданный и приятный. Как ты там?
– Позвонил, чтобы пожаловаться, – пробурчал в ответ отец низким голосом, в котором угадывались властные нотки старшего армейского офицера. – Если сложить все воскресенья, которые я тебя не видел, то получится целый месяц. Приеду в пятницу. Мне нужна будет койка, чтобы переночевать, и все. Сама знаешь, клуб сейчас стал совсем не тем, что раньше, да и чертовски дорого туда ходить. Ну как, ты согласна?
– Конечно, конечно... – На этот раз у Элизабет не было никаких планов, которые пришлось бы срочно откладывать. Отец был всегда желанным гостем в доме. – Это будет один из наших «непарадных уик-эндов», – улыбнулась Элизабет. Это означало, что не будет парадных туалетов и большого количества приглашенных и, как обычно, пару часов перед традиционным воскресным ленчем они проведут вместе у нее в гостиной. – Хочешь, я тебя встречу?
– Это было бы неплохо.
– Каким поездом ты приедешь?
– Думаю, в 3.15. В Паддингтоне буду в 4.45.
– Буду минута в минуту. – Отец издал звук, напоминающий лай собаки, это означало, что он хохочет. – Главное только, чтобы минуты не опоздали.
Элизабет изобразила сдержанный смех, в который раз поражаясь казарменному юмору своего отца.
– Ну, тогда до пятницы.
Но отец не собирался прекращать разговор.
– Братца своего давно не видела?
– Недель шесть.
– А я уже шесть месяцев. Все время говорит мне, что по горло загружен работой.
– Мне тоже. Но ты же знаешь, что он – Королевский адвокат и все время пропадает в своей адвокатской конторе.
– Все, что с ним происходит, я узнаю только из газет. – Его недовольный голос не мог скрыть прорывающейся обиды. Элизабет почувствовала, что отец пытается добиться от нее участия в столь редком, но иногда имевшем место деле, как сбор семьи. И тут она вспомнила, что, оказывается, на следующей неделе будет годовщина смерти матери.
– Знаешь, папа, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вытащить его из дому и пригласить на обед.
– Было бы просто прекрасно. – Отец постарался, чтобы это прозвучало небрежно, но у него ничего не получилось.
– Пап, мне надо идти. До пятницы. – Элизабет и положила трубку.
Она вздохнула, и тут вдруг на нее нахлынуло какое-то новое озорное чувство, как будто в нее вселился маленький бесенок. Она вновь подняла трубку и набрала номер.
– В твоем голосе было столько отчаяния, что вынуждена была позвонить, чтобы вывести тебя из этого ужасного состояния, – сказала она, услышав ответ Филиппа.
– Да, я был в отчаянии! – воскликнул он, но потом продолжил уже совсем другим тоном: – Послушай, а как получилось, что ты до сих пор ни разу не пригласила меня прокатиться с тобой в какое-нибудь веселое местечко? У тебя вполне бы хватило наличных, чтобы заплатить еще за одно место в «Конкорде» в бизнес-классе, и еще бы осталось, чтобы оплатить мой счет за проживание в гостинице.
– Если ты считаешь, что я стану рисковать своими старыми надежными клиентами даже ради твоей старой и надежной дружбы, то, я думаю, тебе лучше подумать над этим еще раз.
– Да, вот так и получается, что нет у меня никого, с кем поговорить, к кому сходить... – притворно-печальным голосом начал он.
– О, дорогой, ты, наверное, убит горем.
– Я не убит, я просто четвертован обнаженным.
– Бедняжка! Прости меня. Знаешь что, приходи к нам на обед в субботу. Сможешь поплакать у меня на плече.
– У меня уже не осталось слез, однако есть еще пара твоих бутылочек «Геври-Чамбертин», поэтому я буду плаксивым, если ты пожелаешь.
– Принеси с собой бутылочку, пожалуйста. Папа будет. Филипп помолчал.
– Ну и зараза! – с чувством произнес он.
– Теперь я не смогу сама справиться с папой, – пожаловалась Лиз.
– Почему? Что случилось? – Филипп Фолкнер смог уловить сигнал бедствия, даже находясь на расстоянии в несколько тысяч ярдов.
– Не по телефону.
– Тогда тебе действительно есть что сказать!
– Да, есть, и ты единственный человек, с которым я могу быть откровенной.
– Новости плохие или хорошие?
– Я даже не намекну. Естественно, в папином присутствии об этом говорить не следует. Если ты поможешь мне вытерпеть его и не сойти с ума, то я тебе потом все расскажу. Да, я еще хочу попытаться пригласить Боя.
– Насколько я знаю, он всегда пользовался любой возможностью, чтобы встретиться с тобой и папой.
Элизабет рассмеялась. Филипп всегда умел рассеять ее хмурое настроение. Он был в высшей степени эгоцентричным и отличался неприкрытым цинизмом и самоуверенностью, однако всегда давал ей трезвые советы. Кроме того, он всегда весело шутил, когда они встречались с Боем. Именно благодаря своему брату Элизабет и познакомилась с Филиппом, его другом по Итону. Поначалу она даже была немного напугана и испытывала благоговейный трепет перед тем томным щеголем, каким тогда ей представился Филипп Фолкнер. Слишком уж сильно на нее подействовали его костюмы, его ресницы и его мундштук.
– Уже сорок лет прошло, а он все думает, что в любой момент может перевоплотиться в двадцатилетнего юношу, – как-то в сердцах сказал ей брат, и в его словах была доля правды.
Но Элизабет он нравился. Ей нравился его гедонизм, его искренняя вера в то, что весь мир – не только материальный, но и духовный – принадлежит только ему. Он никогда не сомневался в реальности своих честолюбивых замыслов и всегда хотел быть Самым Лучшим Альфонсом в мире. Филипп никогда не терял надежду и силу духа. Именно от него Элизабет научилась тому, как безжалостно и с максимальным успехом справиться не только со своими недостатками, но и с проблемами, возникающими теперь у нее в связи с тем, что судьба отпустила ей слишком короткий период времени. Она не могла обсуждать свои проблемы ни с братом, ни с отцом. Ни тот, ни другой все равно бы ничего не поняли, ведь они даже не догадывались, что она – высококлассная проститутка. Ее отец думал, что она живет на то, что ей осталось после развода с Майлсом Коукс-Уорингом. Брат считал, что она работает в системе связей с общественностью. Он был настолько занят собственной карьерой в юриспруденции, что ему даже ни разу не пришло в голову поинтересоваться, почему у сестры нет номера телефона офиса и адреса фирмы, в которой она работает. В случае необходимости он всегда охотно ее консультировал в юридических вопросах, но они были слишком разными, чтобы чувствовать друг к другу привязанность и любовь.
Филипп же был в ее стиле. И в ее вкусе. Он помог ей начать жизнь не просто проститутки, а высокооплачиваемой, высококлассной и умной куртизанки. Он сразу предложил ее тем мужчинам, которым было по карману покупать подобных женщин. А она, в свою очередь, запоминала для него забавные ситуации и разговоры, и во время их встреч они до упаду смеялись над тщеславием, глупостью и самоуверенностью – не говоря уже о жадности – человеческих существ, о которых Филипп, будучи намного старше и опытнее ее, знал достаточно много. Оба они происходили из одних и тех же слоев общества: родословная Филиппа имела древнюю историю, а генеалогические корни Элизабет восходили к самому Генриху VIII. Ее отец был бригадным генералом кавалерийского полка, а мать – дочерью барона в двенадцатом колене.
В двадцать один год Элизабет вышла замуж. Ее супругом стал состоятельный и чрезвычайно породистый Майлс Коукс-Уоринг, очень привлекательный, очень толстый и очень скучный. Уже в первую ночь их медового месяца она поняла, что допустила ужасную ошибку, выйдя замуж за этого человека. Секс был для него настолько скучным занятием, что она разочаровалась и они почти прекратили им заниматься. Однако через два года Элизабет познакомилась с молодым французом, инструктором по горнолыжному спорту, который показал ей, что секс с настоящим мужчиной может стать необыкновенно приятным занятием. Ее муж, которому уже было далеко за пятьдесят, подстрекаемый матерью, подал на развод, выдвинув в качестве обвинения ее связь с французом. Однако Элизабет, как дважды два знавшая своего мужа, предугадала подобный ход событий и установила за ним тайное наблюдение. На разводе в качестве контраргумента она представила доказательства того, что он гомосексуалист. По ее утверждению, именно это и толкнуло ее на измену. Он был вынужден поспешно забрать из суда свое заявление, предоставив вести дело опытному юристу, и согласился спокойно развестись с Элизабет. Ее брат через более опытного коллегу в своей адвокатской конторе сумел добиться от мужа Элизабет значительных материальных уступок в качестве платы за молчание.
Шестидесятые годы были для Элизабет самыми прекрасными в ее жизни. Она наслаждалась каждым прожитым днем, каждым мгновением, воспринимая их с радостью и вдохновением. В эти годы она поняла, что заниматься любовью – это самое приятное, что только может быть в этой жизни, и что раньше она ненавидела не сам секс, а скорее Майлса Коукс-Уоринга, чувства к которому по ошибке перенесла и на сексуальные отношения.
Она никогда не могла насладиться мужчинами до конца, все время чувствуя необходимость в новых и новых ощущениях, забывая порой, что она делает сама и что делают с ней, пока ей не становилось больно или безумно приятно.... Ей все время хотелось заниматься любовью. Она испытывала к этой жизни ненасытную, полную нетерпеливого желания страсть и, любя всех и вся, в то же время по-настоящему никого не любила. Так было до тех пор, пока летом 1963 года на игре в поло в клубе «Гарде» она не встретилась с Жозе Луисом де Сантосом. Это было подобно вспышке, которая надолго ослепила ее, к удивлению всех окружающих. Она безумно любила мужчин, но ее любовь еще никогда не доходила до такой степени, чтобы она сама добровольно согласилась поставить себя в зависимость от мужчины, прекрасно известного всем как ловелас. Никто не мог понять, что она нашла в этом длинноногом игроке в поло, который поведал ей, что сам он якобы происходит из аргентинской семьи, вынужденной поспешно покинуть Испанию в годы регентства королевы Изабеллы. В принципе он был таким же аристократом, как и любой нищий на улице, более того, он еще был сварлив и мелочен, как последняя торговка, а частица «де» перед его фамилией была выдумана им самим. Он был гаучо, именно поэтому так хорошо сидел в седле и прекрасно играл в поло, постоянно забивая больше всех голов. Но он был еще и отъявленным лжецом, развратником и соблазнителем женщин и, судя по тем слухам, которые ходили о нем на материковой части Европы, самым сексуальным мужчиной с огромным опытом сердечных побед. Для Элизабет Уоринг он стал всей ее жизнью, и с того дня, как она с ним познакомилась, она уже не могла смотреть на других мужчин.
За время знакомства с ним она пережила все самое неприятное, что только может пережить женщина в общении с мужчиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64