Но у Ларкина была подружка, довольно молоденькая, а у ФБР было несколько фотографий, и Войлс не сомневался относительно того, что расследование будет отложено.— Как Президент? — наконец-то спросил Льюис.— Какой?— Не Коул. Другой.— Держится молодцом. Просто молодцом. Хотя жутко потрясен смертью Розенберга.— Еще бы.Какое-то время они ехали в полном молчании по направлению к гуверовскому зданию. Предстояла длинная ночь.— У нас есть новый подозреваемый, — наконец-то нарушил молчание Льюис.— Расскажите.— Человек по имени Нельсон Манси.Войлс медленно покачал головой.— Никогда не слышал о таком.— Я тоже. Это длинная история.— Перескажите вкратце.— Манси — очень богатый промышленник из Флориды. Шестнадцать лет тому назад его племянницу изнасиловал и убил американский негр по имени Бак Тироун. Девочке было двенадцать лет. Очень, очень жестокое изнасилование и убийство. Я опущу детали. У Манси не было детей, и он боготворил племянницу. Дело Тироуна расследовали в Орландо и его приговорили к смертной казни. Его хорошо охраняли, потому что был целый ряд угроз. Несколько адвокатов-евреев крупной нью-йоркской фирмы подали всевозможные жалобы. И вот в 1984 году дело попадает в Верховный суд. Вы догадываетесь: Розенберг влюбляется в Тироуна и стряпает свою нелепую трактовку самообвинения в рамках Пятой поправки, чтобы свести на нет признание вины, подписанное обвиняемым через неделю после ареста. Признание на восьми страницах, которое он, Тироун, написал собственноручно. Нет признания — нет дела. Розенберг записывает витиеватое решение “пять-к-четырем”, опровергающее признание подсудимого виновным. Чрезвычайно спорное решение. Тироуна освобождают. Затем, спустя два года, он исчезает, и с тех пор его не видели. Ходят слухи, что Манси заплатил за то, чтобы Тироуна оскопили, изуродовали и скормили акулам. Просто слухи, утверждают власти Флориды. Позднее, в 1989 году, главного адвоката Тироуна по этому делу, человека по фамилии Каплан, убивает на улице в Манхэттене простачок, не имеющий никакого отношения к делу. Какое совпадение!— Кто сообщил вам?— Из Флориды позвонили два часа тому назад. Они убеждены, что Манси заплатил кучу денег, чтобы убрать и Тироуна, и его адвоката. Просто они не могут это доказать. У них есть неохотно работающий на них информатор без имени, который утверждает, что знает Манси, и сообщает им некоторые сведения. По его словам, Манси уже не первый год говорит об устранении Розенберга. Они считают, что он немного свихнулся после убийства племянницы.— Сколько у него денег?— Достаточно. Миллионы. Никто не знает точно. Он очень скрытен. Флорида убеждена, что он может пойти на такой шаг.— Давайте проверим. Звучит интересно.— Кое-какие результаты я получу уже сегодня ночью. Вы уверены, что хотите задействовать по данному делу три сотни агентов?Войлс зажег сигарету и опустил стекло со своей стороны.— Да, может быть, даже четыреста. Мы должны расколоть этот орешек, пока пресса не съела нас заживо.— Это будет нелегко. За исключением пуль и веревки, эти парни ничего не оставили.Войлс выпустил в окно струйку дыма.— Я знаю. Слишком все чисто. Глава 7 Шеф, сгорбившись, сидел за своим столом. Галстук развязан, взгляд измученного человека. Кроме него в комнате сидели и приглушенно разговаривали трое его коллег и полдюжины служащих. На лицах были потрясение и усталость. Джейсон Клайн, старший служащий Розенберга, выглядел особенно убитым. Он сидел на небольшом диванчике, уставившись в пол, тогда как судья Арчибальд Мэннинг, теперь старший судья, говорил о протоколе и похоронах. Мать Дженсена хотела небольшой частной епископской службы в пятницу в Провиденсе. Сын Розенберга, адвокат, передал Раньяну перечень распоряжений, подготовленный судьей после своего второго приступа. В нем он выражал пожелание быть кремированным после невоенной церемонии, а пепел должен быть рассыпан над сиуиндийской резервацией в Южной Дакоте. Хотя Розенберг был евреем, он отказался от веры и считал себя агностиком. Он хотел быть похороненным с индейцами. Это ему свойственно, подумал Раньян, но не сказал ничего. В наружном помещении шесть агентов ФБР медленно пили кофе и нервно перешептывались. За день прибавилось еще больше угроз, несколько поступило в часы утреннего обращения Президента. Уже стемнело, самое время сопровождать оставшихся судей домой. К каждому в качестве телохранителей было прикреплено по четыре агента.Судья Эндрю Мак-Дауэлл, шестидесяти одного года, теперь самый младший член суда, стоял у окна, курил трубку и наблюдал за движением на улице. Если у Дженсена и был друг в суде, то именно Мак-Дауэлл. Флетчер Коул проинформировал Раньяна, что Президент не только будет присутствовать на отпевании Дженсена в церкви, но и хочет обратиться с надгробной речью. Никто из находящихся во внутреннем кабинете не хотел, чтобы Президент произносил хоть слово. Шеф попросил Мак-Дауэлла подготовить небольшую речь. Робкий человек, избегающий выступлений, Мак-Дауэлл крутил галстук-бабочку и пытался представить своего друга на балконе с веревкой вокруг шеи. Было даже жутко думать об этом. Судья Верховного суда, один из выдающейся судебной братии, один из девяти, скрывающийся в таком месте, созерцающий эти фильмы и выставленный в таком кошмарном виде. Какая трагическая ситуация! Он представлял себя стоящим перед толпой в церкви, глядящим на мать и семью Дженсена и хорошо сознающим при этом, что каждый думает в этот момент о кинотеатре Монроуза. Они будут шепотом спрашивать друг у друга: “Вы знали, что он был гомосексуалистом?” Что касается Мак-Дауэлла, то он не только не знал, но и не подозревал. И не хотел ничего говорить на похоронах.Судья Бен Сьюроу, шестидесяти восьми лет, был озабочен не столько похоронами, как проблемой поимки убийц. Он был федеральным обвинителем в Миннесоте, и, согласно его теории, подозреваемые подразделялись на две группы: те, кто действовал из ненависти и мести, и те, кто пытался повлиять на будущие решения. Он проинструктировал своих сотрудников, как начать поиски. Сьюроу расхаживал взад-вперед по комнате.— У нас двадцать семь служащих и семь судей, — сказал он, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности. — Очевидно, что мы много не сделаем за следующие пару недель и все решения по ближайшим делам должны быть отложены до тех пор, пока у нас не будет полного состава суда. Это может занять несколько месяцев. Я предлагаю нашим сотрудникам заняться работой по выяснению всего, связанного с убийствами.— Мы не полиция, — настойчиво произнес Мэннинг.— Можем мы, по крайней мере, дождаться похорон, прежде чем начнем игру с Диком Трейси? — сказал Мак-Дауэлл, не поворачиваясь лицом к присутствующим.Сьюроу, как обычно, не обращал на них внимания.— Я возглавлю работу. Выделите мне двух сотрудников на пару недель, и, мне кажется, мы сможем составить небольшой список основных подозреваемых.— В ФБР очень способные ребята, Бен, — сказал шеф. — И они не просили нашей помощи.— Лучше я не буду обсуждать ФБР, — ответил Сьюроу. — Мы можем оставаться в глубоком трауре в течение двух недель, как того требует официальная процедура, либо можем приступить к работе и найти этих ублюдков.— Почему вы так уверены, что мы можем решить эту проблему? — спросил Мэннинг.— Я не уверен, что смогу, но, думаю, стоит попробовать. По какой-то причине убили наших собратьев, и эта причина напрямую связана со случаем или делом, уже разрешенным или находящимся сейчас на рассмотрении и готовящемся к передаче в суд. Если это возмездие, тогда наша задача почти невыполнима. Черт, каждый ненавидит нас по той или иной причине. Но если это не месть и не ненависть, тогда, возможно, кто-то хочет другого состава суда для принятия будущих решений. Вот что ставит в тупик. Кто мог убить Эйба и Гленна по той причине, как они проголосовали бы по определенному делу в этом году, в следующем или через пять лет? Я хотел бы, чтобы служащие перетрясли еще раз каждый ожидающий решения случай.Судья Мак-Дауэлл покачал головой.— Продолжайте, Бен. Это более пяти тысяч дел, небольшая часть которых, возможно, будет прекращена здесь. Это химера.На Мэннинга и это не произвело никакого впечатления.— Послушайте, парни. Я служил с Эйбом Розенбергом тридцать один год и часто думал о том, чтобы самому застрелить его. Но я любил его как брата. Его либеральные идеи нормально воспринимались в шестидесятые и семидесятые годы, в восьмидесятые они устарели, а сейчас, в девяностые, их просто не выносят. Он стал символом всего неправильного в этой стране. Он убит, я думаю, одним из членов этих радикально настроенных по отношению к правому крылу групп. Мы можем изучать случаи черт знает до какого момента и не найти ничего. Это возмездие, Бен. Чистой воды и совсем простое.— А Гленн? — спросил Сьюроу.— Ясно, что у нашего друга были некоторые странные наклонности. Должно быть, что-то просочилось, и он стал легкой мишенью для таких групп. Они ненавидят гомосексуалистов, Бен.Бен, как и раньше, ходил по комнате, по-прежнему ни на что не реагируя.— Они ненавидят всех нас, и, если они будут убивать из ненависти, полицейские станут преследовать их. Возможно. А что, если они убивают, чтобы манипулировать судом? Что, если какая-то группа воспользовалась настоящим моментом неспокойствия и ярости, чтобы убрать двоих из нас и тем самым перестроить суд? Мне кажется, это очень возможно.Шеф прочистил горло:— А я думаю, мы ничего не сделаем, пока они не будут либо похоронены, либо разъединены. Я не говорю “нет”, Бен, просто обождите несколько дней. Пусть осядет пыль. Остальные из нас по-прежнему в шоке.Сьюроу извинился и вышел из комнаты. Его телохранители последовали за ним.Судья Мэннинг, опираясь на трость, обратился к шефу:— Я не поеду в Провидено. Ненавижу летать самолетом и, кроме того, ненавижу похороны. И меня ждет такое, поэтому совсем не хочется лишних напоминаний. Я пошлю свои соболезнования семье. Когда увидитесь с ними, пожалуйста, извинитесь за меня. Я очень старый человек.И он вышел вместе с клерком.— Думаю, что судья Сьюроу говорит дело, — сказал Джейсон Клайн. — По крайней мере, нам нужно пересмотреть дела, ожидающие решения, и те, которые, скорее всего, будут переданы сюда с выездных сессий суда. Это долгая история, но так мы можем на что-либо наткнуться.— Согласен, — сказал шеф. — Только выглядит это несколько поспешно, вы не думаете?— Да, но в любом случае мне хотелось бы приступить к делу.— Нет. Подождите до понедельника, и я определю вас к Сьюроу.Клайн пожал плечами и извинился. Два клерка последовали за ним в кабинет Розенберга. Спустя пару минут они сидели в темноте и потягивали бренди, оставшийся после Эйба. * * * В заваленной литературой кабине для научной работы, находящейся на пятом этаже библиотеки юридической школы, между стеллажами толстых, редко используемых книг по законодательству Дарби Шоу внимательно изучала распечатку с перечнем судебных решений и приговоров. Она просмотрела его уже дважды, и, хотя он был полон спорных моментов, она не нашла ничего примечательного. “Дюмон” вызвал нарушения общественного порядка. Был случай детской порнографии из Нью-Джерси, дело гомосексуалиста из Кентукки, дюжина апелляций по поводу отмены казни, десяток отсортированных случаев, связанных с нарушением гражданских прав, и обычный перечень дел, касающихся налогов, распределения по зонам, индейцев и направленных против трестов. С помощью компьютера она получила обобщенные сведения по каждому случаю, затем дважды просмотрела их. Потом составила аккуратный список возможных подозреваемых с приложением возможных мотивов преступления. Увы, все оказалось бесполезным.Каллахан был уверен, что двойное убийство — дело рук либо арийцев, либо нацистов, либо ку-клукс-клана; какая-то легко идентифицируемая подборка из местных террористов, какая-то радикальная группа членов “комитета бдительности”. Это должны быть представители правого крыла, слишком многое говорит за это. Он чувствует. Дарби не была так уверена. С группами взбесившихся крикунов все было ясно. Они выдвинули чересчур много угроз, бросили слишком много камней, организовали слишком много парадов, произнесли слишком много речей. Им нужен был Розенберг живым, потому что он представлял собой неотразимую мишень для выхода их ненависти. Розенберг держал их в деле. Она считала, что подозревать следовало кого-то другого.Каллахан сидел в баре на Канал-стрит, уже подвыпив, и ждал ее, хотя она и не обещала присоединиться к нему. Она решила проверить его во время второго завтрака и нашла его на балконе наверху за выпивкой и чтением своей книги о мнениях Розенберга. Он отменил на неделю занятия по конституционному праву, сказав, что не в состоянии преподавать, потому что его герой мертв. Она попросила его успокоиться и ушла.Было несколько минут одиннадцатого, когда она вошла в компьютерный зал на пятом этаже библиотеки и села перед монитором. В помещении никого не было. Она прошлась пальцами по клавиатуре, нашла, что хотела, и вскоре принтер стал выдавать страницу за страницей информацию об апелляциях, поданных в одиннадцать федеральных апелляционных судов страны. Спустя час принтер выдохся, а она стала обладательницей краткого изложения одиннадцати судебных решений и приговоров толщиной в шесть дюймов. Она отнесла это в кабину для научной работы и положила на середину стола. Шел двенадцатый час, и пятый этаж совсем опустел. Узкое окно позволяло посматривать вниз, на автостоянку и деревья.Она снова сбросила туфли и проверила красный лак на пальцах ног. Потягивала тепловатую “Фреску” и невидящим взглядом смотрела на стоянку. Первое предположение было простым: убийства совершены одной и той же группой по одним и тем же причинам. Если нет, тогда поиски бесполезны. Второе предположение было еще более труднодоказуемым: мотивом убийства являлись не ненависть или месть, а, скорее, попытка манипуляции составом суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49