.— Во сколько заведений подброшены взрывные устройства?— В двадцать здесь, — ответил Войлс. — Семнадцать в Балтиморе и примерно пятнадцать в Атланте. Все выглядит так, как если бы атака была тщательно скоординирована, потому что все взрывы произошли ровно в четыре часа утра.Коул поднял голову от своих бумаг.— Директор, вы верите, что это “Подпольная армия”?— На данный момент они единственные, заявляющие об ответственности. Похоже, их работа. Может быть, — Войлс не смотрел на Коула, разговаривая с ним.— Итак, когда вы начнете аресты? — спросил Президент.— В тот самый момент, как появится возможная причина, господин Президент. Таков закон, вы понимаете.— Я понимаю, что эту группу вы больше всего подозреваете в убийствах Розенберга и Дженсена и что вы уверены, что именно ее члены убили федерального судью, участвовавшего в рассмотрении дела в Техасе, и, скорее всего, именно она подложила взрывные устройства как минимум в пятьдесят два порнозаведения прошлой, ночью. Я не понимаю, почему они взрывают и убивают, оставаясь неприкосновенными. Черт побери, директор, мы находимся в осаде.Шея Войлса покраснела, но он не сказал ни слова. Просто отвел взгляд в сторону, в то время как Президент смотрел на него. К. О. Льюис прочистил горло.— Господин Президент, позвольте мне. Мы не убеждены в том, что “Подпольная армия” замешана в убийствах Розенберга и Дженсена. На самом деле у нас нет фактов, связывающих их. Они — только одни из дюжины подозреваемых. Как я сказал раньше, убийства хорошо организованы, совершены очень чисто и высоко профессионально. Исключительно профессионально.Коул шагнул вперед.— Что вы пытаетесь сказать, мистер Льюис? Что у вас нет никакого представления о том, кто же убил их? И вы, возможно, никогда этого не узнаете?— Нет, совершенно не об этом я говорю. Мы найдем их, но это займет определенное время.— Сколько времени? — спросил Президент. Это был понятный, характерный для студента-второкурсника вопрос, не требующий хорошего ответа. Ист сразу невзлюбил Президента, поскольку тот задал его.— Месяцы, — ответил Льюис.— Сколько месяцев?— Много.Президент закатил глаза и покачал головой, затем с раздражением встал и направился к окну. Он заговорил, глядя в окно:— Не могу поверить, что нет связи между тем, что случилось прошлой ночью, и убийством судей. Не знаю, возможно, я просто выжил из ума.Войлс с ухмылкой бросил быстрый взгляд на Льюиса. Шизофреник, неуверенный, неинформированный, глупый, не общающийся ни с кем. Войлс мог придумать еще много других эпитетов.Президент продолжал, по-прежнему обращаясь к окну:— Я просто становлюсь нервным, когда убийцы свободно разгуливают здесь повсюду и раздаются взрывы. Кто может обвинить меня? У нас не убивали президента уже более тридцати лет.— О, мне кажется, вам ничего не грозит, господин Президент, — произнес Войлс с чувством удовлетворения. — Служба безопасности контролирует положение.— Отлично. Тогда почему я чувствую себя так, как будто нахожусь в Бейруте? — Он почти бормотал в окно.Коул почувствовал неловкость и схватил толстую докладную записку. Протянул ее Войлсу, заговорив тоном профессора, читающего лекцию.— Это краткий список возможных кандидатов в Верховный суд. Здесь восемь фамилий с биографией каждого. Подготовлено судом. Мы начали с двадцати фамилий, затем Президент, Главный прокурор Хортон и я урезали до восьми. Никто из них даже не представляет себе, что его кандидатура рассматривается.Войлс по-прежнему смотрел в сторону. Президент медленно возвратился к столу и взял свой экземпляр докладной записки. Коул продолжал.— Кандидатуры некоторых спорны, и, если они в конце концов выдвинуты, нам придется выдержать бой, добиваясь их утверждения сенатом. Мы предпочли бы не начинать войну сейчас. Это должно сохраняться в тайне.Войлс неожиданно повернулся и посмотрел на Коула.— Вы идиот, Коул! Мы делали такое раньше, и я могу заверить вас, что, как только мы начинаем проверять этих людей, кот выскакивает из мешка. Вы хотите тщательного скрытого расследования и вместе с тем рассчитываете, что каждый, с кем мы будем вступать в контакт, смолчит. Так не пойдет, сынок.Коул подошел к Войлсу ближе. Его глаза метали молнии.— Вы должны немного повертеть своим задом, чтобы гарантировать, что эти имена не попадут в газеты, пока их не назначат на должность. Вы сделаете это, директор. Вы остановите утечку информации и не дадите ей попасть в газеты. Понятно?Войлс уже был на ногах, тыча пальцем в Коула.— Послушай, осел, ты хочешь проверить их? Тогда делай это сам. Не надо отдавать мне целую кучу распоряжений, как бойскауту.Льюис уже стоял между ними. И Президент встал за столом. В течение секунды или двух полное молчание. Коул положил свой экземпляр докладной записки на стол и сделал несколько шагов, глядя в сторону. Теперь Президент взял на себя роль примирителя.— Сядьте, Дентон. Сядьте.Войлс вернулся на свое место, по-прежнему глядя на Коула. Президент улыбнулся Льюису, и все сели.— Мы все в большом напряжении, — с теплотой в голосе произнес Президент.Льюис спокойно сказал:— Мы проведем тщательную проверку по вашим фамилиям, господин Президент, и это будет сделано в строжайшем секрете. Однако вы знаете, что мы не можем контролировать каждого, с кем ведем разговор.— Да, мистер Льюис, я это знаю. Но я хочу исключительной осторожности. Эти люди молоды и будут кроить и перекраивать Конституцию еще долго после того, как я умру. Они стойкие консерваторы, и пресса съест их заживо. У них не должно быть тайн, тщательно скрываемых от посторонних. Ни наркотиков, ни незаконных детей, ни действий радикально настроенных студентов, ни разводов. Понимаете? Никаких сюрпризов.— Да, господин Президент. Но мы не можем гарантировать полной секретности в нашем расследовании.— Просто пытайтесь, хорошо?— Да, сэр.Льюис протянул докладную записку Эрику Исту.— Это все? — спросил Войлс.Президент посмотрел на Коула, который стоял у окна, ни на кого не обращая внимания.— Да, Дентон, это все. Мне бы хотелось, чтобы проверка по этим именам была проведена в течение десяти дней. Я хочу быстрого продвижения в этом вопросе.Войлс встал.— Вы получите докладную через десять дней. * * * Каллахан находился в раздражении, когда постучал в дверь квартиры Дарби. Он был в смятении, и многое приходило ему в голову, многое, что он хотел бы высказать. Но он знал: нежели объявлять войну, а этого он хотел бы меньше всего, лучше выпустить немного пара. Она избегала его четыре дня, потому что играла в детектива и забаррикадировалась в библиотеке юридической школы. Она пропускала занятия, отказывалась отвечать на его звонки и вообще пренебрегала им в решающий момент. Но он знал, что, когда она откроет дверь, он будет улыбаться и забудет о том, что его игнорировали.Он держал в руках литровую бутылку вина и настоящую пиццу от мамы Розы. Было начало одиннадцатого, субботний вечер. Он снова постучал и посмотрел на выстроившиеся вдоль улицы аккуратные двухквартирные домики и бунгало. Звякнула цепочка, и он тотчас улыбнулся. Раздражение сразу же испарилось.— Кто там? — спросила она, не снимая цепочку.— Томас Каллахан, припоминаешь? Я стою у твоей двери и умоляю впустить меня, чтобы мы могли поиграть и снова стать друзьями.Дверь отворилась, и Каллахан вошел. Она взяла вино и одарила легким поцелуем в. щеку.— Мы еще дружим? — спросил он.— Да, Томас. Я была занята.Он прошел за ней на кухню через небольшую комнату, где царил некоторый беспорядок. На столе стоял компьютер, рядом большая стопка толстых книг. ' — Я звонил. Почему ты не перезвонила?— Меня не было, — сказала она, выдвигая ящик стола и доставая штопор.— У тебя автоответчик. Я разговаривал с ним.— Ты пытаешься объявить мне войну, Томас? Он посмотрел на ее босые ноги.— Нет! Клянусь, я не сошел с ума. Я обещаю. Пожалуйста, прости меня, если я кажусь выведенным из равновесия.— Прекрати.— Когда мы ляжем в постель?— Ты хочешь спать?— Совсем нет. Пошли, Дарби, прошло три ночи.— Пять. Какая пицца! — Она открыла бутылку и наполнила два бокала.Каллахан наблюдал за каждым ее движением.— О, это одна из тех субботних ночей, когда все выбрасываешь из головы к черту. Только клешни креветок, яйца, головы речных раков. И дешевое вино. Я не совсем при деньгах и завтра уезжаю, так что должен следить за своими тратами. А поскольку уезжаю, то подумал, а не зайти ли к тебе и не остаться ли на ночь, чтобы меня не соблазнила какая-нибудь заразная женщина в округе Колумбия. Что ты думаешь об этом?Дарби открывала коробку с пиццей.— Похоже на сосиски и перец.— Я могу все-таки рассчитывать на то, чтобы лечь с тобой в постель?— Может быть, позже. Выпей вина и давай поболтаем. Последнее время мы не разговаривали.— Этого не скажешь обо мне. Я говорил с твоей машиной всю неделю.Он взял бокал с вином и бутылку и пошел за ней в комнату. Она включила стереоприемник, и они непринужденно растянулись на диване.— Давай напьемся, — сказал он.— Ты так романтичен.— У меня есть романс для тебя.— Ты пил всю неделю?— Нет, не всю. Восемьдесят процентов недели. Это твоя вина, ты избегала меня.— Что с тобой, Томас?— Меня бросает в дрожь. Я взвинчен, и мне нужен партнер, чтобы сбить напряжение. Что ты на это скажешь?— Давай напьемся наполовину. — Она взяла свой бокал с вином и стала пить маленькими глотками. Потом закинула ноги ему на колени.Он задержал дыхание, как если бы его пронзила боль.— Когда твой самолет? — спросила она. Теперь он едва сдерживался.— В час тридцать. Без остановки в Национальном. Я рассчитываю зарегистрироваться в пять, а в восемь обед. После этого я могу оказаться на улице в поисках любви.Она улыбалась:— Ладно, ладно. Через минуту мы займемся этим. Но сначала давай поговорим.Каллахан вздохнул с облегчением.— Я могу говорить только десять минут, потом все, крах.— Какие планы на понедельник?— Как обычно, восемь часов ничего не значащих дебатов о будущем Пятой поправки, затем комиссия отберет предложенный на конференцию доклад, который никто не одобрит. Еще больше дебатов во вторник, другой доклад, возможно, ссора, и не одна, потом мы объявим перерыв, ничего толком не завершив, и отправимся домой. Я буду поздно вечером во вторник и хотел бы назначить свидание в каком-нибудь хорошем ресторане, после чего мы вернемся ко мне для интеллектуальной беседы и животного секса. Где пицца?— Здесь, в коробке. Я достану.Он поглаживал ее ноги.— Не двигайся. Я ни капельки не голоден.— Зачем ты ездишь на эти конференции?— Я профессор, а мы как раз такие люди, которые, по мнению многих, скитаются по всей стране, посещая разные собрания с другими образованными идиотами и утверждая доклады, которые никто не читает. Если я перестану бывать там, то декан подумает, что я не вношу вклад в академическую среду.Она снова наполнила бокалы.— Ты как натянутая струна, Томас.— Знаю. Это была трудная неделя. Мне невыносима даже мысль о куче неандертальцев, переписывающих Конституцию. Через десять лет мы будем жить в полицейском государстве. Я ничего не могу поделать с этим, потому, возможно, и ищу спасение в алкоголе.Дарби небольшими глотками пила вино и смотрела на него. Мягко звучала музыка, свет был неярким.— У меня уже шумит в голове, — сказала она.— Это как раз то, что тебе нужно. Бокал-полтора, и ты готова. Если бы ты была ирландкой, ты могла бы пить всю ночь напролет.— Мой отец наполовину шотландец.— Недостаточно.Каллахан скрестил ноги на кофейном столике и расслабился. Мягко поглаживал ее лодыжки.— Я могу покрасить твои ногти на ногах. Она ничего не сказала. Он фетишизировал ее ноги и настаивал, чтобы она покрывала ногти ярко-красным лаком как минимум дважды в месяц. Они видели это в “Бул Дэхеме”, и, хотя он не был таким аккуратным и трезвым, как Кевин Кёстнер, близость с ним приносила удовольствие.— Без пальчиков сегодня? — спросил он.— Может быть, позже. Ты выглядишь усталым.— Я отдыхаю, но рядом с тобой чувствую сильное желание, и ты не отделаешься от меня, утверждая, что я выгляжу усталым.— Выпей еще.Каллахан выпил и забрался поглубже на диван.— Итак, мисс Шоу, кто сделал это?— Профессионалы. Ты разве не читаешь газет?— Разумеется. Но кто стоит за этими профессионалами?— Не знаю. После взрывов последней ночью, по единодушному мнению, по-видимому, это дело рук “Подпольной армии”.— Но ты не уверена.— Нет. Не было арестов. Я не убеждена.— И у тебя есть несколько неприметных подозреваемых, не известных всем остальным в стране.— У меня есть один, но теперь я не уверена. Я провела три дня за наведением справок. Даже систематизировала все по-настоящему, отлично и аккуратно, в своем маленьком компьютере и вывела на распечатку черновой вариант дела. Но теперь отказываюсь от него.Каллахан посмотрел на нее.— Ты говоришь мне, что пропустила три дня занятий, избегала меня, работала сутки напролет, изображая из себя Шерлока Холмса, и теперь все отбрасываешь?— Посмотри вон там, на столе.— Я не могу поверить. Я дулся в одиночестве целую неделю. Знаю, для этого была причина. Знаю, что мои страдания были на пользу стране, потому что ты пропустишь все через сито и скажешь мне сегодня или, возможно, завтра, кто это сделал.— Этого нельзя сделать, по крайней мере, законным путем. Нет прототипа, нет обычной ниточки к убийцам. Я почти сожгла компьютеры в юридической школе.— Ха! Я говорил тебе. Ты забываешь, дорогая, что я гений по конституционному праву, и я знал сразу, что у Розенберга и Дженсена не было ничего общего, кроме черных мантий и угроз смерти. Нацисты, арийцы, ку-клукс-клан, мафия или какая-то другая группа убрала их, потому что Розенберг был Розенбергом, а Дженсен — самой легкопоражаемой мишенью и чем-то вроде препятствия.— Хорошо, почему ты тогда не позвонишь в ФБР и не поделишься с ними своими мыслями? Я уверена, они сидят у телефона.— Не сердись. Виноват. Извини меня, пожалуйста.— Ты глупец, Томас.— Да, но ты любишь меня, правда?— Не знаю.— Мы все еще можем лечь в постель? Ты обещала.— Посмотрим.Каллахан поставил бокал на столик и пошел в атаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49