Ясно?— Вполне, господин Президент.— И еще я хочу, чтобы вы представили мне доклад по вашей системе безопасности и указали, где она не сработала.— Вы допускаете, что она не сработала?— Мы имеем двоих мертвых судей, оба охранялись ФБР. Мне кажется, американскому народу хочется знать, что было не так, директор. Да, она не сработала.— Я докладываю вам или американскому народу?— Вы докладываете мне.— А потом вы созываете пресс-конференцию и официально обращаетесь к американскому народу, так?— Вы боитесь тщательного расследования, директор?— Нисколько. Розенберг и Дженсен мертвы, потому что отказались взаимодействовать с нами. Они слишком хорошо сознавали опасность, однако их нельзя было беспокоить. Остальные семеро контактируют с нами. И они все еще живы.— Минутку. Мы лучше проверим. Они падают как подкошенные, — Президент улыбнулся Коулу, который давился от смеха и почти открыто подсмеивался над Войлсом.Коул решил, что наступило время заговорить:— Директор, вы знали, что Дженсен околачивался в таких местах?— Он был взрослым человеком с пожизненным назначением на должность. Если бы даже он решился танцевать голым на столах, то и тогда мы бы не могли его остановить.— Да, сэр, — вежливо произнес Коул. — Но вы не ответили на мой вопрос.Войлс глубоко вздохнул и отвел взгляд в сторону.— Да. Мы подозревали, что он гомосексуалист. Кроме того, нам было известно, что ему нравятся определенные заведения. У нас не было ни власти, ни желания, мистер Коул, обнародовать такую информацию.— Мне бы хотелось, чтобы эти доклады были готовы сегодня после обеда, — сказал Президент.Войлс смотрел в окно, слушая, но не отвечая. Президент взглянул на Роберта Гмински, директора ЦРУ.— Боб, я хочу услышать прямой ответ.Гмински сжался и сразу помрачнел.— Да, сэр. Что именно вас интересует?— Я хочу знать, связаны ли эти убийства каким-то образом с какой-либо организацией, операцией, группой, имеющей отношение к правительству Соединенных Штатов.— Вы говорите серьезно, господин Президент? Но это абсурд!Гмински казался потрясенным, но и Президент, и Коул, и даже Войлс знали, что в такое время и ЦРУ могло быть в чем-то замешано.— Смерть — это серьезно. Боб.— Я тоже говорю серьезно. И я уверяю вас, что мы не имеем никакого отношения к этому. Я поражен, вы даже не можете себе представить, в какой степени. Нелепо!— Проверьте все как следует, Боб! Черт побери, я хочу определенности. Розенберг не верил в национальную безопасность. Он нажил себе много врагов в государственной разведывательной службе. Просто проверьте все, хорошо?— Ладно, ладно.— И я хочу ознакомиться с докладом сегодня к пяти часам.— Конечно, о’кей. Но это потеря времени.Флетчер Коул перешел к столу, ближе к Президенту.— Я предлагаю, джентльмены, встретиться здесь сегодня в пять часов. Договорились?Оба согласно кивнули и встали. Коул молча проводил их и закрыл дверь.— Вы провели все просто великолепно, — сказал он Президенту. — Войлс понял, что его укололи. Я чувствую кровь. Мы с прессой поработаем над ним.“Розенберг мертв, — повторил про себя Президент. — Я просто не могу в это поверить”.— У меня появилась идея для телевидения. — Коул снова стал расхаживать взад-вперед, взяв на себя инициативу. — Мы должны покончить со всем этим одним махом. Вам нужно притвориться уставшим, как если бы вы всю ночь занимались этим делом. Поняли? Весь народ будет следить за происходящим, ожидая, что вы сообщите подробности и успокоите. Я думаю, вам следовало бы надеть что-нибудь теплое и удобное. Пиджак и галстук в семь утра могут показаться несколько отрепетированными. Давайте немного расслабимся.Президент внимательно слушал.— Халат?— Не совсем. А как насчет джемпера и широких брюк? Без галстука. Белая застежка на пуговицах. Смахивает на имидж дедушки.— Вы хотите, чтобы я обратился к народу в этот решающий час в свитере?— Да. Мне нравится такая идея. Коричневый джемпер с белой рубашкой.— Даже не знаю.— Имидж хороший. Подумайте, шеф, в следующем месяце исполнится год со дня выборов. Это наш первый критический момент за девяносто дней — и какой чудесный! Люди должны увидеть вас в чем-то другом, и именно в семь утра. Вам нужно выглядеть обычно, по-домашнему, но контролировать себя. Это будет приравниваться к пяти, а может быть, и десяти очкам в оценке ваших качеств. Доверьтесь мне, шеф.— Я не люблю свитеры.— Просто положитесь на меня.— Даже не знаю. Глава 5 Дарби Шоу проснулась рано утром как после похмелья. Спустя пятнадцать месяцев учебы в юридической школе ее ум отказывался отдыхать более шести часов. Она часто вставала еще до рассвета, и по этой причине ей не слишком хорошо спалось с Каллаханом. Секс был великолепен, но сон зачастую проходил в решительной схватке с подушками, а простыни просто сбивались то в голове, то в ногах.Она смотрела на потолок и слушала, как временами он храпит в вызывающей шотландской манере. Простыни подобно канатам обвивали его ноги. Она лежала неприкрытая, но не ощущала холода. Октябрь в Новом Орлеане все еще влажный и теплый. Свежий воздух проникал в спальню снизу с Дауфайн-стрит через небольшой балкон и открытые застекленные створчатые двери. Он принес с собой первый поток утреннего света. Она стояла в дверях, накинув на себя халат из махровой ткани. Вставало солнце, но Дауфайн все еще была погружена во тьму. День во Французском квартале наступал незаметно. Во рту у нее было сухо..Спустившись по лестнице вниз на кухню, Дарби заварила кофейник крепкого кофе, купленного на Французском рынке. Голубые цифры на часах микроволновой печи показывали уже без десяти шесть. Для незапойного пьяницы, каковым был Каллахан, жизнь превращалась в сплошную борьбу. Ее пределом были три бокала вина. У нее не было ни разрешения на юридическую практику, ни работы, и она не могла позволить себе напиваться каждую ночь и потом спать допоздна. Кроме того, она весила сто двенадцать фунтов и собиралась и впредь сохранять такой же вес. Она не могла позволить себе лишнего.Она выпила три стакана воды со льдом, затем налила полную высокую кружку кофе. Натолкнулась на лампу, поднимаясь по лестнице вверх, и нырнула обратно в постель. Нажала кнопку устройства дистанционного управления и неожиданно на экране телевизора увидела Президента, сидящего за своим столом. Вид у него был довольно странный: коричневый джемпер без галстука. Транслировалось специальное сообщение “Эн-Би-Си Ньюз”.— Томас! — Она потрясла его за плечо. Никакой реакции. — Томас! Проснись!Она нажала кнопку, и звук стал громче. Президент произнес: “Доброе утро”.— Томас! — Она наклонилась вперед к телевизору.Каллахан отшвырнул простыню и сел, потирая глаза и пытаясь сосредоточиться. Она подала ему кофе.У Президента были печальные новости. Его глаза казались уставшими, и смотрел он печально, но густой баритон внушал доверие. Перед ним лежали записи, но он не пользовался ими. Он смотрел прямо в камеру и сообщал американскому народу страшные новости прошлой ночи.— Какого черта, — пробормотал Каллахан. После объявления о смертях Президент переключился на некролог с восхвалениями в адрес Абрахама Розенберга. Возвышенная легенда, так назвал он его. Это был перебор, но Президент сохранял невозмутимое лицо, перечисляя вехи выдающейся карьеры одного из самых ненавистных людей в Америке.Каллахан изумленно уставился в телевизор. Дарби тоже не отрывала глаз.— Очень трогательно, — сказала она.Она замерзла, сидя на краю кровати. Розенберга инструктировали и ФБР, и ЦРУ, объяснил Президент, а они считают, что убийства связаны между собой. Он отдал распоряжение о проведении немедленного тщательного расследования и пообещал, что виновные по этому делу предстанут перед судом.Каллахан сел прямо и укрылся простыней. Он поморгал, затем расчесал пальцами свои непокорные волосы.— Розенберг? Убит? — пробормотал он, уставившись на экран. Туман в его голове сразу рассеялся, боль еще оставалась, но он не чувствовал ее.— Отметь свитер, — сказала Дарби, потягивая кофе и глядя на круглое лицо с обильным гримом и блестящими седыми тщательно зачесанными волосами. Он выглядел чудесно, этот красивый человек с мягким голосом: так он преуспевал в политике. Морщины на лбу собрались в одну большую складку, и поэтому он выглядел сейчас даже еще печальнее, говоря о своем близком друге судье Гленне Дженсене.— Кинотеатр Монроуза, в полночь, — повторил Каллахан.— Где это? — спросила она.Каллахан закончил юридическую школу в Джорджтауне.— Не уверен, но думаю, что это в непристойном районе.— Он был гомосексуалистом?— Я слышал разговоры. Очевидно.Они сидели на краю кровати, обернув ноги простыней. Президент распорядился о неделе национального траура. Флаги приспустить. Завтра закрываются федеральные учреждения. Простой организации похорон недостаточно. Он болтал еще что-то в течение нескольких минут, по-прежнему глубоко опечаленный, даже потрясенный, очень человечный, но тем не менее Президент и гражданин, четко несущий службу. Он вздохнул с открытой улыбкой дедушки, полной доверия, мудрости и утешения.На лужайке перед Белым домом появился репортер Эн-Би-Си и заполнил пробелы в речи Президента. Полиция молчит, но, по-видимому, на данный момент нет подозреваемых, как и не за что зацепиться. Да, оба судьи находились под охраной ФБР, которое никак не комментирует это событие. Да, “Монроуз” — место, облюбованное гомосексуалистами. Да, много угроз раздавалось в адрес обоих, особенно Розенберга. И может быть много подозреваемых, прежде чем найдут истинного.Каллахан выключил телевизор и направился к створчатой двери, где утренний воздух был более насыщенным.— Нет подозреваемых, — пробормотал он.— Я могу назвать как минимум двадцать, — сказала Дарби.— Да, но почему такое сочетание? С Розенбергом понятно, но почему Дженсен? Почему не Мак-Дауэл или Янт? Оба, несомненно, еще большие либералы, чем Дженсен. Не вижу смысла. — Каллахан сел у дверей в кресло-качалку и взъерошил волосы.— Я приготовлю еще кофе, — сказала Дарби.— Нет, нет. Я проснулся.— Как твоя голова?— Нормально, но я поспал бы еще часика три. Думаю, что надо отменить занятия. Я не в настроении.— Отлично.— Черт, я не могу поверить в это. Этот дурак занимает две должности. Что означает восемь к девяти, т. е. выбор в пользу республиканцев.— Они должны быть поддержаны в первую очередь.— Мы не будем признавать Конституцию через десять лет. Это печально.— Вот почему их убили, Томас. Кто-то или какая-то группа хочет иметь другой суд, с абсолютным преобладанием консерваторов. Выборы в будущем году. Розенбергу исполняется или исполнился девяносто один год. Мэннингу восемьдесят четыре. Янту восемьдесят с небольшим. Они все скоро умрут или же проживут еще лет десять. Демократ может быть избран Президентом. Почему не воспользоваться шансом? Убить их сейчас, за год до выборов. Это имеет смысл, если у кого-то были такие намерения.— Но почему Дженсен?— Он был препятствием. И, очевидно, легкой целью.— Да, но он в основном человек умеренных взглядов с периодическим уклоном влево. И он был назначен республиканцем.— Ты хочешь “Кровавую Мэри”?— Неплохая мысль. Минутку. Я пытаюсь поразмышлять над этим.Дарби полулежала на кровати, пила кофе маленькими глотками и смотрела, как солнце начинает освещать балкон.— Подумай над этим, Томас. Время выбрано отлично. Перевыборы, назначения, политика и все прочее. Но не забудь и ожесточенность, и радикалов, фанатиков, прожигающих жизнь и ненавидящих гомосексуалистов, арийцев и нацистов, подумай обо всех группах, способных на убийство, и обо всех угрозах в адрес суда, и тогда будет понятно, что наступил самый лучший момент для неизвестной неприметной группы покончить с ними. Это ужасно, но время самое подходящее.— И кого ты считаешь такой группой?— Кто знает!— “Подпольную армию”?— Они не так уж и незаметны. Они убили судью Фернандеса в Техасе.— Не используют ли они бомбы?— Да, специальные. С пластмассовыми взрывателями.— Вычеркни их.— Я никого не исключаю сейчас. — Дарби встала и запахнула халат. — Пойдем. Я подкреплю твои силы “Кровавой Мэри”.— Только если выпьешь со мной.— Томас, ты профессор. Ты можешь отменить занятия, если хочешь. Я студентка и...— Я улавливаю связь.— Я не могу больше пропускать занятия.— Я завалю тебя на конституционном праве, если ты не пропустишь занятия и не выпьешь со мной. Я получил книгу с мнениями Розенберга. Давай прочитаем их, потягивая “Кровавую Мэри”, потом вино, потом что-нибудь еще. Я уже пропустил немного.— В девять у меня занятия по федеральной процедуре, и я не могу пропустить их.— Я собираюсь позвонить декану и попросить об отмене всех занятий. Тогда ты выпьешь со мной?— Нет. Пойдем, Томас.Он последовал за ней вниз по лестнице на кухню, чтобы выпить кофе и ликера. Глава 6 Не убирая трубку с плеча, Флетчер Коул нажал другую кнопку телефонного аппарата, стоящего на столе в Овальном кабинете. Лампочки трех линий мигали, поддерживая связь. Он медленно шагал взад-вперед перед столом и слушал, одновременно просматривая двухстраничный доклад Хортона из суда. Он совершенно не обращал внимания на Президента, который припадал к земле перед окнами, хватая руками в перчатках короткую клюшку для игры в гольф, сначала яростно глядя на желтый мячик, затем медленно направляясь по голубому ковру к желтой лунке в десяти футах от него. Коул прорычал что-то в трубку. Его слова были не слышны Президенту, который слегка ударил по мячу и теперь смотрел, как тот катится прямо в лунку. Щелчок — и мяч откатился на три фута в сторону. Президент в носках прошагал к следующему мячу и вздохнул, наклонившись над ним. Этот был оранжевого цвета. Он просто ударил по нему, и тот вкатился прямо в лунку. Восемь в ряду. Двадцать семь из тридцати.— Это был шеф Раньян, — сказал Коул, опуская трубку. — Он совершенно расстроен. Хотел встретиться с вами сегодня днем.— Попроси его записаться на прием.— Я сказал, чтобы он был здесь завтра в десять утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49