— Я вижу французские буквы.— Но он все-таки мог быть и другой национальности. Не считаешь ли ты, эфенди, что он мог найти или украсть кольцо?— Верно. Но посмотри на рубашку — она может принадлежать только европейцу.— Кто его убил?— Его спутники. Смотри, как в схватке здесь истоптали землю. Разве ты не заметил, что…Не закончив фразы, я прервался, поднявшись, чтобы внимательнее осмотреть местность, и невдалеке от того места, где лежал мертвец, обнаружил широкий кровавый след, уходивший куда-то в сторону и пропадавший между камнями. Я пошел по этому следу, взяв ружье на изготовку на тот случай, если убийцы находятся поблизости. Далеко я не ушел, потому что внезапно в воздух с громким хлопаньем крыльев поднялся гриф, а на месте, откуда он взлетел, я заметил верблюда. Он тоже был мертв. В его груди зияла глубокая рана. Халеф в удивлении поднял руки.— Серый хеджин Хеджин — быстроходный верблюд (араб.).

, серый туарегский хеджин, и эти собаки убили его?Ясно было, что великолепное верховое животное он жалел куда больше мертвого француза. Халеф был настоящим сыном пустыни, которому мог пригодиться любой найденный предмет, поэтому он наклонился и тщательно осмотрел верблюжье седло: карманы оказались пустыми.— Убийцы уже все взяли, сиди. Пусть они жарятся целую вечность в джехенне! Ничего, совсем ничего они не оставили, кроме верблюда — и бумаг, лежащих вон там, на песке.Посмотрев в том направлении, куда он показывал, я заметил в некотором отдалении от нас несколько скомканных листков, вероятно, выброшенных за ненадобностью. В них я мог найти полезные сведения об убитом, и поэтому я поспешил поднять их.Здесь было много газетных страниц. Я разгладил мятые клочки, приложил их один к другому. У меня в руках оказались две страницы «Vie algerienne», столько же «L'lnde— pendant» и «Mahouna». Одна из этих газет выходит в Алжире, другая — в Константине, а третья — в Гельме. Несмотря на различные места издания, я обнаружил поразительное совпадение содержания газетных страниц: на всех листках было напечатано сообщение об убийстве богатого французского купца в Блиде. В преступлении с большим основанием подозревали одного армянского торговца, который после убийства сбежал. Тогда был издан приказ об его аресте. Описание личности подозреваемого совпадало во всех трех газетах до единого слова.По какой причине покойный владелец верблюда взял с собой эти газеты? Может быть, происшествие непосредственно касалось его? Кем он был — родственником ли купца из Блиды, убийцей ли или полицейским, шедшим по следу?Я взял себе бумаги, надел на собственный палец кольцо и вернулся с Халефом к телу незнакомца. Над ним назойливо кружились грифы. После того как мы удалились, они опустились на труп верблюда.— Что ты теперь намерен делать, сиди? — спросил слуга.— Нам ничего не остается, как только похоронить этого человека.— Ты хочешь закопать его в землю?— Нет, ведь у нас нет лопат. Мы сложим над ним пирамиду из камней. Тогда до него не доберется ни один зверь.— И ты взаправду думаешь, что он гяур?— Он христианин.— Может быть, ты все же заблуждаешься, сиди?Несмотря ни на что, он может оказаться правоверным. Апотому исполни одну мою просьбу!— Какую?— Давай положим его так, чтобы лицо у него было повернуто к Мекке!— Я не возражаю, потому что в таком случае он будет обращен также в сторону Иерусалима, где страдал и умер Христос. Начнем же!Это была невеселая работа. Когда кучка камней, прикрывавших несчастного, стала такой высокой, что могла защитить труп от хищников, я добавил еще несколько камней, придав им крестообразную форму, а потом сложил руки, готовясь прочитать молитву. Стоило мне окончить эту церемонию, как Халеф обратил глаза на восток и начал сто двенадцатую суру Корана: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Он — Аллах — един, Аллах, вечный; не родил и не будет рожден и не был Ему равным ни один!» При последних словах Халеф нагнулся, чтобы очистить песком свои руки, оскверненные прикосновением к трупу.— Так, сиди, теперь я снова тахир Тахир — чистый, незапятнанный (араб.).

и опять могу соприкасаться с теми, кто чист и свят. Что нам теперь делать?— Давай поспешим за убийцами, постараемся догнать их.— Ты хочешь наказать?— Я им не судья. Я только поговорю с ними и узнаю, почему они его убили. После этого мне будет ясно, что делать.— Не умные это были люди, иначе они не убили бы хеджина, который стоит дороже, чем их лошади.— Верблюд мог их выдать. Вот видишь их следы? Вперед! У них перед нами преимущество в пять часов. Возможно, мы встретимся завтра, прежде чем они доберутся до Седдады.И, несмотря на гнетущую жару и трудную, скалистую дорогу, мы помчались с такой скоростью, как будто гнались за газелью. Разговаривать при такой скачке было невозможно. Но мой бравый Халеф, конечно, не смог долго молчать.— Сиди, — крикнул он мне сзади, — сиди, ты хочешь меня бросить?Я вопросительно глянул на него.— У моей кобылы ноги постарше, чем у твоего берберского жеребца.Действительно, его старая кляча уже взмоклаот пота, и пена крупными хлопьями капала с морды.— Сегодня мы не сможем, как обычно, сделать привал, чтобы переждать самую жару. Мы должны скакать до темноты, иначе не догоним едущих перед нами убийц.— Кто слишком спешит, доберется до цели не раньше того, кто едет медленно, эфенди, потому что… Аллах акбар! Аллах велик! (араб.).

Посмотри-ка вон туда, вниз!Мы находились у крутого склона вади и увидели внизу, на расстоянии какой-нибудь четверти часа пути, двух мужчин, сидевших возле маленькой себхи — лужицы, в которой сохранилось немного солоноватой воды. Их лошади щипали сухие колючки, росшие вокруг.— Вон они!— Да, сиди, это они. Им тоже надоело солнце, и они решили переждать, пока не кончится самая жара.— Или же остановились поделить добычу. Назад, Халеф, назад, чтобы они нас не заметили! Мы оставим вади и свернем чуть западнее. Давай притворимся, будто едем от шотта Эль-Гарса.— Зачем такие уловки, эфенди?— Они не должны догадаться, что мы видели труп.Наши лошади вскарабкались по склону вади, и мы поскакали прямо в пустыню. Потом мы описали дугу и направились к месту, где находились те двое. Они не могли видеть, как мы подъезжаем, потому что сидели в глубине вади, но должны были слышать шум от наших лошадей.Когда мы достигли края, они уже вскочили и схватились за ружья. Я, конечно, притворился столь же удивленным, как и они, внезапно встретив здесь, в уединении пустыни, людей, но не счел нужным потянуться за своим штуцером Штуцер — нарезное ружье, заряжаемое со ствола.

.— Селям алейкум! Мир вам! (араб.)

— громко закричал я им сверху, придерживая коня.— Алейкум! — ответил старший из них. — Кто вы?— Мы мирные всадники.— Откуда вы едете?— С запада.— А куда направляетесь?— В Седдаду.— Какого вы племени?Показав на Халефа, я ответил:— Он родом из равнинных адмаров, а я принадлежу к бени-закса Бени-закса — саксонец (араб.).

.— Мы из знаменитого племени уэлад-хамалек.— Уэлад-хамалек считаются хорошими наездниками и храбрыми воинами. Откуда вы приехали сюда?— Из Гафсы Гафса — город в Тунисе.

.— Значит, вы проделали долгий путь. Куда направляетесь?— К Бир-Соиди Бир-Соиди — поселок с колодцем.

. Там живут наши друзья.Все сказанное ими было ложью, но я вел себя так, будто поверил их словам, и спросил:— Вы позволите нам отдохнуть рядом с вами?— Мы останемся здесь до рассвета, — последовал ответ, не содержавший, стало быть, ни согласия, ни возражения.— И мы тоже намерены задержаться до следующего восхода солнца. Здесь достаточно воды и для нас, и для наших лошадей. Можем ли мы остаться возле вас?— Пустыня принадлежит всем. Мархаба Прекрасно (араб.).

, ты будешь желанен нам!Хотя они и говорили хорошие слова, выражение их лиц явно выдавало, что им гораздо приятнее стал бы наш отъезд. Но мы пустили своих лошадей вниз по склону, к воде, где сразу же бесцеремонно заняли лучшее место.Физиономии их, которые я теперь смог внимательно рассмотреть, не вызывали ни малейшего доверия. Старший, тот, что до сих пор вел разговор, был высоким и сухопарым. Бурнус висел на его теле, как на чучеле. Из-под грязноголубого тюрбана неприветливо сверкали колючие глазки; над узкими, бледными губами жалко торчали редкие усы; нос — да! — этот нос живо напомнил мне грифов, которых я недавно прогонял от трупа убитого. Это был не орлиный и не ястребиный нос — у него была форма именно клюва грифа.Другой был молодым человеком поразительной красоты, но жизненные заботы затуманили его взор, избороздили ранними морщинами лоб и щеки. Он также не внушал особого доверия.Старший говорил по-арабски с тем акцентом, который услышишь лишь на Евфрате, а младший явно был европейцем. Их плохонькие лошади, при последнем издыхании от гонки по пустыне, стояли поблизости; одежда на незнакомцах была потрепанной, но оружие было отличным. Там, где сидели мужчины, находились различные вещи, обычно редкие в пустыне. Вещи эти, видимо, остались лежать, потому что у незнакомцев не нашлось времени спрятать их: шелковый носовой платок, золотые часы с цепочкой, компас, дорогой револьвер и сафьяновая записная книжка.Я сделал вид, будто не заметил этих вещей: вынул из седельной сумки пригоршню фиников и стал жевать с равнодушным выражением на лице.— Что вам нужно в Седдаде? — спросил меня высокий.— Ничего. Мы едем дальше.— Куда?— Через Шотт-Джерид в Фитнасу и Кбилли.Беглый взгляд, брошенный высоким на его спутника, дал мне понять, что они тоже выбрали этот путь. Потом высокий продолжил свои расспросы:— У тебя есть дела в Фитнасе или Кбилли?— Да.— Ты хочешь продавать там свои стада?— Нет.— Своих рабов?— Да нет же.— Тогда, может быть, товары, которые тебе привезут из Судана?— Опять нет.— Что же тогда?— Ничего. Сыны моего племени не ведут никакой торговли с Фитнасой.— Может быть, ты хочешь там купить жену?Я деланно разозлился.— Разве это не оскорбление — говорить с мужчиной о его жене? Или ты гяур, еще не узнавший об этом?Высокий по-настоящему испугался, и именно поэтому я предположил, что попал в точку. Он не был бедуином! Такие лица неоднократно встречались мне у людей армянского происхождения. Не убийца ли это купца из Блиды, тот самый армянский торговец, приказ об аресте которого я носил в кармане? У меня еще не было времени внимательно прочитать этот приказ. Пока эти мысли молниеносно проносились у меня в голове, взгляд мой еще раз упал на револьвер. На его рукоятке виднелась серебряная пластинка, на которой было выгравировано имя.— Позвольте!Я взял револьвер и прочел: «Поль Галэнгре, Марсель». Конечно, это было имя владельца. Я не выдал своего интереса ни малейшим изменением в лице, лишь мимоходом спросил:— Занятная вещичка!— Это… это… это автоматический револьвер.— Ты можешь показать, как из него стреляют?Он принялся мне объяснять. Я очень внимательно выслушал его, а потом сказал:— Никакой ты не уэлад-хамалек, ты гяур.— Почему ты так решил?— Будь ты сыном поклонников Пророка, ты бы убил меня за одно то, что я назвал тебя гяуром. Только у неверных есть автоматические револьверы. Как могло бы попасть такое оружие в руки какого-то уэлад-хамалека! Это подарок?— Нет.— Так ты его купил?— Нет.— Стало быть, добыча?— Да.— У кого ты взял револьвер?— У одного француза.— С которым ты сразился?— Да.— Где?— На поле битвы.— На каком?— Под Эль-Герарой.— Ты лжешь!Только теперь у него лопнуло терпение. Он поднялся и схватился за револьвер.— Что ты сказал? Я лгу? Да я тебя пристрелю как…Я прервал его:— …как франка там, наверху, в Вади-Тарфои!Рука, державшая револьвер, опустилась, и мертвенная бледность покрыла лицо мужчины. Но он взял себя в руки и угрожающе придвинулся ко мне:— Что ты имеешь в виду, я что-то не понимаю?Я сунул руку в карман, вытащил газеты и заглянул в них, чтобы найти имя убийцы.— Я имею в виду, что ты вовсе никакой не уэлад-хамалек. Твое имя мне хорошо известно — оно звучит как Хамд эль-Амасат.Теперь он отшатнулся и вытянул вперед руки, как бы отталкивая меня.— Откуда ты меня знаешь?— Я тебя знаю, и этого достаточно.— Нет, ты меня не знаешь. Зовут меня не так, как ты сказал. Я из уэлад-хамалек, а если кто этому не верит, того я пристрелю!— Кому принадлежат эти вещи?— Мне.Я схватил носовой платок. Он был помечен инициалами «П. Г.». Я открыл крышку часов и увидел на внутренней стороне ее те же самые инициалы.— Откуда у тебя часы?— Какое тебе дело? Отдай!Не слушая его, я открыл еще и записную книжку. На первой странице я прочел имя Поля Галэнгре. Записи были стенографированы, и так как я не знал стенографии, то прочесть ничего не смог.— Брось книжку, говорю я тебе!При этих словах он выбил записную книжку у меня из рук, и она упала в соленую лужу. Я вскочил, попытавшись спасти ее, но это мне не удалось — теперь и младший из незнакомцев встал между мною и водой.Халеф до сих пор, казалось, равнодушно приглядывался к словесной перепалке, но я видел, что он держит палец на спусковом крючке своего длинноствольного ружья. Он ждал лишь моего кивка, чтобы защитить меня. Я наклонился, намереваясь поднять еще и компас.— Стой! Это мое! Верни все вещи! — крикнул мой противник.Он схватил мою руку, но я сказал как можно спокойнее:— Садись! Я хочу поговорить с тобой.— Мне с тобой нечего выяснять!— А мне есть что. Садись, или я тебя уложу!Эта угроза показалась действенной. Он опять сел, и я сделал то же самое. Потом я вытащил свой револьвер и начал:— Смотри, у меня такое же оружие. Убери свое, иначе мое выстрелит!Он медленно положил револьвер возле себя, причем таким образом, чтобы успеть мгновенно схватить его в случае надобности.— Ты не похож на людей из племени уэлад-хамалек!— И тем не менее я из этого племени.— Ты приехал не из Гафсы!— Именно оттуда.— Сколько времени ты едешь по Вади-Тарфои?— Какое тебе до этого дело!— Большое. Там, в верховьях, лежит труп человека, убитого тобой.Губы его злобно скривились.— А если бы я и сделал это, что бы ты сказал?— Немного. Всего несколько слов.— Каких же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50