Этот проход называется Ом-эль-Хаблайн (Место Двух Канатов), — название намекает на способ, при помощи которого в прежние времена пытались избавиться от опасности.К этому проходу и гнал нас с бешеной скоростью ураган. Высадиться на берег до прохода было невозможно.Я встал со своего ложа. Если судно наскочит на скалу, то я все равно погибну, ибо моя каморка заперта.Вдруг мне показалось, как будто в реве стихии я услышал какой-то шум перед дверью. Я подошел ближе и прислушался. Я не ошибся. Кто-то разбирал хлам, наваленный перед дверью, а потом эта дверь открылась.— Сиди!— Кто там?— Слава Аллаху, который позволил мне найти нужное место! Разве ты не узнаешь голос своего верного Халефа?— Халеф! Но этого не может быть! Его не может здесь быть. Халеф сломал ногу и не может ходить.— Да, сиди, я ранен пулею в руку — впрочем, легко. Ногу я не ломал.— Значит, Абузейф лгал мне.— Нет, это я его обманул. Я вынужден был притворяться, чтобы помочь моему доброму сиди. И вот три дня я лежал с перевязанной ногой внизу, в трюме, а сегодня ночью снял гипс и выбрался на разведку.— Храбрый Халеф! Этого я тебе никогда не забуду!— Я еще кое-что узнал.— Что именно?— Абузейф бросит якорь невдалеке от Джидды. Он задумал совершить паломничество в Мекку. Ему необходимо помолиться, чтобы Аллах даровал его брату снова свободу. Многие из его людей пойдут с ним.— Может быть, тогда нам удастся убежать.— Посмотрим. Это произойдет завтра. Твое оружие сложено в каюте Абузейфа.— Ты придешь опять завтра вечером, если этой ночью мы не лишимся жизни?— Приду, сиди.— Но ведь это опасно, Халеф!— Сегодня так темно, что меня никто не смог увидеть, а приглядывать за нами у них нет времени, сиди. Завтра Аллах нам поможет.— У тебя что-нибудь болит?— Нет.— Что случилось с самбуком? Я был без сознания и ничего не помню.— Они украли все деньги, которые лежали в каюте капитана, и связали команду. Только нас двоих они взяли с собой, чтобы в обмен на тебя освободить брата Абузейфа.— Ты уверен в этом?— Я подслушал их разговоры.— А как появился барк в ту ночь?— Он стоял на якоре недалеко от нас, за скалами, и поджидал нас… Доброй ночи, сиди!— Доброй ночи!Он выскользнул, задвинул засов и снова восстановил баррикаду у двери.Проснулся я на почти неподвижном судне. Дверь моей каюты была открыта, снаружи стоял мой сторож.— Хочешь наверх? — спросил он меня.— Да.— Наверху ты сможешь оставаться только до полуденной молитвы.Я вышел на палубу и не нашел уже никаких следов шторма. Судно стояло на якоре в очень узкой бухте, глубоко врезавшейся в сушу.Почти до полудня я оставался на палубе, не заметив ничего необычного. Потом Абузейф призвал меня к себе. Он находился не на палубе, а в своей каюте, где я увидел развешанным по стенам все мое оружие. Здесь был и патронташ. Кроме того, я заметил несколько больших сумок из козьей кожи, лежащих на полу и, очевидно, наполненных порохом. Абузейф при моем появлении немедленно захлопнул большой сундук, тем не менее у меня было достаточно времени заметить, что в нем содержатся чистые холщовые мешочки, а в них, возможно, находятся похищенные с самбука деньги.— Немей, я хочу поговорить с тобой, — сказал он. — Ты все еще отказываешься дать мне обещание не предпринимать никаких попыток к бегству?— Я не лжец и поэтому скажу тебе откровенно, что убегу, как только мне представится возможность.— У тебя не будет такой возможности. Но ты вынуждаешь меня обходиться с тобой строже, чем я хотел бы. Два дня меня не будет на борту. За это время ты не сможешь покидать свою конуру и будешь лежать там со связанными руками.— Это жестоко.— Да, но ты сам виноват.— Я вынужден покориться.— Можешь идти. Запомни, однако, что я отдал приказ немедленно убить тебя, как только ты попытаешься освободиться от пут. Если бы ты был правоверным, я попросил бы тебя стать моим другом. Ты гяур, но у меня нет к тебе ни ненависти, ни презрения. Я поверил бы твоему обещанию, однако ты не хочешь его дать. И вот теперь тебе придется выносить последствия твоего отказа. А сейчас ступай вниз!Меня увели в подпалубное помещение и заперли там. Какой это было мукой — лежать связанным в духоте и в тесном, замкнутом трюмном отсеке! Видимо, было уже далеко за полночь, когда мне показалось, что раздался тихий шум за дверью.Я насторожился, однако, разумеется, ничего больше не смог услышать. Говорить я ни в коем случае не мог. Видимо, пробежала крыса.Какое-то время все оставалось спокойным. Потом я услышал приближающиеся шаги, за которыми последовал тот легкий шум, который возникает, если на полу расстилают ковер или циновку. Послышался короткий, приглушенный стон, а потом снаружи послышался тихий голос:— Сиди, сиди; я держу его!Это был Халеф.— Кого? — спросил я.— Твоего сторожа.— Я не могу ничем помочь тебе, Халеф. У меня связаны руки.— Ты привязан к стене?— Нет. Выйти к тебе я могу.— Так иди, дверь открыта.Когда я вышел из своей тюрьмы, то осознал, что араб судорожно подергивается на дощатой палубе, а Халеф придавил его коленями и сжал руками ему шею.— Пошарь-ка у него за поясом, сиди… нет ли там ножа?— Подожди! Что-то есть.Крепко связанными в запястьях руками я все же смог вытащить нож, крепко зажал его рукоятку зубами и перепилил путы.— Получилось, сиди?— Да, теперь руки у меня свободны. Слава Богу, он жив.— Сиди, он заслуживает смерти.— И тем не менее мы его свяжем, заткнем рот и положим в мою каморку.— Тогда он выдаст нас мычанием.— Я развяжу ему тюрбан и обмотаю голову. Ослабь немного хватку, чтобы он мог дышать! Так… вот кляп… вот его пояс, чтобы связать руки и ноги… опусти шею и держи его ноги… так, готово. Понесли его в каюту!Задвинув за пленником засов, я глубоко вздохнул и ступил за Халефом на трап.— И что теперь, сиди? — спросил он меня.— Как все получилось?— О, очень просто. Они меня совсем не охраняли, потому что думали, будто я не могу двигаться. На палубе я услышал, что Отец Сабли с двенадцатью матросами отправился в Джидду. Он взял с собой много денег, чтобы передать их великому шерифу Мекки. Потом я услышал, что стерегший тебя араб хочет спать у твоей двери. Он ненавидит тебя и давным-давно убил бы, если бы не опасался наказания Абузейфа. Если я хотел попасть к тебе, то мне надо было опередить его. Тогда я прокрался по палубе так, что меня никто не заметил. Ты учил меня этому в пустыне. Лишь только я пробрался к двери, пришел и он.— А, так это был ты! Я тебя слышал.— Когда он улегся, я прихватил его за шею. Остальное ты знаешь, сиди!— Благодарю тебя, Халеф! Возьми оружие этого человека себе. Теперь идем. Я пойду впереди.Пока мы пробирались наверх, я не мог удержаться от улыбки. Абузейф хотел сделать великому шерифу подарок, но это была лишь малая часть того, что этот пират раньше похитил у самого шерифа. Высунувшись из люка, я почувствовал тот запах, который распространяется близ опийного шинка. На баке в беспорядке валялись люди, и нельзя было понять, спят они или только ожидают упоения одуряющим ядом. По счастью, путь в капитанскую каюту был свободен. Согнувшись в три погибели, мы пробрались к ней. По причине восточной беззаботности замка на двери не было. Петли оказались нескрипучими, потому что были сделаны из кусочков кожи, набитых сверху и снизу на косяк и саму дверь.Я открыл ее ровно на столько, сколько было нужно, чтобы проскользнуть внутрь, а когда мы оказались в каюте, снова прикрыл дверь. Теперь я почувствовал себя так уверенно и свободно, словно оказался в комнате собственного дома. Здесь висело мое оружие, а в пяти шагах от него находился борт судна, с которого одним прыжком можно было достичь суши. Часы, компас, деньги были у меня с собой.— Что мне взять? — спросил Халеф.— Одно из одеял, которые лежат там, в углу. Они нам пригодятся. Я тоже одно возьму.Мы оставили каюту и без помех добрались до борта. Расстояние до берега было все же больше, чем я предполагал. Это видно было даже в слабом свете звезд.— Ты перепрыгнешь, Халеф? — озабоченно спросил я. Я знал, что он хороший прыгун. Правда, здесь не было места для разбега.— Осторожно, сиди!Он поднялся, поставил ногу на планшир и уже в следующее мгновение очутился на берегу. Я не замедлил последовать его примеру.— Хамдульиллах! Теперь мы свободны. Но что делать дальше? — спросил Халеф.— Пойдем в Джидду.— Ты знаешь дорогу?— Нет.— Может, у тебя есть карта, которая покажет путь?— Тоже нет. Но нам надо держаться только на юг. Абузейф пошел пешком. Это верный признак того, что город расположен не слишком далеко от этой бухты. Давай прежде всего осмотрим оружие.Мы отошли за ближайший же куст молочая, достаточно прикрывший нас, потому что это был не мелкий арабский, а высокий ост-индский вид. Мое оружие было заряжено. Разумеется, никто из пиратов не умел обращаться с револьвером, штуцером и тяжелым «медвежебоем», которому матросы особенно удивлялись. Араб привык к длинному, легкому ружью. Есть племена, которые все еще вооружены кремневыми ружьями странной, допотопной конструкции.Убедившись, что наше бегство никто не заметил, мы отправились незнакомой дорогой. Нам следовало как можно дольше идти вдоль берега, поэтому приходилось обходить многочисленные бухточки, то более, то менее крупные, так что вперед мы продвигались очень медленно. В восемь часов утра мы увидели перед собой минареты города, обнесенного высокой, довольно хорошо сохранившейся стеной.— Давай узнаем, не Джидда ли это, сиди, — предложил Халеф.Уже с час мы встречали арабов, но не заговаривали с ними.— Нет, и так совершенно ясно, что это Джидда.— А что мы там будем делать?— Прежде всего я хочу осмотреться.— И я тоже.— Как долго ты пробудешь в Мекке?— Семь дней.— Ты найдешь меня в Джидде. Но будет ли твой хадж действительным? Он же совершается не в месяц паломничества?— Будет. Смотри, вот ворота. Как они могут называться?— Видимо, это северные ворота, Баб-Эль-Медина. Выполнишь ли ты одну мою просьбу?— Да, так как я знаю, что ты мне не прикажешь ничего такого, что я не смогу сделать.— Ты здесь не должен говорить ни одному человеку, что я христианин.— Как ты скажешь, так я и сделаю.— Ты должен все делать так, словно я мусульманин.— Да. Но ты тоже выполнишь одну мою просьбу?— Какую?— Я должен купить в Мекке азиз-кумахш Азиз-кумахш — разнообразные подарки, свидетельства паломничества.

и много подарков, а также раздать милостыню…— Не беспокойся. Ты получишь свои талеры еще сегодня.— Их-то мне, может быть, и не надо, потому что они отчеканены в стране неверных.— Тогда я дам тебе ту же сумму в пиастрах.— У тебя есть пиастры?— Пока нет, но я получу их у менялы.— Благодарю тебя, сиди! И у меня будет достаточно денег, чтобы съездить еще и в Медину?— Я думаю, достаточно, если ты будешь бережлив. Путешествие туда тебе дорого не обойдется.— Почему?— Я поеду с тобой.— В Медину, сиди? — спросил он задумчиво.— Да. Разве это запрещено?— Путь туда для тебя свободен, но войти в Медину ты не сможешь.— А если я тебя подожду в Янбу Янбу — ближайший к Медине порт на Красном море.

?— Это прекрасно, сиди, это можно!— Стало быть, мы договорились.— А потом куда ты хочешь?— Прежде всего в Мадаин-Салих Мадаин-Салих — городок на севере Аравийского полуострова, славный своей историей.

.— Господин, тогда ты сам отдашь себя на смерть. Разве ты не знаешь, что это — город призраков, которые не потерпят у себя смертных?— Они вынуждены будут примириться с моим присутствием. Это очень таинственное место. О нем рассказывают удивительные вещи, и поэтому я хочу его увидеть.— Ты его не увидишь, потому что духи закроют нам путь, но я тебя не покину, даже если должен буду умереть вместе с тобой. Тогда я уже стану настоящим хаджи, которому всегда открыты небеса. А потом куда ты пойдешь?— Или на Синай, в Иерусалим и Стамбул, или в Басру и Багдад.— А меня возьмешь с собой?— Да.Мы достигли городских ворот. С внешней стороны у городской стены ютилось множество отдельно стоящих хижин из соломы или пальмовых листьев, в которых жили бедные поденщики или еще более бедные торговцы дровами и овощами. Оборванный парень закричал мне:— Здоров ли ты, эфенди? Как дела? Как твое самочувствие?Я остановился. На Востоке всегда надо располагать временем, чтобы ответить на привет.— Благодарю тебя! Я здоров, дела идут хорошо, и мое самочувствие превосходное. А как твое здоровье, сын храброго отца, как идут твои дела, наследник благочестивейшего среди всех мусульман племени?Я употребил эти слова, увидев на лице парня мешале. Джидда, хотя она в новейшее время и открыта для посещения христиан, считается священным городом, а жители таких городов получают привилегию носить особый знак. Через четыре дня после рождения ребенка ему наносят по три разреза на щеку и по два — на каждый висок, шрамы от которых остаются на всю жизнь. Это и есть мешале.— Твои слова подобны цветам. Они пахнут, как гурии, дочери рая, — ответил человек. — И у меня все хорошо, и я доволен делом, которым занимаюсь. Оно будет полезным и для тебя.— Какое у тебя дело?— У меня есть три осла. Мои сыновья погонщики, а я им помогаю.— Они у тебя дома?— Да, сиди. Не привести ли мне двух ослов?— Сколько я должен тебе заплатить?— Куда ты хочешь поехать?— Я здесь впервые и хотел бы найти себе жилище.Он окинул меня странным взглядом. Чужеземец — и пешком! Это его поразило.— Сиди, — спросил он, — не хочешь ли туда, куда я отвел твоих братьев?— Каких братьев?— Вчера, во время вечерней молитвы, пришли пешком, так же, как и ты, тринадцать человек. Я отвел их в большой хан Хан — постоялый двор для купцов.

.Несомненно, это был Абузейф со своими людьми.— Никакие они мне не братья. Я не хочу жить ни на постоялом дворе, ни в гостинице. Я хочу снять дом.— Какое счастье! Я как раз знаю дом, где ты найдешь квартиру, которая даже для принца слишком хороша.— Сколько ты потребуешь, если мы поедем на твоих ослах?— Всего два пиастра.Это составляло примерно двадцать пфеннигов с человека.— Веди животных.Он удалился тяжелым шагом и вскоре вывел из-за ограды двух ослов, таких маленьких, что они, казалось, могут пробежать у меня между ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50