Оценивать в рупезах станем, – уточнил троглодит.
– Феномен так феномен, – покорно согласился некромант. – Первое и главное, что я могу сказать: все самые действенные заклинания рождаются путем импровизации в минуту величайшей опасности. Вопль, рвущийся из глубин души, срабатывает точнее и во сто крат сильнее, нежели проверенное и заученное на память, но не прочувствованное словосочетание…
И Карлюза прилежно заскрипел перышком.
Думгар по-отечески нежно оглядел обоих и отправился в Виззл, где его ожидали многочисленные проблемы.
Дело в том, что, как только весть о победе над Бэхитехвальдом стремительной птицей пронеслась по городам и весям, в кассарийский замок хлынул самый разношерстный, в большинстве своем бестолковый и жутко надоедливый люд, осененный гениальными идейками и каждый со своим специальным предложением и совершенно баснословной скидкой на ненужный товар. Особенно сильно донимали торговцы амулетами, магическими талисманами, книгами фальшивых и неработающих заклинаний, зубными протезами, которые почему-то выдавали за клыки вампира; сушеными ящерицами, змеями и порошком из мышиного помета; перьями грифонов и шерстью сфинкса. Словом, даже Бумсик и Хрюмсик, разогнавшие одну толпу, не смогли справиться с другой волной наступавших коммивояжеров и обиженно отправились в ров, покопаться в прелых листьях, поискать завалявшиеся желуди.
Виззл остался беззащитным.
Критический момент наступил тогда, когда какой-то назойливый господин попытался втюхать Иоффе проверенное средство от оборотней – страшный талисман, который замертво валит волколаков и прочих перевертышей на расстоянии трех полетов стрелы. И хотел-то он сущую безделицу – полновесный мешочек золота и пожизненную бесплатную выпивку и закуску в харчевне «На посошок».
Он все зудел и зудел, как проголодавшийся гнус, расписывая в красках жуткие муки и страдания, которые испытает оборотень, оказавшийся в зоне действия амулета. Самое забавное, что бедняга, похоже, искренне верил в необыкновенные возможности предлагаемого товара. И сказать, что он был неприятно удивлен, когда над ним нависли три оскаленные пасти, в каждую из которых спокойно могла бы уместиться ослиная голова, – значит не сказать ничего.
Он бежал, только пятки сверкали. Впрочем, это нисколько не смутило остальных, полагавших, что уж они-то сумеют договориться о цене, главное – прорваться в замок пред светлы очи мессира да Кассара, который обязан что-нибудь у них купить. Зачем это было нужно самому да Кассару, никто из них не знал да и не отвлекался на такие мелочи.
– Я думаю, грешным делом, стоило ли их спасать, – мрачно признался Альгерс, когда Думгар заглянул к нему в кузню. – Не знаю, куда и складывать.
И он махнул рукой в сторону штабеля закаменевших посетителей, аккуратно сложенного под самой стенкой сада.
– Допекли Ианиду, понимаешь. Она и рассердилась. Хотя ее, голубку, можно понять. Хуже мошкары.
– Зато мы победили Генсена.
– Да уж. Победили.
– Эй, милорд! Милорд, не купите ли вы книжку?
– Чего тебе, парень?
– Книжку продаю. Такая толстенная дурища. Таскать умаялся. А куда деть, не знаю.
– А где ты ее взял?
– Да в лавочке спер, у такого болотного хмыря с ножками. Усики еще вокруг глаз. Бр-рр.
Собиравшийся было проявить недопустимую агрессию по отношению к новому продавцу, Альгерс внезапно заинтересовался. Но мы не станем интриговать и без затей объясним, в чем тут фокус. Это Думгар делал ему всякие и всяческие знаки, из которых даже окаменевшие посетители смогли бы вывести, что книга голему нужна.
– Ты здесь первый раз? – сориентировался кузнец, подзывая паренька.
– Первый. Просто подумал, когда еще такой случай представится. Скоро все опомнятся, сообразят, что это Кассария, – и уже ни ногой. Это так, эйфория от победы, – пояснил тот.
Был он симпатичный, вихрастый, веснушчатый, с голубыми глазами и очень красивой нежной кожей. Загляденье, а не паренек. И совершенно не похож на остальных торговцев всякой дребеденью.
– Твои бы слова да Тотису в уши, – вздохнул Альгерс. – Замучили своим барахлом по специальным ценам.
– Я ведь чего пришел, – сказал паренек быстро. – Я не ради денег. Нет, от монеток не откажусь, кто ж откажется – куркамисов себе куплю в мармеладе. Только я подумал, мессиру будет интересно почитать, что там, в туманах, пишут. А мне она без надобности. Я ее из вредности спер, потому что этот хмырь болотный мою любимую вещь сгрыз и не подавился.
– В каких туманах, парень? – переспросил кузнец.
– А то вы и сами не догадываетесь. Когда все меняться начало, плыть и таять. Красиво, если подумать. Будто город во время сильного ливня. А потом из зеркала вытянулась занавеска дыма белого, густого. И вот уже нет ничего привычного, а вокруг лавка. Там много было всякой всячины: статуэтки, камни, оружие какое-то – не то поломанное, не то совсем нелюдское. Я не рассмотрел – этот как раз вполз. Ножек восемьдесят у него, не меньше, сам грязно-зеленый, глаза такие, будто дырку в тесте проковыряли.
– Как же ты не испугался?
– А я испугался. Чего уж тут… Просто допек он меня сильно. Я к камню подскочил – камень там такой стоял, постаментом, – книгу схватил и – бежать. Только ветер в ушах. Ну что, берете книгу-то? Я в замок не пойду: вон сколько туда людей ломится. Глядишь, хозяева скоро отстреливаться начнут. Шучу я, но все равно не пойду. Передайте ее мессиру герцогу.
Он осторожно положил книгу на землю и отступил на шаг.
– Подожди, я тебе денег дам, – позвал его кузнец.
– Денег не нужно. Одну денежку, серебряную. Больше не возьму.
– Как скажешь. Своя рука – владыка.
Альгерс бросил парнишке монету, тот поймал ее на лету, помахал приветливо и направился в сторону дороги, что вела к столице.
– Погоди, не поднимай, – сказал Думгар, увидев, что титан хочет принести книгу ему. – Погоди, говорю. Позови-ка мне Гописсу. Или кентавра какого-нибудь.
– Ты думаешь, это опасно? – изумился Альгерс. – А при чем тут Гописса? Давай лучше я.
Отворилась калитка, и во двор кузницы вошли Ианида и утомленный трактирщик, громко жалующийся на толпы посетителей. Жители Виззла никогда, мягко говоря, не бедствовали, так что прибыль Гописсу не радовала, а публика уже утомляла. И вообще он хотел отдохнуть после того, как переработался на войне. Да и хлебопекарная рота в полном составе как-то не слишком охотно пекла булочки и пирожки, требуя выходной, а то и два за свой беспримерный подвиг и пленение короля Тиронги.
– О, чего это у вас тут книга посреди двора валяется? – спросил Гописса, во всем усматривавший сейчас подвох и безобразие. – Хорошая вещь, портится в пыли. Антиквариат. Его мессиру нужно отдать, а не по двору валять. О господин Думгар, наше почтение.
– Здравствуй-здравствуй. Ты, как обычно, прав: это непорядок. Дай-ка ее мне, пожалуйста.
Трактирщик наклонился, взялся за книгу обеими руками – была она немаленькая, – поднял… вернее, попытался, крякнул и обиженно поглядел на кузнеца.
– Розыгрыш? Шутки? Мне не до шуток, Альгерс. Я какую-то тварь так ухватом молотил, что потянул себе плечо. Мне тяжести поднимать нельзя, особенно такие. Я не титан, между прочим.
– Интересная вещица, – заметила Ианида, нежно целуя мужа в перепачканную сажей щеку. – Отдохнул бы денек, работа никуда не убежит.
– И отдохну. Только вот подправлю шлем милорда Топотана. Что ты там на титанов ворчишь, друг Гописса?
– А то ворчу, что нечего вам с господином Думгаром издеваться над бедным старым ревматиком, который пережил грандиозное сражение и теперь хочет где-нибудь поспать. Я к тебе пришел ухват одолжить. А то мой остался на поле боя. – Трактирщик сделал паузу, прислушиваясь к собственным словам, и признал: – Красиво звучит: мой остался на поле боя. Поневоле почувствуешь себя ветераном.
Альгерс его почти не слушал.
Медленно подошел к огромному тому, переплетенному в зеленоватую кожу, с золотыми уголками и тяжелой застежкой. Приподнял с натугой. Огромные мускулы его взбугрились, под кожей проступили толстые, как веревки, жилы.

* * *

Мы были бы не слишком справедливы по отношению к тому самому единственному терпеливому читателю, коего так прославляли в одной из предыдущих глав, когда б не поведали о том, что произошло накануне.
Не думайте, что наши герои были такими уж беспочвенными идеалистами или самоуверенными типами, вроде тех, что свысока глядят на всех и каждого, заранее зная, что они лучше, умнее, сильнее и талантливее. Вовсе нет. И потому их крайне интересовало, каким образом им удалось одолеть Галеаса Генсена и его мертвое королевство.
Речь не идет о финальном поединке, где слава и честь победителя целиком и полностью принадлежат Такангору Топотану и его фамильному боевому топорику, на исключительности которого так настаивал всеведущий грифон. Но то был конец сражения, исход которого предрешили намного раньше, но вот где и кто?
Зелг да Кассар хоть и был приятно удивлен новыми открывшимися возможностями и талантами, о которых прежде и не подозревал, но в эйфорию по сему поводу не впал и весьма трезво оценивал свои перспективы при открытом столкновении с королем Бэхитехвальда.
Будучи истинным ученым, он предпочитал объективные суждения, пусть даже они умаляли его собственную значимость и авторитет в чародейском мире. Так вот, он категорически настаивал на том, что древнее чудовище, сметавшее армии и народы мановением руки, поглощавшее богов и полубогов, ему не по зубам. Вот скачки с препятствиями по улицам, подворотням и закоулкам Бэхитехвальда в тщетной попытке спастись от Генсена – именно то, что он и мог предложить в качестве самого эффективного средства. И если пару раз удалось удачно сымпровизировать, это еще не значит, что Нерожденный король не мог в любой момент истребить всех, кто попался бы на его пути. Ну, может, военного корреспондента Бургежу не смог, но журналисты, мечтающие получить Пухлицерскую премию, – это, по сути, иные организмы, и проблемы простых смертных их не задевают.
Так самокритично рассуждал Зелг и тем принципиально отличался от нашего старого знакомца – утоплика из колодца. Тот начал с того, что с утра считал себя не простым умертвием, но носителем тайного знания; а ближе к ночи закончил назначением себя на должность величайшего мага современности.
– Представляете, – твердил он всем и каждому, дергая ведро и мешая набирать воду, – лезет из-под воды такое рыло. В глазах плывет, всюду туман, и вдруг – рыло. Я обомлел. А оно, чудовище это, меня в пасть запихивает. Я его и проклял: чтоб ты, говорю, гад, подавился мной! А оно возьми и подавись. Да как! В слякоть. И скажите после этого, что мое слово не имеет заклинательной силы!!! Пускай мессир Зелг ко мне заглянет, я ему опыт передам, подучу маленько. Кто ему поможет, как не мы, старшие товарищи, мастера, хранители тайн?
Когда после сражения честная компания вернулась в замок, отмокла в свое удовольствие в огромном мраморном бассейне с теплой водой («Где вы заказывали такую прелестную плитку, милейший Думгар? – спрашивал король. – У кобольдов? А мне нельзя? По знакомству?») и расселись за празднично накрытым столом, к вящей радости Такангора, который никак не мог понять, зачем мыться, если хочется есть, – состоялся важный разговор.
– Не стоит вам преуменьшать свои заслуги, мессир, – говорил добрый голем. – Вы, несомненно, многое положили на алтарь победы. Разрешите предложить тост за двух главных героев этой битвы: мессира Зелга и милорда Такангора!
Тост вызвал у присутствующих радостное воодушевление, в потолок взлетели пробки, раздался звон бокалов, и настроение у всех стало окончательно праздничным.
– Ах, Думгар! – растрогался Зелг. – Мне приятно, что ты так думаешь…
– Все так думают, – ввернул король. – Послушайте, а это что, действительно немериды? Полное блюдо? Можно одну? А это то самое мугагское вино?
И Юлейн откинулся на спинку кресла, обмахиваясь платочком. Маркиз Гизонга сидел неподвижно, но глаза его стали похожи на два гроссбуха, в которых мелькали цифры.
– Спасибо, господа, – растрогался Зелг. – Угощайтесь. Я просто хотел сказать, что по сравнению с Генсеном я – щенок, у которого еще глаза не открылись, не то что зубы не прорезались.
– При всем уважении к тебе, мой мальчик, ты совершенно прав, – согласился Мадарьяга, приникая к коллекционной бутылке драконьей крови. – Ты держался молодцом, но с тобой я бы рискнул сразиться – теоретически, только теоретически, – а вот с Генсеном – увольте. И мне не стыдно в этом признаваться. Это хуже, чем правда, – это неоспоримый факт. Но больше всего я восхищаюсь нашим славным полководцем. Как ты не побоялся, Такангор?
– Пхе, – сказал честный минотавр. – Еще как боялся. Но кому-то же надо было это сделать. Мессир всем и каждому заявляет, что он убежденный пацифист. Я и подумал, что пасть со славой на поле боя не входило в его планы.
– Что же все-таки происходило? – уточнил Юлейн.
– Тоже мне пухнямский тарантас! – заявил доктор Дотт. – Развели тумси-пумсинские тайны, когда все и так понятно, даже вот ей. – И он указал на безголовое привидение, благоговейно державшее рукав черного халата. – Для тех, кто все еще задумчив, поясняю: Кассария сделала выбор.
– О чем это вы? – удивился генерал да Галармон.
– Сложно объяснить в двух словах, – откликнулся, ко всеобщему удивлению, граф да Унара. – Как я понимаю, вотчина кассарийских некромантов обладает собственной волей и разумом. А посему принимает участие в выборе своего нового хозяина; может не признать наследника, которого официально считают законным; может симпатизировать ему и тогда будет оказывать всемерную поддержку и помощь, а это ох как немало! – Он пошевелил губами и подвел итог: – Хотя я все равно этого не понимаю и никогда не пойму. Но я верно обрисовал ситуацию?
– Совершенно верно, – согласился Думгар, ухмыляясь. – Нельзя пояснить проще и короче. Что значит, умный человек.

Тот, кто может изящно объяснить другим то, что они и без того знают, быстрее всего завоюет репутацию умного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49