Кукамуна со мной точно разведется, а мне большего и не надо. Определишь мне пенсию и домик с садиком. Лучше всего – в Чесучине. И пожизненный абонемент на Кровавую паялпу. Ну что, по рукам?
– Да ну тебя с твоим престолом вместе! – разозлился Зелг. – Тут с Кассарией не знаешь, что делать, а ты мне всю Тиронгу спихиваешь. Не по-королевски это, ваше величество.
– Да ладно, ладно. Это я так, наобум, импровизация. Я полностью разделяю твое мнение, но попробовать все-таки стоило, а вдруг ты хочешь быть королем? Ну что, давай по-быстрому. Значит, я капитулирую, признаю свое полное и окончательное поражение… Нет, ты видел этих троглодитов – моих сановников? Втравили меня в какую-то авантюру, а сами умыли руки, как этот… как его… я его по истории проходил…
– Герой?
– Ага, размечтался! Подлец! Ну, Тотис с ним. Короче, сидят, как мышь под метлой. Я вот, пока шел, подумал: а чего они вообще при дворе делают? Никакой практической пользы, только нотации читают.

Часть любой административной машины не служит решительно ничему. Это красота в чистом виде.
Жорж Элгози

Ладно, не до них. Я сдаюсь, и давай-ка, брат, брататься, потому что вот эти…
– Пуцки-муцки, – подсказал Зелг.
– …как-то нехорошо выглядят. Нужно принимать решительные меры.
– Ваше величество, – позвал короля черный кожаный халат.
И король чуть было снова не подпрыгнул от неожиданности. Но все же монарха Тиронги вышколили на «отлично», он расплылся в милостивой улыбке, а «чуть» вообще не считается.
– Да, сударь.
– Я хочу уточнить, отчего пришли сдаваться вы, а не генерал Галармон или граф да Унара. Или кто там еще?
– Сам диву даюсь, – честно признался Юлейн, мирясь с существованием халата. – Граф куда-то запропастился. Бурмасингер по-отечески удерживает ополчение и стражников от паники и суицида. Маркиз Гизонга впал в ступор: ваши люди захватили армейскую казну. Он из-за рупезы удавится, а тут такая прорва денег пропала. – И добавил ревниво: – Мне на паялпу и гроша не дал, а у самого, оказывается, вон сколько было. А генерал…
– Ваше величество! Ай, отцепись, тень! Ваше!.. Ай-ай! Спасайте! Караул! Ваше величество!
– А это мой верный дворецкий Гегава, – безмятежно пояснил король. – Чем-то, вероятно, взволнован.
– Будешь взволнованным, когда тебя пытаются поглотить, а твой монарх убрел во тьму и туманы тоскливых полей, – позволил себе недопустимую прежде фразу запыхавшийся дворецкий.
– Куда убрел? – заинтересовался Юлейн.
– Во тьму и туманы тоскливых полей, ваше величество. Поэма Сюказима Сладкоголосого «Дым и слава». Станца шестнадцатая.
– То-то я думаю, знакомые слова.
– Ваше величество, нужно куда-то бежать, спасаться или категорически и в корне менять сложившееся положение. Генерала Галармона пытается сожрать какая-то призрачная тварь. – И, обернувшись к Зелгу, укоризненно добавил: – Стыдно, господин Череп, так поступать. Выиграли битву, и давайте как-то дипломатически все решать. А вы тут всякой монструозности напустили.
– Это не мое, – слабо оправдывался Зелг, пытаясь сообразить, за что его обозвали черепом. – Уверяю вас, что я не имею к этому никакого…
Наконец его осенило, и он поднял забрало на своем двурогом шлеме.
– Какая прелесть, – восхитился король. – А я думал, это твоя природная морда. То есть лицо, конечно, лицо, я хотел употребить именно слово «лицо»… Стильная штучка. Я бы тоже такой носил.
– Вашему величеству, – строго заметил дворецкий, готовый отдать жизнь за свои принципы и дворцовый этикет, – этот кошмар носить недопустимо.
– Вот! – воскликнул Юлейн. – И так всегда! Развестись недопустимо, череп носить недопустимо. Угнетают на каждом шагу и при этом называют это безобразие абсолютной королевской властью. Хорошо устроились! Бежим уже, а то я еще и без генерала останусь. А он хороший.
– Не допущу! – взревел Такангор. – Действительно, хороший генерал, я бы с ним еще повоевал! Вперед, все за мной.
– Я бы посоветовал вашему величеству оповещать войска о своем приближении, а то они возомнят, что это новая атака, – вкрадчиво сказал халат.
– Брысль! – завопил Карлюза, понукая ослика двигаться, и в движение пришло всё и все: армия Кассарии, Зелг, Думгар, остальная свита, король Юлейн и даже авантажный дворецкий.
Что дало Карлюзе возможность впоследствии написать, что заклятие «брысль» действует также на королей и их строгих попечителей, запрещающих королям носить стильные штучки, по каковой причине его стоит предлагать потомкам за крупное прижизненное вознаграждение.

* * *

– Какая вы прелесть, граф, просто невозможно на вас сердиться, – сказал Генсен, с любопытством разглядывая прореху в плаще.
В его груди по самую рукоять, украшенную каббалистическими письменами, торчал кинжал, который вонзил да Унара несколько мгновений тому.
Когда вельможа пронзил клинком короля Бэхитехвальда, он явственно услышал треск рвущейся ткани, ощутил сопротивление странного вещества, но отнюдь не живой плоти и не заметил никакой очевидной реакции врага человеческого. Кроме последующего любопытства.
– А я все жду, когда вы наброситесь на меня, как героические братья-маньяки Пазизолисы на тирана Виндовласа. Неужели, думаю, он обманет мои ожидания? Нет, не обманули. Точно все рассчитали, браво, аплодисменты. Только вот жечь меня не стоило. Испортили хороший плащ. Ему не более девяти веков, его еще носить и носить.
Генсен махнул рукой, и его одежда приняла прежний вид. Заодно и кинжал растаял, как сосулька под лучами майского солнца.
Граф упорно молчал.
– А вы, оказывается, порядочный и честный человек, друг мой. Нет, я знал, что именно такой, но до какой степени. Что за буря чувств, что за благородные порывы. Нет-нет, я вовсе не копаюсь в ваших мыслях и чувствах без разрешения, просто они настолько яркие и сильные, что заполонили все вокруг.
Ах, друг мой, как это все грустно и несправедливо. Не первый раз, увы, случается эта история. И не первый раз я убеждаюсь в том, насколько бессмысленны все попытки изменить неизбежное. Граф, вы же мудрый человек. Вы же не бросились бы грудью останавливать лавину или перекрывать бешеный горный поток. Отчего же вы все, наивные глупые герои, спохватываетесь в последний миг и пытаетесь принести себя в жертву на алтарь отечества? Кому вы нужны в качестве жертвы? Неужели вы думаете, что ваша смерть отменит грядущее! Да что она значит – ваша жалкая смерть.
Простите меня за поэтику, но во время снегопада, что идет неделю подряд, не выпадает столько снежинок, сколько жизней я отдал Бэхитехвальду.
Вы что-то сказали? Нет? Ну, молчите, молчите.
Думаете, что ваша душа успокоится самопожертвованием: я это горе навлек, я за то и расплачусь? Неразумно. Вроде как одолжить телегу золотых… как их у вас там называют? – рупез? А пытаться отдать последнее, что имеешь, – одну медную монету. Оно, может, величественно и благородно, но нечестно. Потому что долг все равно не оплачен.
А я бы хотел подружиться с вами. Я ведь один совершенно, на гребне могущества и власти. Мне одиноко порой, поверьте, любезный граф. Сколько раз я пытался выделить и приблизить к себе одного, самого достойного, но беда всех достойных в том, что они стремятся оставаться таковыми до последнего.
Вот парадокс, друг мой. Если бы вы стали предателем, возможно, я бы вас и сам уничтожил. А так – я стану скорбеть о вашей судьбе, но ничем не помогу. Да вы и не примете ее, этой помощи. Прав я?
– Правы, – глухо ответил да Унара.
– Не ломайте голову, я бессмертен, ибо не рожден. Я вечен. Нет, и мечом бы не помогло. И топором. И утопить тоже не получится. Какой вы, в сущности, ребенок, граф. Вы решите, что я лукавлю, но я и на самом деле не знаю способа отправить меня в иной мир. Да что я? Я ведь и теперь там нахожусь.
Ну что же, граф. Прощайте. Желаю, чтобы смерть ваша не была очень уж мучительной, а страдания вашей неупокоенной души хотя бы отчасти выносимыми. Мы еще встретимся, но я не узнаю вас в сонме теней, которые помнят только меня и испытывают, помимо мук, только ненависть ко мне. Там вы все одинаковы. На одно лицо. Впрочем, и лица у вас там не будет.
Он не вышел, и занавес не шевельнулся, и граф не заметил ни тени движения. Просто вот он был. А вот его не стало.
И да Унара подумал, что король Бэхитехвальда умеет внушить ужас: грози он немыслимыми карами или стращай пытками, гордый вельможа бы выстоял. Несомненно. Но кошмар заключался в том, что Галеас Генсен был прав. И никакой жизни не хватило бы на то, чтобы исправить допущенную ошибку.

* * *

Ворвавшись в расположение собственных войск, немилосердно вопя во весь голос, чтобы дать подданным возможность опознать дражайшего монарха, Юлейн первым делом ринулся к палаткам военных.
Палаток не было.
Тут уже царил Бэхитехвальд – мрак и туман, какие-то скалы и черная, в рыжие подпалины волн, густая мутная река, через которую были перекинуты чудовищно искореженные мостики, освещенные фонарями в виде распятых василисков. Большинство теней еще не набрали полную силу, но одна уже ощутила власть над пространством Ниакроха, и генерал да Галармон прямиком угодил в ее отвратительные объятия.
Как и говорил вампир, ни меч, ни копье, ни топор не действовали на мерзкую тварь, которая окутала свою жертву живым плащом и облепила его с ног до головы.
Генерал пинался, выворачивался и гневно мычал, но силы его иссякали, а тварь с каждым глотком становилась все мощнее и все очевиднее. Ее менее удачливые товарки толпились рядом, вздыхая и постанывая, и их голоса сливались в самый мерзкий хор, какой только доводилось слышать Зелгу.
– Сделайте что-нибудь, – потребовал король, тыкая скипетром в супостата. – Это мой лучший генерал, отцепись от него немедленно!
Тварь полностью проигнорировала требование его величества, а вот другая тень стала потихоньку подкрадываться к Юлейну, припадая к земле и норовя обойти сзади.
– Ах ты рожки да ножки! – завопил Такангор, вырастая из черного тумана прямо перед носом у брыкающегося Галармона. – Гадость какая! Никакого уважения к противнику! Слюнявые объятия и обед взасос? Сплошное сексуальное надругательство! Смерть тебе, противная капость!!!
С этими словами он оторвал тварь от генерала (тень смачно чавкнула и, кажется, даже удивилась) и принялся топтать ее ногами. Тварь тоненько запищала.
– Высокое качество серебряных подков дает себя знать, – прокомментировал Такангор, глядя, как враг растекается неаппетитной лужей. – Не зря я на паялпе выступал! Что значит настоящие специалисты: говорили мне, что процесс гоцания значительно облегчается, и не обманули.
– Милорд, – молвил потрясенный Галармон, – я обязан вам жизнью. Я ваш вечный должник. В моей аптеке «У Ангуса» вы будете пользоваться неограниченным кредитом.
– Да я вроде не болею, – потупился славный минотавр и смущенно закрутил хвостом.
– Желаю процветания. Но уверен, что вы не откажетесь полакомиться мороженым «Князь Пюклер» и чашечкой-другой горячей рялямсы с куркамисами в мармеладе.
– Это мужской разговор, – сказал Такангор, протягивая генералу ладонь. – Разрешите пожать вашу мужественную руку. Я счастлив, что помог столь доблестному и талантливому рыцарю. Только одна важная деталь: я обычно пью рялямсу не чашечками, а чайничками.
– О чем разговор! – вскричал тронутый Галармон. – А скажите, коллега, как у вас получается их убивать?
– Не знаю, – отвечал честный Такангор. – А как у вас не получается?
– Ваше величество! Ваше величество!
Маркиз Гизонга бежал к ним, размахивая руками. И – странное дело – кажется, он и вправду искренне волновался за своего непутевого короля.
– Ваше величество! Вы целы? Мы в плену? Нас основательно обезвреживают?
– Послушайте… – сказал Зелг.
– Кстати, – обрадовался маркиз, – вы разумный человек, если организовали эту толпу в приличное войско, полное энтузиазма и патриотизма. Взятки берете? Можем договориться. Во-первых, так и быть, я оставлю вам нашу войсковую кассу…
– Я его сейчас пристукну, злыдню этакую, – сказал Иоффа, – и быть по сему. Мы энтую кассу пальцем не тронули. Отнять – отняли. А потом аккуратненько складировали в рощице, вместе с тележкой. Больно мессиру да Кассару нужны ваши жалкие гроши.
– Жалкие гроши?! – задохнулся маркиз. – Да мы! Да вы! Да знаете что? Это уж ни в какие не лезет…
Последнее замечание он адресовал скорее всего своей бессмертной душе.
– Отставить несолидный треп, – внезапно заявил Юлейн. – Слушай меня внимательно! Я уже провел переговоры со своим кузеном, постыдно капитулировал, побратался от вашего имени и дико доволен. Достигли компромисса. – И король даже зажмурился от удовольствия, что удалось ввернуть умное слово, которое несколько занятий подряд втолковывал ему зануда преподаватель искусства внешней политики с солидным брюшком, но несолидным именем Люлёна.

Компромисс – это искусство разделить пирог так, чтобы каждый был уверен, что лучший кусок достался ему.
Л. Эрхард

– Эмоции попрошу оставить на потом, поздравления принимаю в установленном порядке с двух до четырех, если они когда-нибудь наступят; а теперь немедленно объединяем войска и перенимаем полезный опыт у милорда Топотана.
– Но он же… Как же… Мы же… – робко заметил бледнеющий на глазах маркиз. Но договорить не решился.
– Быстро учится, – сказал доктор Дотт.
– А это что? – вытаращился маркиз. – Говорящий халат?!
– Сам ты «халат»! А я обычный призрак, между прочим при исполнении служебных обязанностей. Знаешь, чем карается оскорбление при исполнении?
– Нет, не знаю.
– И я не знаю. Но вот он придумает. – И Дотт указал рукавом на того, кто выплывал из тумана внушающей ужас громадой.
– Придумаю, не волнуйся, – прогудел Думгар. – Для кого? Для этого хмыря болотного? Не волнуйтесь, сударь, я вас знаю. Вот, мессир Зелг, полюбуйтесь – маркиз Гизонга, главный идейный вдохновитель этой вопиющей агрессии.
– Протестую! Это была самозащита! – попятился маркиз от разгневанного голема.
– Времени мало, – заметил Альгерс, без особого, впрочем, энтузиазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49