Я нашел его у пристани, когда он грузил
покупки в узкую длинную лодку, сделанную из тростника и просмоленную.
Когда мы подошли, он поздоровался с Сидури приветливо, но без тепла в
голосе, а меня словно бы вообще не заметил.
Хозяйка таверны сказала:
- Я тебе привела платного попутчика, Сурсунабу. Это Гильгамеш из Урука,
который хочет говорить с Зиусудрой.
- Ну и пусть себе говорит с Зиусудрой. При чем тут я?
- Ему надо переправиться на остров.
Пожав плечами, Сурсунабу ответил:
- Пусть сам найдет, как добраться до острова, если ему так хочется. А
потом пусть узнает, захочет ли Зиусудра с ним говорить.
- Покажи ему свое серебро, - прошептала Сидури.
Я шагнул вперед и сказал:
- Я могу хорошо заплатить за свой проезд.
Лодочник ответил мне холодным взглядом.
- На что мне твой металл?
Дерзкий человек! Однако в нем не было никакого высокомерия. Просто он
был крайне равнодушен. Он был для меня загадкой. С нарастающим гневом я
сказал:
- Ты что, откажешь мне? Я царь Урука!
- Осторожно, Сурсунабу, - сказала Сидури. - Он не привык к отказам и
плохо к ним относится. Нрав у него свирепый, а любовь к себе самому -
колоссальна.
Я обернулся и уставился на нее с открытым ртом:
- Что ты сказала?!
Она улыбнулась, и это была нежная улыбка, не несмешливая. Она ответила:
- Ты единственный из всех впадаешь в ярость при мысли о собственной
смерти. Что это, как не страшная любовь к самому себе, Гильгамеш? Ты уже
сейчас скорбишь и оплакиваешь собственную смерть. Ты больше плачешь по
себе самому, чем по своему покойному другу.
Я был потрясен ее словами, такими прямыми и резкими. Меня пронзила
мысль об их точном соответствии истине. Я моргал, глядя на нее, и пытался
что-то ответить. Но не мог найти слов. А она продолжала:
- Ты же сам это сказал. Ты очень печалился и скорбел по Энкиду, но
именно страх смерти, твоей собственной смерти, выгнал тебя из твоего
города в дикие и неведомые края. Разве нет? А теперь ты бежишь к Зиусудре,
думая, что он тебя научит, как избежать смерти. Ну какой еще человек перед
лицом богов так сильно себя любил?
Хозяйка таверны рассмеялась и посмотрела на лодочника:
- Ну же, Сурсунабу, не строй такую постную рожу! Этот человек - царь в
Уруке, и он мечтает прожить вечно. Возьми его с собой к Зиусудре, прошу
тебя. Пусть узнает то, что должен узнать.
Лодочник сплюнул и продолжал грузить лодку.
Это было совсем невмоготу: презрение лодочника и точный смысл слов
Сидури. В моей душе вспыхнул гнев. Я словно почувствовал бой барабана в
ушах, и руки у меня задрожали. Я гневно зашагал к Сурсунабу. На набережной
между ним и мной был вкопан ряд небольших полированных каменных столбиков.
Я бешено раскидал их в стороны, стремясь поскорее добраться до Сурсунабу,
и схватил его за плечо. Он взглянул на меня без всякого страха, хотя я был
вдвое больше его и мог прибить его. Его бесстрашие охладило мой гнев, я
несколько поутих и отпустил его, ловя ртом воздух и пытаясь охладить себя.
Смиренно, как только мог, я сказал:
- Молю тебя, лодочник, возьми меня с собой к твоему хозяину. Я уплачу
любую цену, какой бы она ни была.
- Сказал же я тебе, что мне нет нужды в твоих кусочках металла.
- Все равно, возьми меня. Ради богов, чьим потомком я являюсь, молю
тебя.
- Так ты дитя богов? Тогда чего тебе бояться смерти?
Я почувствовал, как мой гнев возвращается от этих невозмутимых холодных
ответов. Но я проглотил обиду.
- Что же мне, на колени встать? Молить, как нищему? Это что за великое
дело - взять меня с собой на этот твой остров?
Он рассмеялся странным тонким смехом.
- Теперь это великое дело, глупый Гильгамеш. В свой ярости ты разбил
священные камни, которые дают нам безопасную дорогу. Знаешь ли ты об этом?
Они бы нас защитили. Но ты их разбросал.
Как мне стало стыдно! Я еще никогда не чувствовал себя так глупо. Щеки
мои горели. Я упал в пыль и стал искать маленькие каменные столбики. Я уж
очень ретиво набросился на них, поэтому некоторые лежали, расколовшись на
куски, и сколько-то из них упало в море. Я тупо собирал оставшиеся.
Сурсунабу жестом дал мне понять, что моя работа напрасна.
- Обойдемся и без них, - сказал он. - Может быть, риск будет чуть
больше. Но если ты и впрямь дитя богов, то попроси их дать нам добрую
дорогу и присмотреть за нами, пока мы будет плыть.
- Так ты меня берешь?
- А что делать? Возьму, - сказал он, пожав плечами.
Подошла Сидури. Она стиснула мои ладони в своих, прижалась ко мне и
нежно сказала:
- Я не хотела говорить тебе обидных слов, Гильгамеш. Но в моих словах
была правда, хоть они и были резкими.
- Может быть.
- Не думай о том, что я сказала, я надеюсь, что ты найдешь что ищешь.
- Спасибо тебе, Сидури. И за это пожелание, и за все остальное.
- Если случится так, что ты этого не найдешь, ты вернешься назад, сюда?
Здесь всегда тебя будут ждать, Гильгамеш.
- Что же, это было бы не самым плохим местом, - сказал я, - но я не
вернусь назад.
- Тогда доброго тебе пути, Гильгамеш.
- Счастливо оставаться, Сидури.
Она держала меня за руки и возносила молитву, обращаясь к какой-то
богине, которую я совсем не знал и никогда о ней не слышал. Она молилась о
том, чтобы я нашел мир, чтобы поскорее обрел покой и пришел бы конец моих
странствий.
Вот только единственный мир и покой, который я себе тогда представлял,
был могильным покоем. Я надеялся, что Сидури не это имела в виду. Но я
решил принять ее молитву в лучшем смысле слов. Поэтому я поблагодарил ее.
Лодочник сделал нетерпеливый жест, я влез в лодку и занял место на корме,
опираясь на груду циновок. Он оттолкнулся от берега, и мы поплыли.
Мы молча плыли к Дильмуну. Боги защищали нас, и наш переезд был
спокойным и гладким, под ясным небом. Море было то зеленым, то голубым, то
глубоким синим, и нигде кругом не было видно земли: ни за нами, ни перед
нами. Мне стало не по себе. Я чувствовал, что подо мною великая бездна.
Казалось стоит посмотреть в воду - и я увижу могучего повелителя вод
гиганта Энки, прямо у него дома. Мне показалось, что в воде мелькнула тень
его двурогой короны. И сквозь жару дня я почувствовал озноб, тот озноб,
который всегда чувствует человек, когда боги слишком близко от него. Я
молился Энки, говоря:
- Я Гильгамеш, сын Лугальбанды, царь в Уруке, я ищу то, что должен
искать. Защити и сохрани меня, пока я не найду это, о великий и мудрый
Энки.
Моя молитва упала в пучину, и наверное, была услышана, ибо к концу дня
мы увидели темную линию пальмовых деревьев на горизонте, а в последних
лучах солнца предо мной встали стены города из белого известняка, а на
песке возле них лежали вытянутые на берег корабли.
- Дильмун, - буркнул Сурсунабу.
Это было единственное слово, которое он произнес за все время нашего
плавания.

34
Я пробыл там дней пять, а может шесть, я ждал, не соизволит ли великий
Зиусудра допустить меня пред свои очи. Это было беспокойное время. От
Сурсунабу я узнал, что патриарх не живет в самом Дильмуне, а построил себе
уединенное убежище на одном из мелких островков, окружив себя обществом
святых мужчин и женщин. Немногие пилигримы удостаивались чести попасть на
этот остров. Выпадет ли мне такая честь, он не мог сказать, только
пообещал, что передаст мою просьбу. Потом он уехал, оставив меня на
Дильмуне. Я думал, увижу ли я его когда еще.
Говорю вам, я не привык к тому, чтобы вымаливать милости у лодочников
или униженно испрашивать разрешения путешествовать. Но это было то, чему
мне предстояло научиться, поскольку другого пути не было. Я сказал себе,
что боги придумали это испытание для меня как еще одну ступень посвящения
в истинную мудрость.
В странноприимном доме возле пристани я нашел себе жилище: большая,
прохладная комната с видом на море, открытая солнечному свету и ветрам. Мы
не строим таких зданий в наших землях, где просто глупостью было бы
оставить отверстия в стенах. Наши зимы куда суровее тех, что бывают в
Дильмуне. Мне казалось неразумным всюду трезвонить о моем происхождении и
положении в Уруке, поэтому я назвался хозяину именем Лугал-амарку, того
горбатого колдуна, чьими услугами когда-то мне пришлось воспользоваться.
Теперь он тоже послужил мне, сам того не ведая.
У меня не было никаких возможностей как-то изменить свой рост или
ширину плеч, я пытался вести себя совсем не по-царски, сгорбив плечи и
опустив голову. Я не встречался ни с кем взглядом, пока кто-то сам не
искал моих глаз. Я старался говорить только то, что было совершенно
необходимо. Никто, по крайней мере в лицо, не приветствовал меня как царя
Урука, хотя город кишел купцами и моряками всех племен и народов. Кое-кто
из них говорил на знакомых мне языках. Я много раз слышал язык нашей
земли, и язык племен пустыни, который в Дильмуне основной и очень
распространен в прилегающих к нему землях. Некоторые обращались ко мне,
неся какую-то тарабарщину. Как они сами понимали друг друга - не знаю.
Язык этот состоял сплошь из щелчков, фырканья и чиханья, а другой тек,
словно быстрая река, где слова соединялись одно с другим без малейшего
промежутка, а еще один язык больше был похож на песню, чем на речь: его
пели высокими напевными голосами.
Языки были непривычны, и люди тоже. В первый же день моего пребывания
прибыл корабль, на котором у всей команды кожа была такая черная, словно
средняя стража безлунной ночи, а волосы - словно свалявшаяся шерсть. Носы
у них были широкие и плоские, а губы толстые. Они явно были демонами или
людьми какого-то запредельного мира, думалось мне. Но они смеялись и
озорничали, как все мореходы на свете, и никто в гавани не пялил на них
глаза. Мимо проходил торговец с выбритой головой, как это делают в наших
землях, поэтому я его остановил. Оказалось, что он и вправду был из города
Эриду. Я кивком показал ему на черных мореходов, и он сказал:
- Ах, эти! Это моряки из царства Пунт. Это место, где воздух горяч, как
огонь, и он выжигает кожу людей до черного цвета.
Но он не мог точно сказать мне, где находится Пунт, только
неопределенно махнул рукой к горизонту. Позже в этот же день я увидел
других чернокожих людей. Носы и губы у них как раз были тонки, а волосы
прямые и такие черные, что отливали синевой. По их языку и одеждам, я
решил, что они, должно быть, из Мелуххи - она далеко к востоку за Эламом,
- и так оно и оказалось. Я еще надеялся увидеть желтокожих демонов,
которые копают тот самый удивительный зеленый камень, но в Дильмуне мне
они не встретились. Может быть, их и вовсе не существует, но камень есть
на свете, и к тому же он и впрямь поразительно красив.
Я мало говорил и много слушал. И мне довелось узнать кое-что про нашу
землю, и это глубоко меня обеспокоило.
Одну из историй я услышал, когда тихо сидел в таверне, одиноко
потягивая пиво. Вошли двое. Они говорили на языке наших земель. Сперва я
испугался, что они могут быть из Урука, но на них были свободные багровые
одеяния, отороченные желтой каймой, какие носят в городе Уре. Я скорчился
в углу, чтобы стать как можно незаметнее, и повернулся к ним спиной. По
тому, как они выговаривали слова, я действительно понял через минуту, что
они родом из Ура: молодой только что прибыл в Дильмун, а тот, кто
постарше, спрашивал у него, какие новости из дому.
- Нет, расскажи мне это еще раз, а то не поверю, - сказал он. - Неужели
Ниппур действительно наш?
- Ну да, я же говорил.
Я подскочил, как ужаленный, и ахнул. Ниппур - город священный, и
негоже, чтобы им правил Ур.
- Как же так получилось? - опять спросил тот, кто постарше.
Новоприбывший сказал:
- Удача была на нашей стороне, и время было выбрано удачно - в то время
года, когда царь Месаннепада приезжает в Ниппур молиться в храме Дур-анки
и совершает обряд кирки. В этом году с ним была тысяча человек, а когда он
был в городе, заболел правитель города. Когда правитель заболел, жрецы
подумали, что он умрет. Тогда жрец Энлиля пришел к нашему царю и сказал:
"Наш правитель умирает, не назначишь ли ты своей божественной властью
нового правителя?" Месаннепада долго молился в храме, вышел оттуда и
сказал, что Энлиль явился ему и приказал взять на себя правление городом
Ниппуром.
- Так просто?
- Так просто, - сказал тот, что помоложе и расхохотался. - Слово
Энлиля, глас Энлиля - кто пойдет против этого?
- Да, особенно если тебя поддерживает тысяча человек.
- Вот именно, особенно в этом случае.
Я крепко стиснул в руке свою кружку пива. Это были черные вести. Я не
предпринял никаких шагов, когда Месаннепада сверг с престола сыновей Акки
и провозгласил себя царем в Кише и в Уре. Мне казалось, что это не
представляет никакой угрозы для Урука, и я позволил себе заниматься другим
вещами, о которых я вам уже рассказывал. Но Ниппур, который во времена
Энмебарагеси и Акки был вассальным городом Киша, со времен перемен в Кише
стал независимым городом. Если Месаннепада, захватив Киш, присоединил к
себе и Ниппур, то мы были на пути к тому, чтобы оказаться в центре
отдельного царства, постепенно окружавшего нас кольцом. Я подумал, а знают
ли об этом в Уруке? Может быть, народ Урука ждет, чтобы вернулся царь
Гильгамеш и повел бы войска против Ура? Каковы будут притязания
Месаннепады, если Гильгамеш не положит им конец?
А Гильгамеш? Где он? Сидит себе в таверне в Дильмуне и ждет, когда его
призовут на остров Зиусудры, чтобы он попробовал вымолить себе вечную
жизнь! Неужели это поступок царя?
Я не знал, что мне делать. Я сидел как каменный.
Но прибывший из Ура еще не кончил рассказывать новости. Старый
Месаннепада был мертв. Его трон занял сын Мескиагнунна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44