А я все продолжал:
- Что ты такое? Камень, падающий из окна на голову. Деготь, пятнающий
руки, жилище, что обрушивается на голову живущим в нем, тюрбан, не
покрывающий головы. Жениться на тебе? Жениться на ТЕБЕ? Ах, Инанна,
Инанна, что за безумие, что за глупость!
- Гильгамеш...
- Какая надежда остается человеку, кто попал в сети Инанны? Я знаю этот
рассказ о садовнике Ишуллану. Он пришел и принес тебе корзину фиников, а
ты посмотрела на него, улыбнулась своей змеиной улыбкой и сказала:
"Ишуллану, подойди ко мне, дай мне насладиться тобой, потрогай меня здесь,
и здесь, и здесь..." Он отпрянул от тебя в ужасе, говоря: "Что тебе нужно
от меня? Я ведь всего-навсего садовник! Ты заморозишь меня, как мороз
побивает юный тростник!" А ты, услыхав такие слова, превратила его в крота
и бросила его в земляную нору.
Она в изумлении сказала:
- Гильгамеш, но ведь это всего лишь сказка о богине! Это не мои деяния,
это деяния богини, и к тому же очень давние!
- Мне все равно. Это одно и то же. Ты - богиня, а богиня - ты. Ее грехи
- твои грехи. Что случается с любовниками Инанны? Пастух, который приносил
тебе дары и забивал нежных козлят? Ты от него устала и обратила его в
волка. Теперь его же собственные подпаски прогоняют его прочь и его же
собственные собаки кусают его...
- Сказки, Гильгамеш, предания!!!
- А лев, которого ты любила? Ты выкопала для него семижды семь
ям-ловушек! А птица многоцветная? Ты сломала ей крыло, и теперь она сидит
и рыдает в чаще: "Мое крыло, мое крыло!" А жеребец, столь могучий в битве?
Ты же приказала сделать ему узду, и шпоры, и хлыст и велела ему скакать
семь лиг без передышки и пить грязную воду...
- Ты что, спятил?! Что ты мелешь?! Это же старые сказки о богине,
которые поют арфисты. Сказки и легенды!
Должно быть, я и вправду обезумел. Но я не сдавался.
- Ты была хоть раз верна, хоть одному своему любовнику? Ты ведь
обошлась бы со мной точно так же, как с ними!
Она было открыла рот, но не могла произнести ни слова. Я продолжал:
- А как насчет Думузи? Расскажи-ка мне, как ты отправила его в ад!
- Зачем ты швыряешь мне в лицо древние побасенки? Почему ты упрекаешь и
попрекаешь меня тем, чего я никогда не делала?
Я не обратил на ее слова внимания.
- Да нет, не бог Думузи, - сказал я. - Царь Думузи, что правил в этом
городе и умер раньше своего срока. Да-да, расскажи мне о Думузи! Думузи
царь, Думузи бог, Инанна богиня, Инанна жрица - это все одно и то же. Все
дети знают эту сказку. Она заманивает его в ловушку и потом ликует над
своей победой. Со мной тебе этого не видать.
Я остановился передохнуть, вытер пот со лба и совсем другим тоном
холодно сказал:
- Это царский дворец. Тебе тут делать нечего. Вон отсюда. ВОН!!!
Она искала слова, но только гневные восклицания вырывались из ее уст.
Потом она отшатнулась от меня, глаза горели, лицо пылало. У дверей она
остановилась и послала мне леденящий душу взгляд. Потом она сказала тихим,
спокойным голосом, который, казалось, исходил из преисподней:
- Ты будешь страдать, Гильгамеш. Это я тебе обещаю. Ты почувствуешь
боль, с которой не сравнится никакая мука. Так клянется богиня.
И она ушла.

24
В этот год с наступлением нового года засуха не прекратилась, летняя
жара продолжалась, влажный ветер, прозванный обманщиком, не задул с юга, а
в северном небе не было никаких признаков дождя. Эти признаки наполнили
меня великим страхом, но я держал этот страх при себе, ничего не говоря
даже Энкиду. В конце концов, и раньше случались засушливые периоды, а
дожди рано или поздно все равно приходили. Пусть в этом году они придут
позже, но они все равно придут. Я верил. Но страх мой был велик, потому
что теперь я знал: Инанна мой враг.
В ночь церемонии Священного Брака она и я стояли лицом к лицу в первый
раз после ее прихода ко мне во дворец на утренней заре. Когда я вошел в
длинную комнату в храме, чтобы приветствовать ее, глаза ее казались
полированным камнем, и каменным молчанием она встретила меня, когда я
сказал: "Привет тебе, Инанна!" Она не ответила, как должна была ответить
Инанна, словами: "Привет тебе, царственный супруг, источник жизни!" Тогда
я понял, что проклятие легло на Урук, проклятие, которое она наложила.
Я не знал, что делать. Мы вышли на террасу храма, мы провели обряд с
ячменем и медом, мы ушли в опочивальню и встали у ложа, украшенного
слоновой костью и черным деревом. Все это время она не сказала мне ни
единого слова, но по ее глазам я знал, что ненависть ее ко мне не утихла.
Ее жрицы-прислужницы сняли с нее украшения и нагрудные пластины, сняли с
лона золотой треугольник, открыв ее наготу и открыли ей мою наготу. Она
была так же прекрасна в своей красоте, как и раньше, но теперь не исходило
от нее того сияния, какое делает желание: соски ее были мягкими, в теле не
было божественного огня плоти. Это была не та Инанна, которую я так долго
знал, - женщина неутолимых желаний. Она стояла перед ложем, скрестив на
груди руки. Она сказала:
- Можешь остаться или уйти, как хочешь. Я не буду с тобой сегодня!
- Это ночь Священного Брака. Ты богиня. Я бог.
- Царь Урука не войдет сегодня ночью в мое тело. Гнев Энлиля падет на
Урук и его царя. Небесный Бык будет спущен с цепи.
- Ты уничтожишь собственный народ?
- Я уничтожу твою самонадеянность, - сказала она. - Я поползла к
Небесному отцу Энлилю на коленях. Я! Богиня! Я сказала: отец спусти с цепи
Небесного Быка, ибо Гильгамеш отверг меня. Я сказала Энлилю: если он этого
не сделает, я разобью дверь в подземный мир и открою врата ада, я выпущу
мертвецов, чтобы они пожрали пищу живых, а мертвым несть числа. Он сказал,
что выпустит Небесного Быка.
- Из-за обиды на меня ты принесешь в Урук годы засухи? Люди вымрут от
голода!
- В моих амбарах, Гильгамеш, есть зерно. Люди платили дань своей богине
снопами. Я запасла достаточно зерна, чтобы хватило с избытком и на семь
лет засухи. Я запасла и корм для скота. Когда ударит" голод, Инанна будет
Готова помочь своему народу. Но ты падешь с сияющих высот, Гильгамеш. Они
сбросят тебя оттуда за то, что ты навлек на них гнев богов.
Голос ее был совершенно спокоен. Она стояла передо мной нагая, словно я
был ничтожеством или евнухом, и передо мной ее нагота ничего не значила.
Она стояла, как статуя. Я смотрел на нее, и не мог ничего сказать или
сделать. Если богиня не допустит объятий бога в ночь Священного Брака, то
дождя не будет. Но как мог я заставить ее? Было бы еще хуже, если бы я
взял ее силой. Она снова повторила: "Хочешь - оставайся, хочешь - уходи".
Но у меня не было никакого желания провести здесь ночь, поэтому я подобрал
свои роскошные царские одежды, завернулся в них и пошел прочь из храма в
скорби и страхе.
Во дворце я нашел Энкиду и трех его наложниц, отмечающих на свой лад
ночь Священного Брака. Ручьи темного вина текли по полу, а полуобглоданные
куски жареного мяса валялись на столе. В великом удивлении он спросил:
- Почему ты так скоро вернулся, Гильгамеш?
- Оставь меня, брат. Горькая это ночь для Урука!
Он, казалось, меня не слышал.
- Ты так быстро пресытился богиней? Тогда попробуй из моих запасов.
Он засмеялся, но смех его тотчас замер, когда он увидел мое лицо. Он
освободился из объятий своих девушек, как от ветвей плюща, подошел ко мне,
положил руки мне на плечи и сказал:
- Что такое, брат? Расскажи, что случилось!
Когда я рассказал, он ответил:
- Если этот Небесный Бык будет бушевать в городе, то нам остается
просто скрутить его и загнать обратно в стойло, правда, Гильгамеш? Как
можем мы позволить какому-то дикому быку бегать по городу?
Он снова засмеялся, обхватив меня своими ручищами. В первый раз за этот
вечер у меня поднялось настроение, и мне подумалось: может и вправду мы
вдвоем сможем противостоять богине?
Дождя давно не было. День за днем небо было яркого синего цвета, и на
нас глядело безжалостное око Уту. Иссушающий ветер уносил землю, взметая
вверх сухую грязь пересохших рек и песок серых и золотых пустынь.
Удушающие пылевые облака висели над нами; словно саваны. Ячмень поник и
сгорел на полях. Листья пальм почернели от жары и опали, как крылья
раненных птиц. Иногда гром, молнии, страшные вспышки огня накрывали землю.
Но это были сухие бури - дождя не было. Энлиль был наш враг. Инанна была
наш враг, Ан не замечал нас, Уту был глух к нашим мольбам. Люди собирались
на улицах и кричали: "Гильгамеш, Гильгамеш, где же дождь?" Что я мог им
сказать? Что?
Как-то далеко на востоке задрожала земля, и ветер принес оттуда такой
порыв пламени и вонючего газа, что дыхание демона Хувавы показалось в
сравнении с этим нежным весенним ветерком. В тех краях на востоке у меня
была армия в тысячу человек, которых я послал разведать те места, откуда в
наши владения заходили эламиты, и из той тысячи меньше половины вернулись
назад. Они рассказывали мне, как вырвался на свободу Небесный Бык. Небо
почернело, поднялся черный, дым, и в этом черном дыму над головами люди
увидели Небесного Быка. Он фыркнул один раз - и убил сотню человек.
Фыркнул второй раз - и еще сотня погибла. Фыркнул в третий раз - и погибли
двести. Дрожала земля, ходуном ходили холмы, Небесный Бык смрадно дышал на
них. Его дыхание до сих пор у них в ноздрях. А теперь Бык идет к Уруку.
Что я мог сделать? К кому я мог обратиться?
- Это Небесный Бык! - кричали люди. - Быка выпустили на нас!
- Бык все еще пасется на пастбище у храма, - отвечал я. - Все будет
хорошо. Наши испытания скоро закончатся.
Я посмотрел на пылающее жаром небо и про себя воззвал к Лугальбанде:
отец, отец, пойди к Энлилю, попроси для нас дождя.
Но дождя все не было.
Инанна затворилась в своем храме. Она не выполняла обрядов, не
принимала просителей. Когда люди собрались перед Белым Помостом и просили
о милосердии, она послала своих жриц к ним со словами, что они пришли не к
тому, к кому следовало бы. Им надо идти просить о милосердии Гильгамеша,
ибо именно Гильгамеш навлек такие бедствия на город. И они пришли ко мне.
А что я мог им сказать? Что мог сделать?
Ветер стал еще свирепее. В городе поползли слухи, что это ветер из
преисподней, ветер-демон, который разносит среди мира живых заразу смерти
и разложения, принеся ее из Дома Тьмы и Праха. Я сказал им, что это
неправда. В городе шептали, что на колодцы наложено проклятие и скоро они
наполнятся кровью, а виноградники и пальмовые рощи скоро погибнут. Я
сказал им, что этого не произойдет. В городе разнесся слух, что армия
саранчи летит на нас с севера, и скоро небо потемнеет от их крыльев.
Саранча не придет, отвечал я.
Я отдавал людям зерно из своих амбаров, Я давал корм для скота, но его
было слишком мало, ах, как мало. В обязанности царя не входит обеспечивать
людей всем необходимым во время засухи и голода. Это дело Инанны. А Инанна
спряталась от людей, спряталась сама и укрыла свое зерно. И надо же, люди
не прониклись к ней ненавистью. Она дала людям знать, что город Урук
сперва должен очиститься, а потом она откроет свои амбары. Они все поняли.
И я понял. Она всерьез вознамерилась меня свергнуть.
А потом она выпустила Быка в городе. Я имею в виду быка, который пасся
на храмовых пастбищах и воплощал в себе мощь и могущество богов. Двадцать
тысяч лет или дважды по двадцать на пастбищах Инанны были быки, мощные,
страшные, не сравнимые ни с какими животными в стране. Они жирели и росли
на храмовом зерне, на шеях у них были гирлянды живых цветов в любое время
года, и для удовольствия им приводят каждый день телок, а когда они
умирают - ибо умирают даже быки, воплощающие мощь небес, - их хоронят
возле храма с почестями, которые подобают богам... Не могу сказать вам,
сколько быков было за время существования Урука, но если бы это пастбище
перепахали, то наверное, пахарь выворотил бы плугом из земли целое море
рогов.
Если только бык поселится на пастбище Инанны, он уже никогда его не
покинет. Там день и ночь стоит стража, которая специально следит за тем,
чтобы этого не случилось. И хотя этот бык фыркает, как Энлиль, бьет
копытом землю и со всей силы бросается на ограду, он не сможет
освободиться. В священный день середины зимы, когда засуха давала о себе
знать в полную силу и небо было серым от пыли, те из нас, чей нюх был
острее, почувствовали в воздухе запах гари из Земли Богов-Бунтарей далеко
к востоку - и в тот день, когда смута уже была на подходе к Уруку, Инанна
выпустила Небесного Быка на улицы города.
Поднявшийся плач ужаса и горя не сравнить ни с чем, что до сих пор
творилось в Уруке. По-моему, этот плач отозвался в Кише. Наверно" его
слышали в Ниппуре. Может быть и в землях эламитов люди подняли головы и
спросили друг у друга: "Что это за ужасающий плач доносится с запада!"
Во дворце я дрожал от досады и горя. Теперь мне казалось, что я должен
пойти к Инанне, пасть перед ней на колени, сдаться на милость победителя,
отдать ей город. Иначе мой народ погибнет, а я буду сброшен со своего
высокого поста. Мне стало самому казаться, что я действительно виноват во
всех бедствиях, обрушившихся на Урук. Может быть я был неправ, отказав
жрице быть моей женой и царицей... Может быть, может быть...
Я не знал такого отчаяния, как в тот день, когда бык Инанны бесновался
на улицах Урука. Энкиду избавил меня от отчаяния. Он нашел меня во дворце,
растормошил, обнял и прокричал:
- Брат мой, почему ты скорбишь? Избавление близко!
- Разве ты не знаешь, что Небесный Бык носится по улицам города?
- Да, Гильгамеш, бык носится по городу! Именно сейчас настала наша
минута. Мы можем вызвать дождь с небес? Можем мы обратить песок в воду?
Нет, нет и нет. Ничего этого мы сделать не можем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44