Она жила
здесь, в этом ужасном месте, и если странствующий печальный царь пришел к
ней однажды холодным вечером в поисках тайн и выдумок, то какое ей до
этого дело? Я рассматривал ее. Лицо ее, казалось, состояло из складок и
морщин. Но я увидел, что глаза ее были теплыми и нежным, глазами женщины.
Казалось, что чудовище сожрало ее, и только ее глаза выглядывали из его
оболочки.
В мужчине было больше любопытства. Он спросил:
- А что же ты ищешь, Гильгамеш?
- В Уруке, - сказал я, - ко мне пришел незнакомец, звали его Энкиду,
между нами возникла такая дружба, которая связала нас сильнее, чем
любящих.
- А потом он умер?
- Ты это знаешь? - спросил я изумленно.
- Не знаю. Просто я вижу, как твое горе висит над тобой, словно черная
туча.
- Я рыдал над ним дни и ночи. Я не хотел отдавать его на погребение.
Мне казалось, что если я буду плакать как безумный, мой друг вернется ко
мне, к жизни. Но этого не произошло. И когда он умер, моя собственная
жизнь опустела. Я стал бродить по пустыне, как охотник, - нет! как
безумец. Я вижу, что кроме смерти, меня ничего не ждет, а знать, что
впереди смерть, - это лишает мою жизнь всякого смысла. Смерть - мой враг.
Я посмотрел человеку-скорпиону прямо в глаза.
- Я хочу победить смерть! - вскричал я.
- Мы все должны умереть, - сказала женщина уныло и кротко. - Иногда она
приходит даже слишком поздно.
- Может быть для тебя! - сказал я свирепо.
- А она придет, хотим мы того или нет. Слушай, лучше принять ее, как
она есть, чем с ней воевать. Эту войну не выиграешь.
Я покачал головой.
- Ты ошибаешься. Сколько времени прошло со времен потопа? А Зиусудра
все еще живет!
- Да, по особой милости богов, - сказала она. - Но он -
один-единственный. Такого не повторится.
Слова ее были как ушат холодной воды на голову.
- Ты уверена? Откуда ты это знаешь?
Человек-скорпион положил руку мне на запястье. Она показалась мне
жесткой, словно дерево.
- Тихо, тихо, друг. Ты слишком разволновался. Чего доброго, наживешь
лихорадку. Если боги и решили в кои-то веки пощадить Зиусудру, тебе что до
этого?
- Многое, - ответил я. - Скажи мне, как далеко отсюда земля Дильмун?
- Очень далеко. Тебе надо перейти через гребень горы, а потом
спуститься по непроходимой ее стороне, к морю, а потом...
- Ты можешь показать мне дорогу?
- Я могу рассказать тебе только то, что знаю сам. Но знаю я одно: никто
еще не достигал земли Дильмун и никто ее не достигнет. По ту сторону горы
лежит глухая пустыня, ты погибнешь там от голода и жажды. Или дикие звери
сожрут тебя. Или потеряешься там во тьме и пропадешь.
- Только укажи мне путь, и я найду Дильмун.
- А что потом, Гильгамеш? - спокойно спросил меня человек-скорпион.
Я сказал:
- Я хочу найти Зиусудру. Я хочу задать ему множество вопросов о жизни и
смерти. Он прожил сотни лет, а может быть, и тысячи. Он должен знать тайны
всех вещей. Может быть, он расскажет мне, как победить смерть.
Оба существа смотрели на меня с жалостью, словно это я был уродом, а не
они. Женщина подлила мне еще чаю. Мужчина встал и проковылял в дальний
угол свой хижины, откуда принес мне что-то вроде хлеба, изготовленного из
диких семян горных растений. На вкус он был все равно, что печеный песок,
но я съел его.
После долгого молчания мужчина сказал:
- Ни один мужчина, ни одна женщина из смертных еще не перешли ту
пустыню, что лежит впереди, за то время, пока я живу здесь. Я ни о чем
таком не слышал, а я живу здесь уже давно. Но я желаю тебе добра,
Гильгамеш. Утром я проведу тебя к вершине и покажу тебе дорогу. Пусть боги
помогут тебе добраться до моря.
Он разговаривал со мной, как с ребенком, который вопреки здравому
смыслу непременно должен добиться своего. В его голосе была печаль, ни
тени раздражения и примиренность с жизнью. Ясно было, что по его мнению,
меня ждет разочарование. Что ж, вполне разумно, ведь он видел, что лежит
по ту сторону гор, а я нет. Моей задачей было добраться до той земли, за
пределами которой уже нет ни горя, ни смерти. Мне нужно было дойти до
Дильмуна, говорить с Зиусудрой. Я должен совершить это путешествие в
скорби и муках, по жаре и по холоду, вздыхая и плача. Я спал в ту ночь на
полу в хижине людей-скорпионов, прислушиваясь к сухому царапающему звуку
их дыхания. Когда встала заря, они покормили меня, а когда солнце встало
между двумя пиками Машу, человек-скорпион сказал: "Пойдем, я покажу тебе
дорогу". Мы вместе взобрались на гребень перевала. Я взглянул вниз, в
долину, полную острых зазубренных скал цвета обожженной глины. Она
простиралась до самого горизонта, справа и слева лежали пустынные степи.
Казалось, это место лишено какого бы то ни было благословения богов.
- Какие звери здесь водятся? - спросил я.
- Ящерицы. Длиннорогие козлы. Львы встречаются, но не часто.
- А демоны здесь есть?
- Я бы не удивился, если бы были.
- Я с ними уже встречался, - сказал я. - Может быть, они меня не
тронут, потому что они знают, что я могу.
- Возможно, - сказал человек-скорпион.
- А вода? Или родники?
- Пока ты не дойдешь до нижнего леса. Только там, по-моему, должна быть
вода.
- Ты сам был там?
- Нет, - сказал он. - Никогда. Да и никто не был.
- Ну что ж, скоро это утверждение перестанет быть правдой, - ответил я
и покинул его, горячо поблагодарив за гостеприимство. Он кивнул мне
головой, но не обнял меня. Он долго-долго стоял на вершине горы, пока я
спускался вниз. Через много часов я поглядел вверх и увидел его уродливую
фигуру, которая отчетливо вырисовывалась на фоне неба. Я еще дважды видел
его. А потом вершина пропала у меня из виду.

31
В путешествии этом было мало удовольствия и много неожиданностей. Я
неохотно вспоминаю о нем. Целыми днями я шагал и шагал по жаре. Солнце,
поднимаясь по небосклону все выше, жгло меня нещадно. Я думал, что сила
его высушит и ослепит меня. Ночи были мучительно холодными, ветры терзали
меня. Камни были очень острые и плохо держались на склонах горы. Стоило
мне сделать неверный шаг, как камень с грохотом срывался у меня из-под
ног, вздымая тучи сухой красной пыли, которая забивала мне ноздри. Я
сильно поранил себе ноги, и много раз, падая, резал кожу, об острые камни.
Меня мучила жажда. Тучи бешеной жалящей мошкары кружили у моего лица всю
дорогу, впиваясь в мои глаза. Я ел ящериц, которых доводилось поймать,
когда они спали на солнце, и длинноногих скачущих насекомых, которых было
полным-полно повсюду. Вместо воды, я жевал веточки жалких корявых
маленьких растений. По крайней мере, хоть демонов я не видел. Я повстречал
нескольких львов, таких же пыльных и жалких, как я сам, но они держались
подальше от меня. Я часто думал, доживу ли я до конца этой долины, и не
однажды мне думалось, что это мой конец.
Как часто случается, нечто, представленное людьми как невозможное, на
проверку оказывается просто невероятно трудным или просто неудобным в
осуществлении. Когда я спустился по долине, я обнаружил, что попал на
высокогорное плато, где росли только маленькие колючие растения. Не очень
привлекательное место, но его можно преодолеть. Я шел по нему много дней.
Я шагал терпеливо, словно вол в ярме.
Места постепенно начали меняться. Почва, красная и сухая, становилась
темней и не казалась такой бесплодной. С юга долетал теплый нежный ветер,
в дыхании которого чувствовалась влага. Однажды я попал в такую узкую
долину, что мог коснуться ее стен руками. Когда же я вышел из нее, то
оказался в туманной местности с ласковым воздухом и мягким солнечным
светом, где сияющая роса покрывала холмы.
Как приятно было ощущать, когда роса коснулась моей иссушенной кожи и
омыла ее нежным дождем! Это место могло бы считаться садом богов. Везде
цвели цветы с таким ароматом, какой не встречался мне раньше. Трава была
светло-зеленая, шелковистая, щекотавшая мне ноги. Воздух переливался
серебром. Я увидел, как передо мной, словно веер, разворачивается земля,
огромная, золотистая, широкая. Ее окаймляли зеленые холмы, а дальше
впереди простиралось море. Я не могу сказать, сколько времени к шел до
этого моря, но я знал, что я дойду сюда и найду благословенную землю
Дильмун на его берегу.
Ободранный, больной, грязный, с дико горящими глазами, одетый только в
львиную рваную шкуру, я пришел в изумление от таких чудес. Мне казалось,
что плоды, грузно свивающие с лоз и ветвей были из граната и янтаря, что
листья растений были из лапис-лазури. Куда бы я ни посмотрел, мне
казалось, что я вижу живые драгоценности: агат, коралл, оникс, топаз.
Когда я шагал среди этого великолепия, я чувствовал, как мои раны
заживают. Я был весь покрыт ранами. Мои волосы и борода были покрыты
колтунами, под которыми гноились болячки. Язык мой распух от жажды. Все
эти раны заживали на глазах. Я нашел прохладную лагуну с чистой голубой
водой. Я вошел в воду и долго потом отдыхал, слушая жужжание пчел. Их
жужжание звучало как музыка. Белые птицы с длинными, как ходули, ногами
смотрели на меня, и казалось, улыбались.
В душе моей был мир. Мне кажется, я никогда не знал такого мира в душе,
как тогда. На этой земле царили тишина и радость, которые принесли мне
успокоение. Я не чувствовал желания двигаться дальше, не хотелось мне и
возвращаться назад, в Урук. Мне было хорошо там, где я был. Я думал, а
было ли время, когда я был доволен тем, где я был? Но тогда я не задавал
себе этого вопроса, ибо не нуждался в ответе. Человек, в чьей душе мир, не
задает себе таких вопросов. Обретение покоя и радости не в моей природе, я
не привык проводить время в их обществе. Пока я лежал так, я подумал об
Энкиду, который ничего не знал об этом замечательном месте. "Ты видишь,
брат? - хотел я спросить его. - На лозах растут не плоды, а драгоценности,
птицы здесь ходят на ходулях, а воздух сладок, словно молодое вино! Ты
когда-нибудь видел такое прекрасное место, брат? Во всех своих скитаниях,
видел ли ты что-нибудь столь же прекрасное?"
Я мог это сказать, но он не слышал, и ужасная грусть овладела мною
среди всей радости и мира. Я готов был разрыдаться, но не мог плакать.
Печаль снова была со мной.
Отчаяние вернулось в мое сердце. Миг радости и покоя прошел. Да, этот
мир и покой были прекрасны, но я был одинок, и никогда не мог этого
забыть. И каждый вдох, вел меня еще дальше по дороге к собственному концу.
Меня снова охватило горе и печальные мысли.
В печали я поднял глаза к солнцу и увидел бога Уту сияющего, и он
смотрел на меня. Я послал ему краткую молитву - всего лишь маленькую
просьбу от утешении. И мне показалось, что я услышал, его слова: "Ты
думаешь, на это еще есть надежда? Как далеко ты забрался, Гильгамеш! И
зачем? Зачем? Ты никогда не найдешь той жизни, которой жаждешь".
- Я хочу найти ее, о великий, - сказал я богу.
- Ах, Гильгамеш, Гильгамеш, до чего же ты глуп!
Сияние не позволяло мне заглянуть в самое сердце бога, поэтому я
отвернулся и посмотрел на то, как сияет он на груди лагуны, и отражению
бога в воде я сказал:
- Слушай меня, Уту! Неужели я прошел весь свой путь напрасно? Что мне
теперь? Лечь в сердце земли и уснуть до будущих времен? Не допусти такого,
боже! Избавь меня от этой долгой тьмы, Уту! Пусть глаза мои насытятся
солнцем, пока не устанут!
Мне кажется, он услышал мои молитвы. Но в ответ я ничего не услышал.
Через какое-то время облако пробежало по лику солнца и я больше не
чувствовал присутствия Уту рядом. Тогда я встал, завернулся в свою рваную
львиную шкуру и был готов двинуться дальше. Несмотря на всю красоту этого
места я уже не мог вернуть обратно то чувство радости, которое познал
здесь на какой-то краткий миг. Но и отчаяние ушло от меня. Я был спокоен.
Возможно, я вообще ничего не чувствовал. Это не мир в душе. Но все же это
лучше, чем отчаяние.
Я шел вперед, ничего не чувствуя, ни о чем не думая. И через несколько
дней воздух принес мне новый привкус, острый и странный, похожий на вкус
металла на языке. Это был вкус соли. Это был вкус моря. Мое долгое
паломничество подходило к концу. Я понял, что приближаюсь к берегу земли,
которая лежит напротив благословенного острова Дильмун, где живет
вечноживущий Зиусудра. В этом я не сомневался.

32
Я вошел в город, лежащий напротив Дильмуна, и выглядел я, как Дикий
человек, второй Энкиду. Это место нельзя по-настоящему назвать городом, -
он не равен и десятой части Урука. Он даже не может сравниться с Ниппуром
и Шуруппаком. Это всего лишь маленький приморский городишко, скорее даже
поселок. Место, где живут рыбаки, и те, кто чинит им сети. Но мне это
казалось городом, ведь я столько времени провел в диких местах.
Это было жалкое место. Улицы не были вымощены, сады чахлые и плохо
ухоженные, влажный воздух разъедал кирпичи домов. Я увидел нечто, что
могло бы считаться храмом, ибо построено было на помосте. Это было
маленькое и неказистое строение, я не угадал имя бога, которому этот храм
был посвящен. Я не сомневаюсь, что он был не из наших богов. Люди в
поселке были худощавые и темнокожие, ходили почти нагими, если не считать
куска белой ткани на бедрах. Ничего удивительного, поскольку жара стояла,
словно в наших землях в разгар лета, а здесь лето даже еще не наступило. Я
брел по поселку, ища себе ночлег и кого-нибудь, кто согласился бы
перевезти меня в Дильмун.
Мне думается, что любой путник вызвал бы некоторое оживление в этой
сонной деревушке. Не думаю, что путники из кожи вон лезут, чтобы посетить
эту деревушку из-за ее достопримечательностей. Но когда по ее жалким
улицам идет человек гигантского роста, с диким глазами, исхудавший, одетой
в львиную шкуру, опираясь на заостренный посох, это должно вызвать
переполох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44