Самую великую тайну той ночи
легко можно представить. Вы знаете, какие ритуальные прикосновения губ,
сосков, ягодиц, рук и чресел должны быть совершены священной парой. Ее
кожа пылала, жгла, как горный лед. Ее соски под моими руками были тверды,
как алебастр. Прежде чем свершить самое высокое, мы делали все, что
положено, и когда настал тот момент, мы сами поняли, что пора. Войти в нее
было все равно, что окунуться в чистейший мед. Когда мы соединились, она
рассмеялась. Это был одновременно смех той далекой девочки в коридоре - и
богини в сияющих высотах. Я тоже засмеялся, ибо после стольких лет мое
желание исполнялось. Потом наш смех потерялся в других - глубоких и
сильных звуках. Когда мы согласованно двигались, она что-то бессвязно
говорила. Это был язык женщин, язык богини, язык Древнего Пути. Глаза ее
закрылись и я сжал ее в объятиях изо всех сил. Сила божества вырывалась из
меня, словно текучий огонь, и она вызвала в ней ответный порыв. В потоке
моего семени родился новый год. Вопль торжества был исторгнут из наших
уст, и мы услышали, как его подхватили звуки музыки: музыканты ждали под
дверью опочивальни. Мы заговорили друг с другом: сперва глазами, улыбками,
потом словами. Потом мы начинали ритуал снова и снова, пока заря не
пролила над нами благословение нового года. Мы тихо вышли из храма и
постояли нагими под дождем, который наше соитие привело в наши земли.

14
Прошла ночь Священного Брака, когда Инанна и я наконец соединились. Но
соединены в браке были бог и богиня, и как только кончилось празднество,
каждый вернулся к своей жизни: она - в уединение храма, я - во дворец. Я
не видел ее несколько недель. Когда мы встретились на ритуале сева
пшеничных зерен, она обращалась со мной холодно и формально. Так оно и
должно было быть, но для меня это было непереносимо. Вкус ее кожи еще был
у меня на языке. А я знал, что не обниму ее снова, пока не пройдет
двенадцать месяцев и не настанет следующий новый год. Как больно было
сознавать это!
Служение богам и чувство ответственности заставляли нас постоянно
видеться и говорить друг с другом. В Уруке царь - правая рука богини, ее
меч, а она - священный посох, на который он опирается. Поэтому они навеки
связаны, вращаются вокруг друг друга, а все остальное вращается вокруг
них.
Мягкий дождь Ташриту в начале месяца Аразамна уступил место дождям,
которые никак нельзя было назвать мягкими. Ливневые потоки пришли с
севера, сметая все на пути, они шли почти каждый день. Сухая земля сперва
жадно пила, потом ее жажда была утолена, а бури все еще бушевали. В это
время я впервые уделил пристальное внимание состоянию каналов. За время
правления Думузи их ни разу по-настоящему не ремонтировали. Если дожди
будут продолжаться с той же силой, а ил из каналов не будет удален, то мы
наверняка окажемся перед угрозой наводнения к ранней весне.
Я беседовал с чиновниками, ведающими оросительными системами, когда
управляющий дворцовыми делами вошел в зал. Жрец из храма Энмеркара, сказал
он, пришел и принес весть от Инанны. Ей немедленно нужно видеть меня.
Оказалось, что демон поселился в ее хулуппу, дереве хулуппу, и мне
предстоит прогнать его прочь.
Моя голова была занята вопросами, связанными с каналами, и мне,
вероятно, не удалось скрыть своей досады. Я изумленно посмотрел на
управляющего и спросил:
- У нее не нашлось другого заклинателя демонов?
Среди чиновников, сидящих вокруг стола, поднялся ропот. Сперва я
подумал, что они, как и я, раздосадованы вторжением в нашу работу. Но нет,
оказывается, их поразил не призыв Инанны, что явно был не ко времени, а
мой отказ! Они неодобрительно поглядывали на меня. На минуту все
замолчали.
Потом смотритель каналов прошептал, не смея прямо взглянуть на меня:
- Это дело царя, мой господин, заниматься подобными вещами, особенно
когда его об этом просят.
Я покрылся потом, лицо мое заблестело, я широко развел руками:
- У нас же важная работа...
- Нельзя пренебрегать призывом Инанны, ваше величество, - тихо сказал
управляющий дворцовыми делами, с величайшей деликатностью касаясь
кончиками пальцев лба.
- Но каналы... - начал было я.
- Богиня просит, - сказал один из советников.
- Вы все придерживаетесь того же мнения? - спросил я, оглядев их всех.
Никто мне не ответил. Но нельзя было сомневаться в их мнении. Я сдался,
и сдался с улыбкой. Делать нечего: я должен идти немедленно к храму и
избавить дерево Инанны от демона.
Дерево хулуппу было - да и сейчас оно стоит - огромным и массивным, с
изящными плакучими ветвями. Его посадила сама богиня перед храмом в саду
пять тысяч лет назад. Место, где оно растет, настолько свято, что щепотка
земли из-под его корней может вылечить множество болезней. Весной
бесплодные женщины приходят к нему и обнимают его ствол; многим дает
облегчение вытекающий сок этого дерева, а зеленый чай, настоянный на его
листьях, используется для предсказания будущего. Это благородное и святое
дерево, и я не хотел, чтобы ему был причинен какой бы то ни было вред. В
какой-то момент мне казалось, что Инанна могла бы лучше присматривать за
своим деревом и оставить меня в покое.
Во вторую стражу утра я отправился в храмовый сад в обществе целой
компании молодых людей из дворца. Дождь на время прекратился, небо было
ясное и чистое, в воздухе витал свежий запах - залах ранней зимы. Дерево
хулуппу - огромное, раскидистое - стояло в северо-восточном углу за
садовой оградой, возвышаясь над всеми остальными. Причитающие жрицы стояли
возле него, а несколько городских старух медленно кружили, шаркая ногами,
вокруг дерева, заупокойно причитая.
Не надо было быть записным садовником, чтобы понять, что с деревом
непорядок. Дождь смыл с него почти все листья, длинные и узкие, и они
лежали вокруг. Те, что еще не опали, увяли и пожелтели, а сами ветви
казались вялыми и безжизненными. Я подошел к нему и положил ладони на его
толстую морщинистую кору, словно желая почувствовать, какой демон
поселился в дереве.
Я привел с собой Лугал-амарку, малорослого горбуна, черноглазого и
чернобрового, его брови сходились над переносицей. Он знал чары и
заклинания против демонов. Он тоже положил ладони на кору дерева и тотчас
же их отдернул, словно обжегся.
- Ну? - спросил я. - Что ты обнаружил?
- Не один демон, о мой господин! Три!
Ничего хорошего. Я подумал об иле, забивающем каналы, и о дождях,
которые через несколько дней наверняка вернутся. И тут еще целых три
демона.
За моей спиной зашептались жрицы и старухи. Я обернулся и увидел, что
ко мне шагает Инанна, не обращая внимания на то, что грязь забрызгивает ее
подол при каждом шаге. Я видел ее всего несколько раз после Священного
Брака. В моем воображении немедленно возникла та ночь: Инанна, ее
разгоряченное, раскрасневшееся лицо, вздымающаяся грудь. Но видение
пропало. Она небрежно сделала жест, каким жрица приветствует царя, и я
ответил ей знаком богини.
- Ты должен спасти дерево, - сказала она.
- Как мне сказали, в нем поселились три демона.
- Ты это тоже знаешь?
Я указал кивком головы на Лугал-амарку.
- Не я. Это он увидел и сказал мне.
Горбун сказал, разведя руками:
- Это очевидно, госпожа моя.
- Конечно, - сказала она и подошла к дереву. Она бросила на меня
взгляд.
- Вот, смотри. Змея, на которую не действует никакое колдовство,
поселилась здесь. В коре дерева птица Имдугуд свила себе гнездо и растит
тут своих птенцов. А здесь, в стволе дерева, теперь живет Лилиту, дева
одиночества и отчаяния, пожирательница душ.
Я смотрел на нее. Слова Инанны падали мне в душу, словно звон
колоколов. Что значит быть царем в Уруке? Я должен каждый день выполнять
какой-то ритуал, а по особым дням даже три? Змея, неподвластная никакому
колдовству. Птица Имдугуд? Вампир Лилиту? В земле, у основания ствола,
действительно была нора. Я заглянул туда, но ничего не увидел. Не увидел я
и гнезда в ветвях, и дупла в стволе, где мог бы поселиться демон. Я
перевел взгляд с Инанны на Лугал-амарку, потом снова на Инанну. Три
демона, и я должен их выгнать! Если бы только я мог пожать плечами и уйти,
вернуться в свой дворец к делам, которые осязаемы и ощутимы для смертного.
Но я должен был выполнить волю Инанны, иначе через час весь Урук будет
знать, что Гильгамеш уклонился от своего долга и боится невидимого мира. Я
почувствовал отчаяние, которое невозможно передать словами. Я стоял и
думал только одно: каналы, каналы, каналы!
Я сказал:
- Мы расправимся с этими существами!
Я приказал Луга-амарке сварить зелье, да такое мерзкое, такое вонючее,
чтобы ни одно существо не могло выдержать, даже змея, которая неподвластна
никакому колдовству. Я велел приготовить зелье как можно скорее. Я
отправил воина Бир-Хуртурре - моего мучителя в детстве, а теперь одного из
моих ближайших советников - во дворец за моим топором. Я велел жрицам
принести толстую и прочную веревку из храма Энмеркара. Мы расправимся с
этим демонами здесь и сейчас. Еще первые дни своего правления я понял, что
главное в управлении людьми - внушить уверенность и показать свою
решимость.
Горбун вернулся быстро, неся бронзовый кувшин, наполненный какой-то
пузырящейся желтой мерзостью, отливавшей то красным, то зеленым, и такой
едкой и зловонной, что я удивился, как она не проделала дыр в бронзе.
Горбун был горд.
- Клянусь Энлилем, отлично! Ничего лучше не придумаешь!
Давясь от омерзения и затыкая нос я вылил из кувшина зелье в нору возле
корней дерева. Земля зашипела там, где жидкость пролилась на нее. Я готов
поклясться, что даже края дыры отшатнулись от омерзения. Мы ждали. Через
некоторое время в норе послышалось шуршание, и в темноте заблестели
злобные желтые глаза, и показался черный раздвоенный язык. Змея, что не
знает колдовства, не слушает ни Ана, ни Энлиля, ни даже Инанну, владычицу
всех змей.
- Дай мне топор, - тихо приказал я Бир-Хуртурре.
Медленно-медленно выползала змея из своей норы. Кожа ее была темнее
ночи, в желтых кольцах, а гибкое тело было толщиной чуть не с мою руку. За
моей спиной жрицы пели священные гимны, и кто-то из моих воинов бормотал
заклинания. Я не чувствовал никакого страха: змея выглядела такой
несчастной и жалкой, такой больной и очумелой от жуткого зелья. Я
замахнулся топором и разом разрубил змею надвое. Рассеченные половинки
свивались и закручивались, из змеиной пасти неслось шипение, она, кажется,
собиралась плюнуть в меня ядом. Я слышал за своей спиной всхлипывания и
молитвы.
Еще несколько мгновений - и змея замерла навеки.
- Один, - сказал я.
Потом я взял толстую веревку, принесенную из храма, обернул ее вокруг
ствола и завязал у себя за спиной, чтобы упираясь ногами в ствол и держась
за веревку, я смог бы подтягивать себя вверх, словно бы шагая по стволу,
поднимаясь все выше и выше. Кора была морщинистая и старая, и там, где я
сдирал ее своими подошвами, она источала аромат миндаля или тонкого вина.
Я добрался до середины ствола, где, по словам, обитала женщина-демон
Лилиту, темная дева, живущая в разрушенных местах и приносящая скорбь
путешествующим. Если бы я остановился подумать, я насмерть перепугался бы.
Бывают времена, когда не размышляешь. Я схватил конец веревки в одну руку,
а другой крепко хлопнул по стволу:
- Лилиту! Лилиту! Ты меня слышишь? Я Гильгамеш, царь Урука. - Я
засмеялся, чтобы показать, что не боюсь ее. - Услышь меня, Лилиту! Я
запрещаю тебе жить в этом дереве, оно принадлежит Инанне! Я запрещаю тебе!
Я запрещаю тебе! Прочь, прочь, изыди!
Послушается ли она? Я в это верил. Имя Инанны обладает огромной силой.
Я еще дважды шлепнул по стволу, не дождался ответа и полез выше.
- Два, - сказал я.
В кроне дерева, по словам Инанны, гнездилась птица Имдугуд с птенцами.
Я всматривался в плотно растущие ветви, но не увидел ничего. Я полез выше,
но уже не шагая по стволу, а хватаясь руками за ветви.
- Имдугуд, - тихо сказал я. - Имдугуд, это я, Гильгамеш, сын
Лугальбанды.
Она самая страшная из птиц, птица бури, носитель ветров и Дождей, у нее
тело орла, а голова льва. Она птица судьбы, она произносит приговор,
которого никому не избегнуть. Она не принадлежит никакому городу, никакому
богу, странствуя, где захочет, одинокая и независимая. Я относился к ней с
большой теплотой и вот почему. Мой отец рассказывал, что однажды когда он
был совсем юн, Энмеркар отправил его как посла в дальние страны, и его
обязанности привели его в страну Забу, что лежит на краю света. Когда
пришло время отправиться обратно в Урук, оказалось, что пути назад нет,
ибо это земля, из которой не возвращаются. Тогда отец нашел гнездо птицы
Имдугуд, подождал когда она улетела, забрался в гнездо и угостил птенцов
медом, хлебом и бараньим жиром. Он надел короны на головы птенцов и
раскрасил их знаками почести и славы. Птица Имдугуд, вернувшись, была
очень довольна тем, что сделал Лугальбанда, и подарила ему свою милость,
благоволение и дружбу, сказав, что он может просить у нее что пожелает.
"Даруй мне благополучное возвращение домой", - попросил Лугальбанда, и она
выполнила его просьбу. Вот так добрался он домой живым и невредимым.
Я тихо сказал, вглядываясь в ветви дерева:
- Я сын Лугальбанды, о Имдугуд. Слушай меня. Это дерево принадлежит
богине Инанне. И во имя Лугальбанды я прошу тебя найти себе пристанище в
другом месте. Во имя Лугальбанды, искренне любившего тебя, прошу тебя.
Ответа я не услышал. В ветвях не раздавалось ни шороха. Я напряженно
прислушивался, едва смея дышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44