Там, высоко в горах, они отыскали недоступные для врага сорок убежищ и каждую ночь разжигали возле них костры, сообщая оставшимся в долине землякам, что живы и готовятся отомстить.
Тут дедушка закашлялся и ненадолго умолк. Затем продолжал:
«Люди долины прекрасно понимали, о чем говорят эти сорок костров. Присоединяйтесь к нам, звали они; не покоряйтесь врагам, потому что близок день свободы!»
Мурод встрепенулся:
«Дедушка! А разве у костра есть язык?»
«В этом древнем мире, ягненочек,— улыбнувшись, отвечал дед,— каждый камень, каждое дерево и каждый цветок — все имеет язык».
Наверное, какие-то думы неотвязно завладели дедушкой и отвлекли его от рассказа — опустив голову, он замолчал. Хор сверчков вел свое отрывистое звонкое пение из посевов клевера и междурядий виноградника; гулко ударялись о землю срывавшиеся с веток спелые яблоки. Собачий вой нарушил вдруг эти благостные вечерние звуки, и Мурод, испугавшись его, теснее прижался к деду. Тот обнял его. Через секунду-другую из- за холма Посбон вышла луна и залила светом весь двор. Теперь не так ярко светились в горах огоньки.
«Дедушка!»— позвал Мурод, глядя в осыпанное звездами небо и чувствуя, что у него слегка кружится голова.
«Да, душа моя!»
«А что потом?»
Старик словно ждал этого вопроса.
«С тех пор, мой дружочек, эта гора называется Чилчарог».
«А враги?.. Они ушли?»
«Враги сами не уходят,— сказал дедушка.— Гид или даже два и здесь, в долине, и там, в горах, где по
ночам загорались костры, люди ковали мечи и копья, копили силы для решающей битвы. И как неудержимый сель, обрушились они однажды на головы врагов. Семь дней и семь ночей длился бой, мой ягненочек, жестокий и страшный бой. Вконец обессилев, враг с позором бежал, даже не предав земле своих мертвых. Вновь свободно вздохнули таджики. И с тех самых пор на этой высокой горе, которую народ назвал Чилчарог1, живут люди такие же, как ты и я... Словно они навсегда остались зоркими и бдительными стражами долины Гардон».
Завершил свой рассказ дедушка — окончил его и Мурод. Быстро шли кони, и молча ехали пятеро всадников, размышляя, должно быть, над историей о горе Чилчарог, а также о том, что во все времена дорогой ценой добывается свобода.
— Такая вот легенда,— промолвил наконец Мурод.
— Я удивлен!—горячо воскликнул Сайд, до сих пор не проронивший ни слова.
— Чему?—спросил его Анвар.
— Ответьте мне, почему человек не устает проливать кровь? Почему люди не живут друг с другом как братья и сестры?
— Да потому, что алчность мутит разум, слепит глаза,— проговорил Мурод.— Потому, что есть еще много людей, которые считают: мы имеем право угнетать других.
— Верно,— кивнул Анвар.— Люди равны, и у каждого есть право на счастье, но басмачи думают иначе.
— Пусть сны свои воде расскажут,— подал голос ехавший позади всех Санджар, мужчина лет тридцати, одетый в мелкостеганый черный халат.
Миновав поворот, теперь они поднимались в гору, под скалами, как бы вырубленными мощными ударами топора. По расчетам Анвара, через полчаса должно было показаться село, расположенное посреди ущелья, на довольно широкой равнине. Все вокруг было спокойно— но, как ни странно, это спокойствие все больше и больше тревожило его. Если в самом деле сунулись в эти края басмачи, то где же они сейчас?! Где скрываются? Какими тайными тропами крадутся? Что замышляют? И может быть, именно в это самое время уже напали на безвинных людей и жестоко их мучают?
— Быстрее, друзья!—едва сдерживая волнение, ВЫМОЛВИЛ ОН.
Коня пошли резвее, и громче зацокали их копыта. В этом месте вода Кофруна прямо-таки кипела, словно негодуя на стиснувшие ее скалы. С яростной силой поднимала она со дна камни, сталкивала их друг с другом, и сильный резкий звук прорывался тогда сквозь немолчный шум реки. Натянув поводья, испуганно косились на бурную мутную воду и вздрагивали кони. Одинокий орел парил над ближайшей вершиной. То опускаясь вниз, то одним движением прямых мощных крыльев взмывая в небеса и становясь в бездонной высоте едва заметным камешком, он полновластно царил над миром заснеженных скал, глубоких ущелий и стремительных рек. Далеко впереди собирались тучи и наливались грозовой лиловой чернотой. И хотя беззаботно и ярко светило солнце, все ощутимей пахло дождем.
Едва забрезжил рассвет, волчица вышла из пещеры.
Три голодных волчонка остались в логове, и она мечтала об удачной охоте. Хотя бы несколько сурков ей попались... Она словно бы почувствовала на языке живительный вкус мяса, свежий запах крови и сглотнула слюну.
Четыре дня не было во рту ни крошки — ни у нее, ни у детенышей. Но не о себе была главная ее забота— о волчатах, которых, оставшись теперь одна, она должна вырастить. О, скорей бы они повзрослели! Скорей бы стали такими же бесстрашными и сильными, каким был их отец! Чтобы можно было бок о бок с ними отправиться в ночной набег, одним сильным прыжком сбить глупую корову, в худшем случае... козу, растерзать ее и, опьянев от сладкого запаха крови, плотно набить утробу. И чтобы не было от них ни днем ни ночью покоя людям, живущим В ЭТОМ дивном ущелье; и при мысли о беспощадной стае овладевала бы ими дрожь. И конечно же, мстили бы пастухам, пулей которых сражен наповал за этими высокими горами отец ее детей.
Волчица торопилась, выбирая дорогу меж столетних арчовых деревьев. Минуло четыре дня с тех пор, как, с величайшим трудом перетащив волчат на эту сторону горы, она спрятала их в затхлой пещере. Бедные сосунки! Теперь ей одной надо заботиться о них — одной, без верного ее спутника и друга.
С разорванным то ли собакой, то ли волком ухом, осенью прошлого года он появился в их стае, в жестокой схватке одолел вожака и увел за собой волчицу. Почти три месяца совершали они набеги на стада овец и коз—неуловимые и оттого приводящие в бешенство пастухов. Свирепый — так назвала его волчица после кровавой битвы с вожаком стаи — был много повидавшим, умным и дерзким волком. Дважды подряд он никогда не охотился на одном и том же пастбище. И горе пастуху, оплакавшему растерзанных овец, но десять дней спустя успокоившемуся и потерявшему бдительность! Вновь нападал на его стадо Свирепый; словно божья кара, вдруг нападал он, а вслед за ним на кровавый пир поспевала волчица. И пока не появлялись пастухи со своими трусливыми собаками — великое побоище, страшный суд устраивали на пастбище или в кошаре Свирепый и его подруга. И в самый последний, пронзительный и тревожный миг, когда опасность подступала совсем близко, стремглав уносились прочь, спасались и благодарили создателя за то, что дал им не знающее усталости сердце и крепкие ноги. Позади оставались яростный крик пастухов, лай собак, звук выстрела и острый запах пороха. Только пуля, просвистев, могла перегнать их.
Иногда на пути им попадалась заблудившаяся корова или кобыла с жеребенком. Тогда Свирепый и волчица затевали с ними жестокую игру и, вдоволь натешившись, убивали и насыщались их свежей плотью. И, отяжелевшие от обильной пищи, не спеша уходили к своему жилью.
Великим волком был ее спутник и отец ее детей, и, сознавая это, рядом с ним волчица чувствовала себя спокойней и уверенней. Прекрасное было время! Но недолго продолжалось оно. Проклятье небес обрушилось на них, словно карая за ненасытную жестокость,
и счастье отвернулось: беспощадная пуля настигла Свирепого...
Какому разуму под силу понять дела мира!
Когда она ощенилась и больше месяца почти не выходила из логова, Свирепый охотился в одиночку, и они не знали нужды. Он мог притащить тушу зарезанного им козла или барана; приносил в зубах зайца или отрыгивал куски красного, еще кровоточащего мяса. Это были, наверное, лучшие дни ее жизни, изобильно полные неведомыми ранее ей ощущениями материнства и покоя. И выражая свою признательность Свирепому, она нежно повизгивала и тыкалась носом в белую отметину на его сильной шее.
Все погубила их первая после появления на свет волчат охота.
Свирепый выбрал стадо, в котором они славно порезвились несколько месяцев назад, прикончив двух жирных, с большими курдюками овец, и которое охраняли один пастух и три собаки. Да, это была хорошая охота. Отчаянно вопил пастух, надсаживая глотки, лаяли собаки, но волки целыми и невредимыми поднимались на склон высокой, густо заросшей арчой горы, где находилась их большая теплая пещера.
Но в тот день, видно, небеса покарали Свирепого!
И вместе с ним — волчицу...
На просторном лугу, кое-где поросшем низким кустарником, безмятежно паслись овцы. Из-за большого, наполовину вросшего в землю валуна на холме Свирепый внимательно оглядывал стадо. Он выбирал — и, выбрав, вскочил на ноги. Серый, жесткий его загривок ощетинился. Прижав уши, он стремительно бросился к нескольким овцам, пасшимся в стороне от стада. Вслед за Свирепым устремилась и волчица, таившаяся невдалеке, в покрытой кустарником ложбинке.
Свирепый еще мчался к овцам, когда прогремел выстрел. Волчица на ходу присела на задние лапы и замедлила бег. Один за другим прозвучали еще два выстрела, и тонко пропели пули.
Не один — три пастуха были теперь возле стада! И у каждого было ружье. Свора собак с неистовым лаем неслась наперерез Свирепому и волчице. С яростными воплями бежали пастухи, время от времени останавливаясь, вскидывая ружья и стреляя. Обезумев от страха, из стороны в сторону метались овцы; иные стоили, как вкопанные, тупо уставившись в землю.
Свирепый не обращал внимания на близкую опасность. Казалось, он видел только овец и только их испуганное блеяние слышал. И волчица, дрогнувшая и готовая было повернуть вспять, снова изо всех сил пустилась за ним.
Быть рядом даже в самый грозный миг!
Иначе какой смысл жить вместе и растить детей?!
Но еще никогда с такой силой не сжимал сердце ей страх. Слева и справа, иногда над самой ее головой просвистывали пули, и она, холодея, чувствовала заключенную в их тонком посвисте смертельную опасность. Отвратительно пахло чужими, резкими, угрожающими запахами. Тем не менее она мчалась к Свирепому, чтобы с ним вместе справить короткий пир и помочь ему отбиться от кипящих злобой собак и от этих двуногих, извергающих гром и огонь. Милосердное небо! Не дай погибнуть; не оставь в голоде; не причини боли потомкам...
А Свирепый уже терзал первую свою жертву, повалив ее под свои сильные лапы и распоров ей живот. Снова грянул выстрел. Волчица грудью налетела на куст и, отброшенная упругими ветвями, ударилась мордой о землю, перевернулась и вскочила на ноги. Совсем близко были собаки, но Свирепый, как бы не замечая их, с глухим рычанием рвал на части поваленную овцу. Пьяневшая от бившего ей в нос запаха свежей крови, волчица сшибла другую овцу и мгновенно перекусила ей горло. Коротко проблеяв, та дернулась и замолкла. Волчица разрывала ей шкуру, торопилась добраться до мяса и, добравшись, глотала кусок за куском, иногда вместе с шерстью.
Рыжий волкодав с обрубленными ушами и хвостом кинулся на Свирепого, намереваясь вцепиться ему в шею. Развернувшись, Свирепый ударил его плечом, и рыжий покатился по траве. Вслед за ним с визгом отлетела от волка другая собака, а третью, вцепившуюся волчице в бок, Свирепый схватил за шею и отбросил в сторону. Его полыхающие красным огнем глаза приказали волчице: бежать! Облизнувшись, она повернула
назад, и ноги понесли ее к возвышающимся впереди и белеющим снегом вершинам. Свирепый бежал почти вровень с ней, держась, однако, чуть позади и как бы прикрывая ее собой от пули или собачьих клыков. Он был будто щитом ей — щитом, ограждавшим от бед. И, ощущая это, с чувством благодарности и возрастающей любви, волчица стремилась прибавить в беге, чтобы по ее вине со Свирепым не случилось ничего дурного.
Собаки, между тем, исходя злобой, продолжали преследование; снова и снова стреляли пастухи — правда, теперь их почему-то оказалось только двое; и совсем рядом с леденящим свистом пролетали пули. Свирепый изредка подталкивал волчицу мордой, побуждая бежать быстрее. И она старалась, напрягала силы и тяжело, запаленно дышала.
Обернувшись, она увидела, что их настигают рыжий волкодав и две другие собаки. Затем она снова глянула вперед, и взгляд ее тотчас упал на третьего пастуха, который целился в них, стоя на вершине холма. Заметил его и Свирепый и, ткнув волчицу и позвав ее за собой, оставил холм слева и скрылся в низине, заросшей кустарником.
Теперь уже она бежала за ним — сначала по грязи, которую оставил в низине вчерашний дождь, затем — по каменистому склону. Совсем близко, в кустарнике, лаяли собаки; двое пастухов спускались в низину, третий по-прежнему стоял на холме.
Свирепый чуть замедлил бег, пропустил волчицу и, приостановившись, оглянулся. Взглядом победителя смотрел он на вооруженных людей и злобных псов, так упорно преследующих его и волчицу и так страстно желающих их уничтожить. Он, волк, и на этот раз оказался умнее, быстрее и сильнее,— он опять ушел от преследователей, разорвал кольцо смерти и спас себя и свою подругу. Ему нужна была дань, и он взял ее, загрыз овцу, а волчица — еще одну, и теперь они возвращаются в логово, чтобы кормить своих детей, которые совсем скоро станут такими же, как отец, неустрашимыми и грозными волками.
В этот самый миг и ударила его пуля. Ткнувшись мордой о камень, он упал и тут же попытался вскочить на ноги. Но напрасно напрягал он все силы — тело не слушалось его, наливалось свинцовой тяжестью, и туман застилал глаза. Успевшая убежать вперед волчица остановилась и, увидев, что Свирепый лежит, рванулась к нему. Еще одно неимоверное усилие совершил над своим неповинующимся телом Свирепый. Он поднялся и, обнажив белые клыки, словно бы велел ей не приближаться. Затем он сделал шаг, другой — и, повалившись на камни, коротко и громко проскулил, как бы навсегда прощаясь с ней и в то же время приказывая: беги! Беги, ибо остались одни наши дети! Беги, ибо ты нужна им! А мне ты уже не поможешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25