— Та-ак...— сдавленно протянул Усмон Азиз.— Кто постарался?
— Народ. Я.
— И ты?!
— Да. А твои родственники... Твоего зятя, Саид- назара, как врага трудового народа, мы отправили в ссылку.
— Та-ак...— Усмон Азиз как бы с трудом понимал Анвара.— Стало быть, в Нилу теперь колхоз?
— Ты угадал.
— Я угадал не только это,— мрачно проронил Усмон Азиз.— Твоих рук дело, теленок поносный? Ты верховодил? И разрушал — ты?
— Мы новую жизнь строим, бай. И лучше бы ты не мешал нам.
— А ты бы свой дом под школу отдал? Не-ет, ты мой испоганил!
— Разве уместится в моем домике школа? Но успокойся— там, где я жил, сейчас правление колхоза.
— А зять твой, Юнус, тоже сослан? Ведь и он, подобно Саидназару, был дехканином-пахарем...
— Правда, мой зять — пахарь, бедняк. А Саидназар...
— Что Саидназар?!
— Скорпион — вот он кто. Двух своих волов забил и закопал в хлеву — только бы в колхоз не отдавать!
— И правильно сделал!
— Этд ты так считаешь. А народ рассудил иначе.
— То есть Саидназар сослан, а твой Юнус гуляет?
— Не гуляет Юнус — трудится. Он председатель колхоза в Нилу.
Усмон Азиз молчал.
— Ты должен понять, бай,— спокойно продолжал Анвар.— Мир стал другим. У тебя был выбор — и ты выбрал свой путь. Но тебе лучше не появляться в селе, на которое однажды гы уже плюнул.
— Я?! Плюнул?!—с тихим бешенством проговорил Усмон Азиз и, вскочив с места, схватил Анвара за воротник кожанки и поднял кулак. Но в тот же миг сумел овладеть собой и, круто повернувшись, сказал:— ты, бога не ведающий, разве ты достоин хотя бы прикосновения моего кулака? Вяжи!— приказал он Курбану.
Оставшись один, Усмон Азиз медленно опустился на прежнее место и подбросил в костер хворост. Опять потянулся дымок, и опять пробились сквозь него красноватые язычки пламени. И, глядя на них, Усмон Азиз ощутил вдруг такую тоску, что готов был завыть, как одинокий, обреченный на смерть волк.
И этим утром Таманно проснулась, едва забрезжил рассвет. Подоив комолую и выпроводив ее на улицу, она закрыла калитку и погнала козлят в нижнюю часть двора, на лужок. Вскипятила молоко, подмела айван, поставила чай для больной матери и, внезапно услышав цокот конских копыт, почувствовала, как часто и гулко застучало ее сердце. Первая ее мысль была конечно же об Анваре: приехал, наконец-то приехал!
Забравшись на кучу камней, она выглянула на улицу поверх стены, вымытой вчерашним дождем. Ноги ее ослабели, она едва не упала — между Усмон Азизом и Курбаном, как пленник, с низко опущенной головой ехал на своем гнедом Анвар. Усмон Азиз, Курбан и еще один человек, ехавший позади Анвара, были вооружены. Имам сельской мечети, мулло Салим, с посохом в руке вышагивал у стремени Усмон Азиза и с жаром что-то рассказывал ему. Чуть поотстав, шло позади еще несколько человек.
Первые лучи солнца осветили Нилу.
Таманно выбежала за ворота. «Что же это такое?»—в растерянности и страхе думала она, понимая, что Анвар попал в беду и всем сердцем сострадая ему. «Что случилось? И что мне делать?» Но пока
она размышляла, ноги сами привели ее в дом Юнуса, Сабохат, сестра Анвара, кормила грудью младенца,
— Что с тобой?— увидев Таманно, спросила она. Оторвавшись от груди, громко заплакало дитя, и Сабохат принялась тихо и нежно уговаривать его, время от времени с улыбкой на утомленном и счастливом лице взглядывая на Таманно.
— Где Юнус?— едва сдерживая рыдания, спросила Таманно.
Нельзя, ни в коем случае нельзя было говорить Сабохат, что брат ее пленником приведен в родное село! И кем — Усмон Азизом и его слугами! Не дай бог иссякнуть молоку матери, питающему ее сыночка и укрепляющему в нем жизнь.
Так думала Таманно, на которую бессмысленным, мутно-голубым взором уставился младенец,— так думала и изо всех сил старалась удержать набегающие на глаза слезы.
— Юнус полчаса как уехал,— сказала Сабохат.— Собрался в степь, пахарей проведать. Да что с тобой?
— Ничего,— пробормотала Таманно и, повернувшись, быстро пошла за ворота, на улицу.
— Он, может быть, в конторе сейчас!— ей вслед крикнула Сабохат.
Теперь Таманно почти бежала. Увидев замок на калитке дома, где еще недавно жили тетушка Соро с Анваром и где сейчас помещалось правление, она миновала переулок и быстро, садами, вышла на зады двора Усмон Азиза. Солнце уже поднялось, но, ощущая его мягкую, весеннюю теплоту, Таманно дрожала, словно от холода. Анвар, ее любовь, ее надежда, ее счастье — Анвар, неужто эти волки не пощадят тебя?! Анвар, родной мой, я помогу тебе... я спасу тебя... я вырву тебя из их рук! Как молитву, пересохшими губами шептала эти слова Таманно.
Чужие громкие голоса доносились до нее со двора. Припав к широкой трещине в стене, она увидела Усмон Азиза, сидевшего на краю суфы. Каромат, худощавый смуглый молодой человек, почти год назад здесь, в доме Усмон Азиза, открывший школу и обучавший в ней детвору, стоял перед ним. Мулло Салима заметила она и еще нескольких человек. Только Анвара не мог пока отыскать ее взгляд, и Таманно страдала, предчувствуя беду. Затем во дворе появилась Ороста, сестра Усмон Азиза, и, подбежав к брату, обняла его ноги и завыла, будто плакальщица. Увидела потом Таманно, как Ороста кинулась на Каромата и как, что-то крикнув ей, остановил ее брат; дрогнув от ужаса, заметила высоченного, широкоплечего, темнолицего мужчину с винтовкой в руках — того самого, который ехал по улицам Нилу позади Анвара; и рядом с ним наконец- то увидела самого Анвара, шагнувшего в сторону от заслонявшей его подпорки айвана.
И с этого мига все вокруг перестало существовать для Таманно. Только Анвара видела она и, напряженно всматриваясь в его лицо, пыталась угадать: что с ним? здоров ли? не мучают ли его? Ах, лучше бы она оказалась на его месте! Лучше бы ей достались страдания, выпавшие на его долю! Она готова была умереть за него — и с той же силой и страстью ненавидела всех тех, в чьих недобрых руках оказалась жизнь ее любимого. Как помочь ему? И кто в целом свете придет на помощь ей? Им обоим?..
Не помня себя, она побрела назад.
Когда Усмон Азиз и его спутники в сопровождении мулло Салима и трех-четырех любителей всяческих происшествий через высокие двустворчатые ворота вошли во двор, ведя перед собой Анвара, Каромат, встав с постели, одевался. Стук конских копыт и возбужденные голоса услышал он, выбежал на айван и сразу же увидел вооруженных всадников, Анвара с непокрытой головой, имама мечети и нескольких дехкан, отличавшихся крайней неприязнью к колхозу. С тяжелым взглядом Усмон Азиза встретился он и услышал тонкий, слегка надтреснутый голос мулло Салима.
— Он самый, да погибнуть ему в молодости, это он!— тряс мулло редкой, рыжеватой бородкой.
Усмон Азиз тяжело слез с коня и, поигрывая плеткой, подошел к Каромату.
— Кто ты такой?— сквозь зубы процедил он.— И чье дерьмо ты жрешь в этом доме?
Каромат вздрогнул, но сразу же сумел взять себя в руки.
— Зачем спрашиваешь? Бессовестный мулло,— кивнул он на мулло Салима,— уже все рассказал тебе.
Мулло Салим стукнул посохом и завопил:
— Разве я не говорил, не говорил разве я, что этот неверный считает себя правителем Нилу!
— Я тебя спрашиваю,— повторил Усмон Азиз,— чье дерьмо ты жрешь в этом доме?— Он стегнул плеткой по плечу Каромата.— Отвечай!—Повторный взмах плетки оставил кровавый след на лице учителя.— Ты меня узнал или нет? Узнал или нет?!
Шатнувшись, Каромат схватился за лицо.
— Каромат!— крикнул Анвар,— Не бойся этого отвергнутого родиной!— Позабыв о раненой ноге, он спрыгнул с гнедого и тотчас повалился на землю, корчась от нестерпимой боли.— Не бойся, Каромат,— сквозь стон вымолвил он.
Курбан подхватил его и, подняв, усадил на айване. Прислонившись к подпорке, Анвар едва не разрыдался от боли, горечи и унижения.— Он — пленник, товарищи его погибли, на его глазах истязают Каромата, которого он не может защитить!
Каромат отвел руки от лица и взглянул прямо в глаза Усмон Азизу.
— Твоего не ел, твоего не уносил—мне нечего стыдиться, чтобы перед тобой молчать.
— Так, значит, узнал меня?
— Узнал. Ты беглый Усмон Азиз. В детстве несколько раз встречал тебя в Дизаке.
— Я покинул родину, правда... Но это только мое дело, и оно, безбожник, тебя не касается! Скажи лучше, по какому праву ты переступил порог моего дома? Как посмел осквернить его? Или ты и тебе подобные нечестивцы думали, что я не вернусь?
— Всему есть начало и есть конец. Гнету и бесправию в том числе... Бедняк для тебя был словно вол, на котором можно пахать день и ночь. На слезах и поте нажил ты танабы земли, отары овец, дома... Но времена изменились, ты бежал, и мы вернули народу положенную ему часть твоего добра.
— Кто это — мы?
— Это те, кто в жару и холод пасли твои стада и не могли досыта наесться. Это те, кто возделывали присвоенную тобой землю, оставаясь нищими и бесправными. Это те...
— Прикуси язык!— оборвал учителя Усмон Азиз.— Выродок.
Лицо его побелело, и мелко вздрагивал уголок рта.
Оскорблением на оскорбление безбоязненно ответил ему Каромат и получил еще один удар плетью.
— Уберите его!— бросил через плечо Усмон Азиз, и Гуломхусайн, со звериной ловкостью вспрыгнув на айван, схватил Каромата за волосы и потащил вниз.
— И волосы распустил, как женщина!— визгливо крикнул мулло Салим и ударил учителя посохом, прибавив с ненавистью:—Исчадие ада!
Ухватившись за подпорку, Анвар привстал с суфы.
— Не трогай его, бессовестный старик!
— Сиди на месте, сын нищего!— потряс своим посохом мулло Салим.— Придет и твой черед. Ты виноват во всех наших бедах, и ты свое получишь!
Присев на край суфы, Усмон Азиз мрачно взглянул на имама. Тот поспешно умолк.
С набухающим кровью рубцом на щеке Каромат стоял перед Усмон Азизом. Ему в затылок шумно дышал Гуломхусайн, по бокам стояли Курбан, мулло Салим и Хомид, широкоплечий мужчина в расшитой цветными нитками тюбетейке, прошлой весной наотрез отказавшийся вступать в колхоз и сильно повздоривший из-за этого с Анваром. И, может быть, впервые за нынешнее утро учитель ощутил страх. Ему стало страшно за ребят, которые вот-вот придут в школу и которых могут унизить эти осатаневшие от злобы люди — как унизили они его, Каромата.
Усмон Азиз перекинул через плечо конец чалмы и взглянул на Каромата.
— Если ты из Дизака, чей сын будешь?
— Пустой вопрос. Все равно отца моего ты не знаешь. Зачем богатому баю знать бедного дехканина?
— Та-ак,— протянул Усмон Азиз и, немного помолчав, обратился к мулло Салиму.— Скажите нам, имам, по законам ли шариата посягать на чужое добро?
— Ни в коем случае, почтенный!
— Если же один мусульманин допустит подобную бесчестность по отношению к другому мусульманину, какого наказания он заслуживает?
— Удел его—смерть!
— Этот сад и этот дом мне принадлежали?
— Конечно,— ответил мулло Салим.
Кивнул и Хомид:
— Да, ваше добро.
— Тогда уточните, какого наказания достоин этот щенок.
— Я же сказал, почтенный: удел его — смерть.
Промолвив это, мулло Салим смиренно сложил
на груди руки.
Каромат выпрямился,
— Я смерти не боюсь. Но вы не надейтесь, что останетесь безнаказанными!
— Не-ет,— хрипло выкрикнул Анвар.— Они все еще думают, что вновь станут опорой неба! Вот вам ваши надежды!— И он указал рукой себе между ног.
С отчаянным воплем вбежала в этот миг во двор Ороста, сестра Усмон Азиза:
— Брат мой!- Защита и опора моя, свет очей моих, брат мой родной!
Упав в ноги брату и положив голову ему на колени, она горько разрыдалась.
— Брат мой! Мы отвергнуты и унижены... Зять ваш сослан в холодные края на мучения и погибель! Дети без отца, я в отчаянии... Брат мой! Я не знаю, как нам жить!
Красный платок чуть сполз с ее головы, обнажив темные, заметно тронутые сединой волосы.
Усмон Азиз ласково положил руку ей на плечо.
— Ничего, сестра, все пройдет... Была бы здорова.
— Конечно, брат, конечно,— всхлипывала Ороста.— Все ли хорошо у снохи? Сын и дочери здоровы? Почему их не привезли?
Усмон Азиз печально улыбнулся.
— Привезу. Каждому делу свой час.
Поправив платок, Ороста оглянулась и увидела Каромата.
— Вот этот, проклятый отцом, испоганил ваш дом! Умоляла его — не выбрасывай вещи!
Она живо вскочила на ноги и, подбежав к учителю, вцепилась в воротник его рубашки.
— Не тронь его!— остановил ее Усмон Азиз.— К нему особый счет.
Ороста успела все-таки разорвать рубашку учителя и теперь обернулась к Анвару:
— Вот, брат мой, от кого все беды! Он змей с оторванным хвостом, а вы его кормили!
— Успокойся,— велел сестре Усмон Азиз.— Скажи, когда увели Саидназара?
— Осенью... Приезжали со своим колхозом, вот этот,— указала она на Анвара,— и еще один... Вступайте, говорят. А зачем нам вступать?
— Кто был тот... второй... не узнала?
— Нет. Высокий, усы рыжеватые...
— Мусульманин?
— Да, таджик. Обидно, брат,— горячо сказала Ороста,— мусульманин — а все равно что неверный!
— Попал бы мне в руки, муж проститутки!— пробормотал Усмон Азиз и с силой ударил кулаком по колену.
Й тут же с усмешкой спросил его Анвар:
— И что бы ты с ним сделал?
— С живого бы кожу содрал!
— Много на себя берешь. Как говорят, ветром из твоего рта мельничные жернова можно крутить... Желаешь — могу сказать, кто это был.
— Скажи.
— Аваз Карим, тот самый знаменитый бай...
— ...который вместе с сыновьями воевал против правоверных?— прервав его, договорил Усмон Азиз.
— Тот самый! Он сейчас глава районной милиции. И ты, бай, вряд ли сумеешь содрать с него кожу. Скорее будет наоборот!
Усмон Азиз резко встал.
— Делам мира приходит конец,— сказал он, засовывая плетку в голенище сапога.— Да, видно, конец света наступает. Вчерашний богач — сегодня человек власти. Непостижимо! Свяжите их,— велел он Курбану, указав на Каромата и Анвара.— И заприте в хлеву.
Снова опустившись на суфу, он некоторое время молчал и с отрешенным видом смотрел перед собой.
Казалось, он не замечал и не слышал ни сестры, тупо повторявшей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25